К комнате на свежих простынях отлично спалось, но армейская привычка подкинула Евгения из кровати в 6-30. Дождя не было, и он отправился на прогулку по окрестностям и вернулся к 9 часам в трактир, где едва успел позавтракать, как заявился Присс, обняв Евгения как старинного друга. После чего приятели пошли в институт. Экскурсия по зданию была недолгой, а затем Алексей показал кабинет с надписью «Приемная комиссия»:
— Тебе туда, а я пока побуду в библиотеке.
Аркадьев подумал ему вслед: «Отличный парень, но зачем он так сутулится?». Как всем военным, ему не по нутру плохая выправка.
Оказалось, что прием заявлений уже закончился, но увидев справку из военного ведомства, чиновник засуетился:
— Пройдемте к директору, я сам не могу решить.
Директор Иван Алексеевич Вышнеградский крупнейший ученый-механик в России и талантливый конструктор встретил Евгения в своем кабинете и с интересом углубился в его бумаги. Сам Аркадьев испытывал нервный трепет — ведь по его учебнику он изучал теоретическую механику. Наконец Иван Алексеевич поднял глаза:
— Евгений Львович, нас не балуют посещением отставные военные, а особенно такие герои как вы, поэтому мы непременно примем вас. Думаю, вам удобнее будет начать обучение как вольнослушатель, а через год определится, на какой курс поступить.
— Простите, Иван Алексеевич, но я хотел бы сдать экзамены на общих основаниях; хотя бы для самопроверки.
Вышнеградский вышел из-за стола и подошел ближе:
— Воля ваша, но здесь написано о тяжелых ранениях, сможете ли физически осилить нагрузки?
— Я постараюсь, чтобы вы гордились мной, как своим учеником.
Вышнеградский покачал головой:
— Я вами горжусь, как защитником Отечества, а это намного важнее!
Тепло попрощавшись с директором, Евгений отправился с чиновником и написал прошение о допуске к экзаменам, а также узнал расписание их; первый — физика, через шесть дней. Довольный, что формальности удалось уладить, кандидат в студенты пошел искать своего приятеля. Тот сидел в библиотеке и, с яростной торопливостью переписывал что-то из книги. Он махнул рукой на свободное место:
— В прошлом году не мог найти, а сейчас сразу наткнулся. Посиди минуту.
Понимая, что минута затянется Евгений попросил у библиотекаря самый свежий учебник физики и начал листать, проверяя свои знания. Примерно через час Присс довольно откинулся на спинку начал рассказывать, чем этот метод расчета кинематической пары лучше. К его удивлению, Евгений все понял и даже поспорил с Алексеем, чем несколько удивил того:
— Ты что вундеркинд или изучал раньше?
Прослыть вундеркиндом Евгению не хотелось, пришлось сочинить, что самостоятельно прочел учебник. Присс недоверчиво покосился и, похоже, не поверил. Еще немного погуляв по городу, приятели расстались, причем Алексей обещал помочь снять квартиру, когда начнутся занятия.
Глава 6
Почти каждый бывший студент назовет время учебы лучшими годами жизни, кроме, наверное, врачей, которые до посинения учат латинские названия болезней и лекарств, чтобы потом пугать ими больных. К счастью, Аркадьев поступил учится на инженера и сразу пошел на второй курс, успешно сдав все экзамены за первый вместо вступительных. Вышнеградский уговаривал не пропускать курс, но Евгений поклялся ему, что досдаст некоторые предметы в процессе обучения и директор согласился. Терять целый год на изучение уже известного не хотелось.
После зачисления Присс помог найти довольно приличную квартиру за 40 рублей в месяц с ватерклозетом в доме, где и сам снимал. В этом большом доме жило немало студентов, но обычно снимали жилье по двое-трое. Присс жил один и Евгений поинтересовался, с каких доходов тот существует. Алексей не стал финтить:
— У папаши верфь в Нижнем, вот и готовит себе замену, а я бы лучше в науку пошел, особенно мне интересны локомобили и дирижабли.
И тот принялся целый час уговаривать Аркадьева вместе заняться этими направлениями. Евгений слушал увлекшегося приятеля, не перебивая и не споря, хотя легко мог бы доказать тупиковость этих идей.
