Заколок Лириэль тоже не носил, предпочитая одну надёжную синюю резинку для волос, которая служила ему талисманом с десяти лет. Он представить себе не мог, что случится с ним, если эта резинка порвётся, потому что без неё ощущал себя как без рук.
Примерно того же возраста были его очки, которые Лириэль одел ещё во втором классе младшей школы и с тех пор не снимал, потому как часто засыпал за книгой – или, вернее, с книгой в руках. Однажды, когда он ещё учился в школе со смешанным обучением, двое альф поймали его в коридоре после занятий и долго тискали, пытаясь что-то нащупать под серым ученическим кителем. Лириэль отбивался так яростно, что прокусил одному из них палец, но очки тогда слетели с его лица, и Лириэль перепугался до смерти, решив, что ослеп – он чувствовал себя абсолютно беспомощным, когда не мог видеть чего-то из происходящего вокруг.
Точно так же было и с одеждой – Лириэль попросту не мог представить себе, что покажет окружающим что-то из своего тела – запястья, которые другие омеги украшали завитками хны и тоненькими плетёными браслетами, шею, которую Виен всегда разглядывал по утрам, тщательно примеряя к ней воротник сутаны, или даже щиколотки – некоторые омеги подрезали сутаны, чтобы при ходьбе иногда мелькали в складках одежды едва прикрытые тонкими ремешками сандалий ступни.
Лириэль не то чтобы считал эти части тела не такими красивыми, как у других – нет, когда он был обнажён, то мог так же увлеченно, как и Виен, разглядывать своё подтянутое, стройное тело. Наедине с собой он не стеснялся ничего. Но окружающий мир казался ему сплошным переплетением колючего кустарника, а тонкая преграда сутаны – единственной защитой от опасностей, которые подстерегали его на пути из кельи в аудитории для занятий.
Лириэль прекрасно видел, как ведут себя и одеваются другие, но то, что сам он выглядит как-то иначе никогда не бросалось ему в глаза. И потому он не мог понять – ни тогда, в школе, когда его тискали в углу, ни потом, в семинарии, когда другие омеги хихикали ему вслед – что именно с ним не так.
Когда Лириэлю было шестнадцать, он запирался и чуть не плакал от непонимания того, что с ним не так. А потом в руки ему попалась книжка по психологии, брошенная кем-то на ученической скамье – сам он такие не читал, считая их бесполезной тратой времени. В этой книжке Лириэль прочитал о том, как двигается по телу омеги таинственная сексуальная сила, и о том, как различаются между собой разные возраста. И ещё о том, что в шестнадцать каждый, без исключения, задаётся теми же вопросами, что и он сам.
Лириэль два дня наблюдал за омегами, ходившими по коридорам семинарии, и пытался представить, что в их смеющихся головках в нимбах из кудрей вертятся те же мысли, что и в его собственной голове, – но поверить в это так и не смог.
Впрочем, книга всё же произвела на него какое-то волшебное воздействие, и задавать себе глупые вопросы Лириэль перестал, раз и навсегда решив, что ему просто не быть такими, как они.
Он исключил из своей жизни и без того нечастые попытки завести друзей и полностью сосредоточился на учёбе, а главной мечтой его стало остаться при монастыре насовсем. Больше ничто не могло поколебать его спокойствия – по крайней мере, внешне, потому что раз в несколько недель сердце всё равно сводило от тоски и смутного осознания собственной неполноценности.
Гибель родителей он воспринял так же равнодушно, как воспринимал и всё остальное, творившееся кругом. Они никогда не были ему близки, и он никогда не мог понять той радости, которая появлялась на лицах его одногрупников, когда впереди появлялась перспектива вернуться домой.
Лириэль замкнулся ещё больше и теперь и вовсе ни с кем не говорил – никто, впрочем, и не пытался заговорить с ним, кроме, разве что, семинарского психолога, который с умным видом задал ему по бумажке два десятка вопросов и больше к себе не вызывал – видимо, тоже решил, что всё происходящее с Лириэлем укладывается в рамки стандартной психологии переходного возраста омег.
Так продолжалось и тогда, когда появился Виен, который хоть и сделал его холодный мир немного ярче, но так и не смог пробиться сквозь преграду из льда, которую Лириэль воздвиг вокруг себя. И только теперь, когда Лириэль увидел перед собой альфу – такого знакомого и в то же время такого другого, не похожего на плоские фотографии и угловатые стереограммы, Лириэль ощутил, что его лёд треснул.
- Классный, правда?
- Да… - ответил Лириэль, не сразу поняв, откуда слышит голос Виена, и Виен ли говорит с ним вообще.
