— Подождут, — объявил я. — Побудь тут, никуда не выходи.
— А ты?
— А я пока поболтаю с товарищами.
С этими словами я вышел из комнаты.
На просторной кухне за столом сидели трое: бородатый мужчина в полувоенной форме, тощий юнец в студенческой тужурке и полная женщина с насупленными густыми бровями.
— Здравствуйте, товарищи, — поприветствовал их я.
— Здравствуйте, — с напряжением в голосе сказал бородач. — Простите, а кем вы будете? Не припоминаю что-то вас среди жильцов.
— Уголовный розыск, — показал я издали свои «корочки», надеясь, что они не увидят моей фамилии и то, что я работаю в другом городе.
Обыватель в большинстве привык верить на слово представителям власти, в документы всматриваться не стали.
— Тогда вы очень кстати, — обрадованно сказала женщина.
— А что такое? — хмыкнул я, догадываясь, что сейчас услышу.
Предчувствия меня не обманули.
— Мы — актив товарищества жильцов нашего дома. Моя фамилия Цимлянская, я исполняю обязанности управляющего домом. Это товарищ Быков, — она показала на бородача. — Это товарищ Иванов-Сидоров.
«Студент» со странной двойной фамилией утвердительно качнул подбородком.
— Очень рад, — с показным радушием произнёс я. — Итак, я вас слушаю, товарищи. Что привело вас сюда?
— Если вы из уголовного розыска, то прекрасно всё знаете, — удивилась Цимлянская.
Похоже, она здесь всем заправляла, а бородач и студент — не более, чем группа поддержки.
— Мне бы хотелось услышать детали, — сказал я.
— Я всё расскажу, товарищ сотрудник уголовного розыска. Муж гражданки Быстровой — Александр Быстров оказался скрытой контрой и убийцей, его посадили. На совете товарищества жильцов мы приняли решение, что семье враждебного элемента Советской власти не место в нашем доме, — заученно произнесла Цимлянская. — Общим голосованием было постановлено, что гражданка Быстрова должна освободить незаконно занимаемую жилплощадь. Товарищ Лапин из жилотдела Василеостровского района нас полностью поддержал. Это страшное расточительство — предоставлять жилплощадь врагам и их пособникам, пока другие жильцы нуждаются в улучшении условий. На исполнение решения определено двое суток. Если гражданка Быстрова не подчинится решению товарищества жильцов и жилотдела, мы будем вынуждены прибегнуть к помощи милиции.
— Понятно… Скажите, а кто претендует на квадратные метры гражданки Быстровой?
Цимлянская покраснела.
— У нас есть список лиц, нуждающихся в улучшении условий, — с некоторой запинкой сказала она.
— Простите великодушно, а вы в этот список входите?
— Не понимаю к чему вы клоните, товарищ?
— Вообще-то это вопросы полагается задавать уголовному розыску, а вы, как сознательные граждане, обязаны на них отвечать. А если вы не поняли, что я спросил — могу повторить: кто претендует на жильё семьи Быстровых? — с нажимом произнёс я.
— У нас много тех, кто действительно достоин того, чтобы улучшить жилищное положение, — проговорила Цимлянская.
Группа поддержки закивала.
— И вы, конечно, находитесь среди этих, без сомнения достойных товарищей? — с иронией спросил я.
Цимлянская с вызовом ответила, гордо выпятив безразмерную грудь.
— Да! Как убеждённый сторонник Советской власти, бывший председатель домкомбеда и выбранный всеобщим голосованием в актив жилтоварищества, я вправе съехать с той клетушки, которую занимаю с супругом — между прочим, инвалидом, над вонючим подвалом.
— Другими словами, вы — лицо заинтересованное, — подвёл черту я. — А теперь, пожалуйста, послушайте меня. Да, Александр Быстров в настоящее время арестован, но суда ещё не было, поэтому никто не вправе называть его контрой и убийцей до приговора.
— Вы что, хотите сказать, что наши органы следствия могут ошибаться? Странные у вас какие-то разговорчики для сотрудника уголовного розыска, — взвизгнул Иванов-Сидоров.
— А кто дал вам право заменять собой наш советский суд? — перешёл в атаку я. — На каком основании вы выносите приговор человеку?