С сентября начались занятия. Контроля за студентами никакого не было и до сессии можно было лежать — ноги в потолок. На втором курсе основная масса была совсем мальчишки 17–18 лет, которых интересовало много чего, только вот механика, физика и математика были там не в лидерах. Не удивительно, что большинство студентов уходило после 1–2 курса, либо разочаровавшись в науке, либо по финансовым проблемам. Посещение лекций не обязательно, главное сдать контрольные работы и экзамены.
Естественно, что было достаточно и увлеченных ребят, к которым немедленно примкнул и Евгений. У них даже был своеобразный факультатив, где обсуждались самые сумасшедшие идеи. Свел с ними Евгения Присс, который был там если не самым умным, то точно самым громкоголосым. Также сразу он протоптал дорожку в механическую лабораторию, чтобы через полгода стать там лаборантом в штате и с легкостью освоил все оборудование, уж руками-то он вкалывать умел — в армии натренировали. Весь первый год в институте Евгений учился без выходных и с перерывом только на сон; нужно было закрыть долги за не пройденный первый курс, и главное, создать задел на будущее. Помня свой опыт обучения в советском ВУЗе, он старался досконально разобраться в теории, а не тупо запоминать формулы.
На Рождество приехала Анна Семеновна как бы в гости к сестре, но жила у Евгения месяц, от чего тот даже похудел. Когда он знакомил Присса с мачехой, тот непроизвольно ляпнул: «Вы сестра Жени?», за что получил признательную улыбку Анны Семеновны и подзатыльник от приятеля. Больше про статус Анны Семеновны разговор не заходил, но приглашать Евгения в походы к девицам легкого поведения, Алексей перестал, хотя и раньше тот не ходил. Это объяснялось не только верностью или страхом разоблачения, а элементарной боязнью заражения сифилисом и прочими бесплатными дополнениями продажной любви.
Анна Семеновна, набравшись положительных эмоций отправилась в гости еще к двум сестрам в Москву и в Саратов, оставила Евгению приятные воспоминания и 20 тысяч рублей, как часть дохода с имения. Деньги были очень кстати: Евгений приступил к изготовлению макетов двигателя на жидком топливе.
В феврале 1879 года Евгений прочитал в газете, что через два дня приезжает в Петербург хирург Склифосовский и прочтет доклад для врачей о операциях в полевых госпиталях. Естественно, что Аркадьеву захотелось встретиться со своим спасителем. Он подъехал в медицинскую академию через час после начала: не хотелось слушать о том, чего насмотрелся в избытке. Николай Васильевич стоял на кафедре в окружении десятка плакатов. Врачей пришло множество и все проходы были заняты, так что Евгению видно было только краешек кафедры. По окончании доклада посыпались вопросы и это, казалось, надолго. Часть студентов и врачей разошлась после бурной овации докладчику. Евгений стал на выходе, надеясь просто поздороваться и поблагодарить доктора, но неожиданно тот увидел его и узнал:
— Господин поручик! — Склифосовский быстро спустился с кафедры от надоевших поклонников и обнял его.
— Как здоровье у нашего героя? Вижу, уже и не хромаете.
— Сейчас как новенький благодаря вам, — пожимая руку ответил Евгений.
Николай Васильевич воровато оглянулся и негромко сказал:
— Куда бы нам сбежать, а?
Аркадьев подхватил под руку доктора, и они быстро ушли к кабинету директора. Склифосовского сопровождали два доцента и Евгений пригласил их в ресторан «Палкин», а пока они одевались он подозвал к выходу крытые сани за 15 минут домчались к ресторану. Там доктор устроил целый допрос по здоровью поручика и был чрезвычайно озадачен узнав, что память не вернулась. Затем Склифосовский наклонился к Евгению:
— А как по мужской части?
— С этим доктор все в порядке, но пока не женился.
Они вспоминали войну и Евгений рассказал, чем занимается сейчас.
— А как тетя, Анна Семеновна?
— Оказывается она мне не тетя, а мачеха, но сейчас самый близкий человек.
— Рад за вас, поручик, а вот я своих помощниц потерял, — вдруг загрустил Николай Васильевич. — Всех тиф забрал через месяц после вашего отъезда.
У Евгения вытянулось лицо:
— Как же так, а Виктория Степановна?
— И княгиня Некрасова тоже умерла, — у доктора показалась слеза на глазах, а Евгений ничего не мог сказать долгих пять минут.