Только обнаружив, что произнёс это слово вслух, Лириэль заставил себя собраться с мыслями и теперь, наконец, увидел, что Виен каким-то чудом успел проскочить в захлопнувшуюся за ними дверь.
- То есть, нет, - поправился он. – Ничего классного я не вижу в нём. Обычный напыщенный страйкенболист, каких полно по ту сторону наших стен.
- А откуда ты знаешь, что он любит страйкенбол? – поинтересовался Виен тут же, и во взгляде его появилась какая-то нездоровая искра.
- Оттуда, - буркнул Лириэль. Подошёл к кровати, опустил на неё мешок, но сам так и не решился лечь. Что-то внушало ему беспокойство в возбуждённом поведении Виена, и на всякий случай он всё же решился сказать: - Виен, это мой жених.
Лириэль повернулся к соседу и обнаружил, как с лица того сползает всякое подобие радости.
- Правда? – спросил Виен.
- Да.
- Я тебя ненавижу, Лириэль, ты увёл у меня самого шикарного альфу на сто парсеков вокруг.
- Что… - Лириэль почувствовал, как кровь приливает к лицу, но тут же взял себя в руки. – Не мели чепухи. Я не виноват, что родители заключили с Розенкрейцерами договор.
- Я никогда тебя не прощу! – отрезал Виен и вопреки своим словам тут же прислонился к плечу Лириэля. – Если только ты не прикроешь меня перед наставниками, пока я буду говорить с Аурэлем.
Лириэль застонал.
- Виен, уйди!
- Уже ушёл! – Виен подскочил к окну, поднял жалюзи, свистнул в темноту и, выждав пару секунд, пока из сада не раздастся ответ, спрыгнул с подоконника вниз.
Оставшись в одиночестве, Лириэль принялся было раскладывать по полкам содержимое сумки. Затем снова бросил её на кровать, коснулся броши, скрепившей ворот сутаны, намереваясь расстегнуть её и отправиться в душ, когда в дверь постучали.
- Да, - откликнулся он.
Дверь открылась, в образовавшейся щели показалась голова старшего по курсу.
- Лириэль! К директору! – услышал он.
Лириэль вздохнул, вознёс беззвучную молитву звёздам и, снова застегнув воротник, направился к выходу.
***
Риза сидел, перебирая одной рукой растрепанные после перелёта пряди волос и пытаясь уложить их в прежнюю аккуратную причёску. Взгляд его был нацелен на Юргена, сидевшего в соседнем кресле. Юрген хоть и выглядел тоже немного уставшим, но в целом казался таким же неотразимым, как и всегда: Риза вообще давно уже заметил, что все неприятности стекали с Юргена как с гуся вода. Даже шрам, который он получил во время очередной своей дурацкой выходки на занятиях по лётному делу не только ничему его не научил, но и красил лицо, которое до того было, пожалуй, слишком уж правильным для альфы.
Юрген, впрочем, на него не смотрел. Он перебирал ласковым взглядом омег, снующих мимо открытой двери в приёмную директора – как будто пересчитывал взглядом разбросанные по полу карандаши.
- Куда ты уставился, Юрген, - Риза поднялся с кресла и, подобравшись к нему поближе, облокотился о спинку кресла наследника. – Они же все принесли обет. Принимают подавители все до одного.
- Да, - Юрген обжёг его насмешливым взглядом. – Ты наивен, как дитя. Тут половина «забыла» принять свои волшебные таблетки.
Риза вздёрнул бровь и уставился в коридор. Он запаха, конечно же, не чувствовал, да и вообще с трудом различал этих одинаковых омег, обряженных в чёрное все как один.
- Я думал, тебе понравился Виен, - произнёс он задумчиво. Сражаться с полигамной природой Юргена он давно перестал – и старался лишь не слишком тратить нервы на его выходки.
- Кто? – спросил Юрген рассеянно.
Риза закатил глаза.
- Забудь. Никто, - он снова рухнул в свободное кресло и, отвернувшись, уставился на двор монастыря, где журчал водой невысокий фонтанчик.
- Один из них может быть моим женихом, - произнёс Юрген задумчиво, разглядывая двух омег, устроившихся почти что напротив дверного проема и то и дело кидавших на него игривые взгляды.
Один омежка был шатеном. Волосы его были заплетены в косу, объемную, чуть распушившуюся и удивительно подчёркивающую его полные темные губы. Глаза у него были карие и глубокие, как лесная мгла.
Другой был блондином, но, в отличие от Виена, волосы у него были почти серебристые и лежали на одном плече мягкой волной, сколотые в хвост какой-то хитрой брошью из бирюзы. Драгоценные камни в монастыре были запрещены – но омеги всё равно старались кто во что горазд.