— Но… — «Студент» заткнулся, не найдя, что ему сказать.
— Это раз, — продолжил я. — А теперь — два: жилплощадь в вашем доме была выделена через военшколу, преподавателем которой Быстров является до сих пор — с должности, прошу заметить, его не уволили, — этого момента я точно не знал и потому пришлось блефовать. — Поскольку военшкола является учреждением Красной армии, только военное ведомство вправе решать, кто в праве занимать ведомственную жилплощадь. Быть может, вы хотите, чтобы руководство военшколы обратилось лично к товарищу Троцкому?
Упоминание «Льва революции» разом охладило пыл троицы. Однако сдаваться гражданка Цимлянская не собиралась.
— Мы… мы тоже будем обращаться в соответствующие инстанции. Я сегодня же обращусь к товарищу Лапину. Жилотдел во всём разберётся.
— Значит так, — угрожающе насупился я. — Мне кажется, что жилтоварищество в этом доме являет собой очаг мещан и двурушников, которые в действительности хотят нажиться за чужой счёт. И вы правильно заметили насчёт товарища Лапина. Есть смысл обратиться к нему — пусть направит комиссию для ревизии вашей деятельности. Уверен, товарищ Лапин не оставит без внимания сигнал, поступивший из уголовного розыска.
Цимлянская нервно сглотнула. Йес! Мой удар попал в точку! Для коммуналки любая ревизия и проверка — всё равно, что серпом по известному месту. А судя по фактуре этой троицы, нарушений найдут по самое не балуйся. А при желании можно накопать столько, что хватит не на один срок.
— Но мы, в уголовном розыске, не любим размениваться на пустяки, — примирительным тоном заговорил я. — И не станем тревожить и без того занятого товарища Лапина, при условии, что жилтоварищество само разберётся в собственных проблемах и не станет подменять собой наш советский суд. Товарищи, я, надеюсь, ясно изложил свои соображения?
— Да, всё понятно, — кивнула Цимлянская
Но последнее слово всё же оставила за собой — тётка попалась на удивление настырной или чересчур сильно положила глаз на комнату Кати.
— Но, если Быстров окажется за решёткой, мы снова поднимем вопрос о законности занимания жилплощади в нашем доме гражданкой Быстровой. Пойдёмте, товарищи. У нас ещё много дел на сегодня.
Троица вымелась из квартиры. После того, как они убрались, у меня возникло дикое желание распахнуть все окна и проветрить помещение. Не люблю таких людей, хотя это ещё мягко сказано — ненавижу! Само их существование способно отравить жизнь многих.
Сегодня мне удалось разрушить их планы, но они не утихомирятся. Цимлянская заявила об этом открытым текстом. Не побоялась даже моей «ксивы» сотрудника уголовного розыска.
Я вернулся к Кате.
По выражению её глаз, я понял, что она слышала наш разговор.
— Жора, ты… Ты такой…
— Хотела сказать — упрямый, как дедушка и отец? — усмехнулся я. — Знаешь, надо уметь давать сдачи, Катя. В жизни много подлецов, которые хотят проехаться или утвердиться за твой счёт. Если спасуешь перед ними — сожрут.
— Я не смогу так, как ты, — всхлипнула Катя.
— У тебя есть муж. Он постоит за тебя.
— Но его же арестовали! — воскликнула она
— Поэтому я с тобой, сестрёнка. Осталось выцарапать Александра из тюрьмы.
— У тебя всё получится, Жора!
— Мне бы твой оптимизм, сестрёнка! — вздохнул я. — Ты должна понимать: мы выиграли сражение, но не войну. Эти… Цимлянская и двое, что у неё на побегушках, не слезут с тебя, если Сашу не оправдают.
— Ты бы знал, как она меня бесит! — подняла взор к небу Катя.
— Не тебя одну. Уверен, что эта дама сидит в печёнках у большинства жильцов. Да, кто-то обещал накормить меня обедом… Не помнишь, кто это был?
— Помню, — усмехнулась Катя. — У тебя есть полчасика, Жора, пока я вожусь на кухне.
— Если хочешь — могу помочь, — с готовностью вызвался я.
— Нет уж… Пусти мужика на кухню, так он совсем отстранит женщину от плиты. Позволь мне, как хозяйке, накормить моего любимого, но такого голодного брата!