Они помянули сестер милосердия и долго не могли ни о чем говорить. Затем Николай Васильевич рассказывал о своей больнице в Москве, а Евгений только вежливо слушал — перед глазами стояло усталое лицо молодой женщины, первое, которое он увидел, очнувшись в госпитале.
Известие о смерти хорошенькой княгини надолго выбило из колеи отставного поручика, и он со злостью на себя думал, что ничем не может помочь нынешним докторам, поскольку, кроме названий нескольких лекарств, в медицине был полный профан.
Глава 7
Наступила весна 1879 года. Россия, благодаря победе над Турцией, смогла снова войти в группу ведущих мировых держав и усиленно наращивала военную и промышленную мощь. Количество паровых машин возросло вдвое всего за 5 лет. Промышленный бум охватил все отрасли, особенно производство чугуна, стали и нефти. Естественно, студенты-технологи видели это и жаждали поучаствовать в техническом прогрессе.
Но весна действует на молодой организм студентов не хуже, чем на котов. Правда, мартовских концертов под окнами студенты не устраивали.
Субботним вечером в конце марта в комнате Аркадьева раздался стук и следом ввалилась загадочная полусогнутая фигура в мокром пальто, чем-то напоминающая Присса. Когда фигура сбросила мокрые шмотки на кресло, стало понятно, что это он и есть. Алексей долго молчал, развалившись на диване, Евгений тоже, понимая, что тот все-равно разродится и для этого акушер не требовался. Наконец, Присс шмыгнул носом и выдал многоэтажную фразу из одних матов. Евгений озадаченно смотрел на приятеля — обычно тот не позволял себе подобных вольностей в гостях.
— Понимаешь, брат, жизнь кончена… Доходился я по вертепам, теперь только пулю в висок или гнить заживо, — дрожащим голосом продолжил Алексей, изо рта которого разносился неповторимый перегар минимум нескольких сортов водки.
Слышать такое от обычно жизнерадостного Присса было в новинку и Евгений ждал продолжения, хотя суть понял. Гость повернул к хозяину мокрое лицо:
— На тебя, Женя одна надежда, ты же опытный, в пехотном училище, наверное, такое случалось, посмотри, — просительным тоном продолжал страдалец.
Евгений поморщился: опыт лицезрения венерических заболеваний у него действительно был, но не в пехотном училище, а на срочной службе сержантом, когда двое салаг подхватили триппер и он сопровождал их в походе по врачам. Поэтому просто сказал: «Показывай». Присс встал и начал расстегивать брюки.
— Ага, на стол вывали, — саркастически посоветовал приятель и уже громче, — в нужник ступай!
Долгое рассматривание при свете керосиновой лампы убедило «доктора», что это не сифилис, а гонорея, что тоже не подарок 19 веке.
— А теперь слушай, дурак, обоими ушами: сейчас бегом к врачу, потом в аптеку, раствор борной кислоты или марганцовки и постоянно полоскать; есть шанс, что зараза не разойдется по организму и прекрати ныть — это не смертельно, зато наука на всю жизнь, кстати и мне тоже.
Выпроводив приободренного друга, Евгений стал напряженно думать, как донести идею антибиотиков нынешним ученым-фармацевтам, но так ничего не придумал и лег спать. Последней его мыслью было: «Уж лучше онанизм, чем сифилис».
Полтора месяца не слышно было голоса Присса в коридорах института, но в мае он ворвался в комнату Евгения с бутылкой шампанского и объявил, что доктор признал его вылечившимся, но полоскать рекомендовал и дальше.
— Ты был прав, мой верный друг, больше никаких случайных связей, заведу знакомство с хорошенькой гувернанточкой и всем будет хорошо! — вещал довольный Алексей.
— А она будет ежегодно рожать тебе наследников папиного капитала, — подхватил Аркадьев.
— Да? Что же выхода нет?
— Если выхода нет, выйди через вход! Есть такая американская штучка, кондом называется, у вас на факультете такому не учат? — стараясь не смеяться спросил Женя.
— Понял я, не совсем дурак, — мрачно закончил Присс.
Евгений же подумал: «Странно, но на бытовом уровне умные ребята часто выглядят дураками».