— Замётано, — кивнул я.
Обед сегодня состоял из яичницы с салом. Не знаю, где Катя раздобыла продукты — в магазины мы не заходили. Скорее всего, одолжила у соседей.
Перекусив, стал собираться, спросив у Кати, что за следователь ведёт дело её мужа и где его найти.
Из Катиного объяснения вышло, что далеко идти не придётся. Мне был нужен народный следователь 3-го отделения народного суда Василеостровского района некто Иван Самбур.
Сестра порывалась пойти со мной, но я сказал, чтобы она оставалась дома.
Посмотрим, что ты за фрукт, товарищ Самбур, с чем тебя едят и можно ли с тобой сварить кашу. В прошлом мне обычно удавалось найти общий язык со следаками. Даст бог, получится и здесь.
Смущало то, что со слов Кати этот Самбур над ней издевался. С другой стороны, в её положении всё, что направлено против её мужа, будет выглядеть сплошным издевательством.
В общем, без личной встречи не обойтись. Если нормальный мужик — вопрос порешаем. Если упрётся как баран в новые ворота (бывают и такие), подключим тяжёлую артиллерию в виде рекомендательного письма.
Правда, большой уверенности в том, что питерское угро пойдёт навстречу коллегам из провинции, нет, но глупо не использовать эту возможность.
Как действовать, если не сработают оба варианта, я пока даже не предполагал. Как говорила мама: «будет день — будет пища». Слышал, что эта фраза родилась из молитвы «Отче наш» — «Хлеб наш насущный, даждь нам днесь».
В общем, ввяжемся в драку, а там будет видно.
С такими мыслями я и отправился искать этот самый народный суд Василеостровского района.
Глава 10
Суд располагался в трёхэтажном здании с унылым фасадом, лишённым даже малейшего намёка на украшения, если не считать небольшого балкончика, нависшего прямо над входом, и треугольной надстройки на крыше. Обычное присутственное место.
Коричневая дверь распахнулась перед моим носом, выпустив на улицу вереницу людей, в которой безошибочно угадывались представители разных сословий: от «бывших» до революционных матросов.
Дождавшись, когда выйдет последний в этой почти бесконечной цепочке, я зашёл внутрь.
— Вам куда? — сразу среагировал дежурный.
— Мне к следователю Самбуру. Подскажите, как его найти.
— Второй этаж, направо — на двери будет табличка.
— Спасибо.
Я поднялся на второй этаж, нашёл нужную дверь и, постучав, открыл.
В просторном кабинете никого не было, кроме женщины, которая с отсутствующим выражением на лице, курила папироску.
— Гражданин, вы по какому вопросу? — равнодушным тоном спросила она.
— Я к следователю Самбуру.
— Побудьте в коридоре. У товарища Самбура пока заседание в суде. Он примет вас сразу, как освободится.
— Благодарю вас.
Я снова вернулся в коридор и сел на ряд стульев, приставленных у дверей. Жуть как не люблю оказываться в качестве просителя.
Ждать пришлось не меньше часа, пока коридор не заполнился толпой возбуждённых людей: очевидно, заседание закончилось, присутствующие на суде расходились.
К кабинету не спеша продвигались двое: высокий парень с тощей шей, торчавшей из воротника гимнастёрки, и опавшими щеками на слегка вытянутом лошадином лице — как говорится: кожа да кости, и мужчина лет сорока пяти, плотно сбитый, коренастый, с пухлой папкой в руках.
Они остановились напротив меня, и я невольно стал свидетелем их горячего разговора.
— Знаешь, Ваня, я всё понимаю, кроме одного! — жестикулируя говорил коренастый. — Как можно настолько не уважать суд, чтобы загаживать помещение окурками и плевками, сидеть во время заседания в шапках, на глазах у всех сворачивать цигарки и курить?! В голове не укладывается…
Собеседник кивнул.
— Знаешь, после того, как обвиняемый закричал «Это не суд, а кумедь, плевать я хочу на вас», прямо руки зачесались — достать наган и кокнуть гада прямо в суде! Распустили мы обывателя, Гриша, слов нет!