Несмотря на интенсивные занятия в институте Евгению удалось составить чертежи, даже точнее эскизы, деталей макетного образца двигателя на бензине. Оставалось только отдать отлить чугунные детали, а уже механическую обработку делать в институте. В их факультативе все помешались на дирижаблях, спорить с ними Аркадьев не стал, просто спросил, какой двигатель они намерены поставить и с удовольствием смотрел на их растерянные лица.
Сдав все экзамены за второй курс, в конце июня Евгений отправился на заслуженные каникулы, которые решил максимально сократить для продолжения работ над двигателем.
Глава 8
Долгая дорога в поезде располагает к размышлениям и воспоминаниям, особенно если ехать двое суток. Женя вспоминал деревенское детство, естественно, Данилы Сазонова. Несмотря на положение нахлебника и постоянные попреки дяди и его жены, приятные воспоминания перевешивали. Он безумно любил деревенскую природу в любое время года, а любой физический труд только поднимал настроение. Поэтому наказание работой смешило его и никак не озлобляло. Он исходил все окрестные леса без особой цели, особенно зимой, а просто любуясь природой, следами зверей, ростом травы и деревьев. С 10 лет семья дяди запрягла его по полной программе, так что удивительно, как он успевал учится в школе, однако оценки у него были лучше, чем у двоюродных братьев. Те ненавидели Данилу, но справится с ним не могли даже вдвоем, поэтому гадили исподтишка. Особенно их раздражало, что Данила смотрел на них, как на пустое место, но «поучить» мог запросто.
В 13 лет Данила освоил управление гусеничным трактором и работал на нем летом, потому что штатный тракторист ушел в длительный запой, а план выполнять надо. Начальник отделения совхоза Кольшин естественно боялся сажать на дорогую машину мальчишку, но выбора не было и все лето Данила с шиком работал на грохочущей машине под завистливые взгляды пацанов и поощрительные улыбки девчонок. Дальше-больше, на следующий год ему доверили комбайн на уборке озимой, а потом и яровой пшеницы. И так каждое лето до отъезда в город.
Платить зарплату напрямую Даниле Кольшин не мог, поэтому деньги выписывали дяде, но треть заработка, он все-таки умудрялся отдавать напрямую Даниле, хорошо понимая, что от Егора Викторовича тот получит шиш с маслом. Деньги Данила тщательно прятал в тайнике в лесу, зная, что в городе его никто не поддержит. Так что поступать в институт он ехал с суммой в 600 рублей, которые положил в сберкассу и тратил с оглядкой на будущее. С первого курса с тремя ребятами он подрабатывал кочегаром за 60 рублей в месяц и жил как барин. Одно время Данила даже хотел остаться работать в селе, но желание получить высшее образование и любовь к механизмам оказалось сильнее. И, если бы не дурацкая драка, он спокойно бы выучился на инженера.
Общительным Данила никогда не был, а единственным, с кем он иногда вел откровенные беседы был дед Иван Шабров, который привечал Данилу с детства. Поговаривали, что в молодости у деда была любовь с бабушкой Данилы, но ту выдали за другого, хотя точно этого Данила не знал. Дед Шабров прошел все: в революцию был пацаном, а вот коллективизацию запомнил навсегда. На войне он был почти два года ездовым в артполку, геройств особых не совершил, но две медали по праздникам надевал.
В обычное время дед был сосредоточен и больше молчал, но по субботам после бани и поллитровки с закуской, он любил вести нравоучительные беседы с Данилой. То, что рассказывал Шабров никак не совпадало с книгами и учебниками. Иногда у Данилы дыбом вставали волосы от ужаса, верить не хотелось, но дед никогда не врал. Правда, немного протрезвев, дед заклинал нигде не повторять услышанное, поскольку «ОГПУ всю жизнь спортит». Особенно засел в голову рассказ о выселении кулаков из Буссевки при коллективизации в феврале 1930 года, когда 20 семей выгнали из домов и заперли в сарае для сена, температура в котором была как на улице. Снаружи караулили местные комсомольцы, чтобы никого не забрали родственники. Внутри для обогрева жгли костер и ночью пламя зажгло остатки сена. Пожар почти мгновенно охватил постройку, выбраться смогли только пять пацанов, остальные задохнулись или сгорели. По словам деда из всех выселенных в округе выжили единицы, не доехав до Казахстана.