— Я тут на днях был на выездной сессии ревтрибунала — так его зачем-то в местном гостеатре устроили. Представляешь: темнота, ничего не видно, суд заседает на сцене — единственный источник света — полузаваленное чем-то окно. Зрителю, смотрящему на суд видны криво поднятый занавес, суфлёрская будка, висящие на потолке декорации и где-то в глубине сцены, маленький столик и за ним три смертных фигуры, а вернее — тени. Обвиняемые, защита, обвинители — сидят на скамьях вместе с публикой, которая привыкла в этом здании смотреть всякие «комедии». Весь театр наполнен табачным дымом… Курят, не переставая, члены трибунала, обвинители и защитники, смолят обвиняемые… Люди не проникаются серьёзностью момента, полагают, что всё это какой-то фарс, дешёвый водевиль!
— Ты так красиво расписал всё, — хмыкнул Иван — скорее всего, тот самый следователь Самбур. — Тебе бы статью в наш еженедельник написать.
— Так я и напишу! — горячась, воскликнул коренастый. — Сегодня же напишу и отправлю в редакцию «Советской юстиции», Ну, а напечатают или нет… вопрос совести товарищей из газеты. Но превращать в балаган наш суд — не могу и не позволю! Душа болит.
— Ладно, бывай! — Иван пожал коренастому руку. — А со статьёй не затягивай. Надо бить всякую сволочь и делом и печатным словом!
Его взгляд упал на меня.
— Товарищ, вы ко мне?
— Если вы следователь Самбур, то к вам, — поднялся я.
— Да, это я. Заходите, — коротко бросил он.
Мне сразу не понравилась откровенная неприязнь, с которой следователь смотрел на меня. Совершенно непонятно, чем она была вызвана — виделись мы впервые в жизни, да и цели своего визита я ещё не сообщил.
Женщина в кабинете оживилась. Курить она закончила и теперь что-то записывала в прошнурованную тетрадь.
— Как всё прошло, Ваня? — подняла голову она.
— Нормально, Раиса. Вломили контре по первое число. Суд принял сторону обвинения, — с некоторым злорадством сказал следователь.
От интонации в его голосе веяло чем-то нехорошим, я интуитивно почувствовал, что разговор у нас не склеится. Хороший опер такие вещи улавливает на ходу. Хватило секунды, чтобы считать на кого я нарвался.
Зря я начал с него, очень зря. Передо мной был яркий типаж упёртого фанатика, который не способен рассматривать иные точки зрения, кроме собственной.
Жаль, время невозможно обратить вспять. Но раз уж я здесь, отступать было поздно.
— Присаживайтесь, — пригласил следователь.
Я сел напротив его стола.
— Так по какому вы вопросу, гражданин? — вроде буднично спросил следователь, но потому, что меня не назвали товарищем, было ясно — у Самбура имелось какое-то предубеждение на мой счёт.
Только непонятно, чем оно вызвано…
— Я насчёт уголовного дела в отношении Александра Быстрова, — произнёс я.
— Ну и? — откинулся на спинку стула Самбур.
Он явно напрягся и был взведён как пружина в часах.
— Дело в том, что я прихожусь Александру родственником. Он — свояк, муж моей сестры — Екатерины Быстровой, — всё сильнее понимая, что влипаю по полной, сказал я.
Теперь во взгляде Самбура появилось плохо скрытое презрение.
— Свояк значит… Ну-ну. Тогда у меня для вас плохие новости: дело практически закончено, остались небольшие формальности. Через пару дней отправлю его в суд.
— То есть вы считаете, что Александр — убийца?
— Убийца он или нет — определит суд, — брезгливо, сквозь зубы, бросил следователь.
— Но лично у вас никаких сомнений на этот счёт нет?
— Знаете что — гражданин… Не знаю, с какой целью вы сюда явились и что вынюхиваете, но я начинаю думать, что здесь попахивает какой-то провокацией. Если вы в сию же секунду отсюда не уберётесь, я вызову милицию и распоряжусь задержать вас до выяснения обстоятельств, — Самбура аж затрясло.
— Может не стоит так кипятиться, товарищ следователь, — устало произнёс я.
— Какой я тебе — товарищ! — вспыхнул тот.
— Ваня! — окликнула его Раиса, но Самбур ожёг её недовольным взглядом.