Риза ответить не успел. Только он повернулся и окинул оценивающим взглядом заинтересовавших Юргена омег, как их заслонили два других силуэта: полного беты, которого оба гостя знали по фотографиям под именем магистра Брюнера, и давешнего худощавого омеги.
- Нашёл! Нашёл, господин Розенкрейцер! – сообщил запыхавшийся Брюнер.
Юрген перевёл взгляд с Брюнера на сопровождавшего его омегу.
- Нет… - сказал он твёрдо.
- Да, господин Розенкрейцер! Да! Рад представить вам юного Лириэля Лоэнграма, владельца судостроительной компании «Дастиш Зонг»! – директор обернулся, намереваясь указать на стоявшего рядом с ним омегу, но обнаружил, что тыкает пальцем в пустое место.
Брюнер покосился на альфу, сидящего перед ним, затем выглянул в коридор, но, так и не увидев там никого, вернулся в кабинет.
- Не важно, - Юрген уронил руку на ладонь. – Я его не беру.
Он встал, собираясь покинуть кабинет, но директор ловко закрыл дверь у него за спиной.
- Вы правы, господин Розенкрейцер, это абсолютно не важно! Все его документы у меня. Лоэнграма вы видели и, стало быть, теперь сможете познакомиться с ним наедине, - Брюнер прокашлялся и, миновав Юргена, опустился в своё кресло за массивным дубовым столом. – Он немного пуглив, - пояснил он, не поднимая взгляда от бумаг. – Знаете… это бывает… В его возрасте, у омег, - Брюнер покосился на Ризу.
- У меня не было, - поспешил заявить тот и, в общем-то, не соврал. Омеги часто становились пугливы, когда их сексуальные порывы сдерживали до наступления официального совершеннолетия – то есть до двадцать первого дня рождения. Перед Ризой такой проблемы не стояло никогда, и потому страх перед альфами был ему не ведом – как и любые другие социальные запреты, насаждаемые обществом.
Юрген повернулся к двери.
- Не торопитесь, господин Розенкрейцер, - одёрнул альфу магистр Брюнер, - успеете сблизиться со своим женихом. А для начала нам с вами нужно уладить некоторые формальности… В преддверии его Посвящения.
Юрген попытался ретироваться, но Риза перегородил ему дорогу, развернул и направил в цепкие лапы директора.
- Предатель! – шипел Юрген, когда они вырвались, наконец, на свободу, закончив бумажную волокиту.
- Не валяй дурака! – отвечал Риза ему в тон. – Ты не можешь просто вернуться домой без него!
- Почему это? – Юрген даже остановился и заинтересованно уставился на омегу.
- Господин Рабан лишит тебя наследства!
- Плевать! Я стану контрабандистом!
Риза застонал. Иногда дурость приятеля доводила даже его.
- Юрген, - он поймал альфу за руку и заставил посмотреть себе в глаза. – Женишься и гуляй смело. Никто не будет тебя ни к чему принуждать.
- Он же урод! – не выдержал Юрген и выдернул свою руку из пальцев Ризы. – Мне его целовать! Хочешь сделать это за меня?
Лицо Ризы приняло задумчивое выражение, и Юрген ответил за него:
- Разумеется, нет!
- Я просто не люблю целовать омег! В отличие от тебя!
- Я люблю красивых омег, Риза! Красивых, а не таких, как… - он лишь махнул рукой и, развернувшись, двинулся по коридору прочь.
Некоторое время Риза следил, как удаляются его широкие плечи, облаченные в шёлковую чёрную рубашку, а затем негромко крикнув: «Юрген!» - бросился следом за ним.
Лириэль, стоявший за углом, только стиснул кулаки и проглотил подступивший к горлу ком. Никогда, с тех самых пор, как его лапали за дверями класса, приговаривая: «А он точно омега? Да ну! Не похоже! Смотри! Не стоит!»... С тех самых пор, как он прочитал, что его состояние - лишь естественная реакция омеги на выброс гормонов… С тех самых пор, как ему стукнуло семнадцать, Лириэлю не было так обидно как сейчас.
Шелестя сутаной и широко перешагивая длинными ногами, он вернулся в келью и долго ещё разглядывал себя в зеркале, пытаясь понять: что же с ним не так? Но так и не поняв ничего, рухнул на кровать, не раздеваясь, и почти что сразу уснул.
========== Часть 3 ==========
Юрген Розенкрейцер не любил, как он выражался, "проблемных омег".
За двадцать пять лет жизни в статусе наследника империи "Мейден Роуз" он убедился в том, что все омеги делятся на два типа: омеги, которые хотят забраться к нему в постель, и омеги, которые рассчитывают дотащить его до алтаря. Если первые имели все шансы на успех, то потуги вторых были попросту смешны, потому что судьба Юргена была предрешена давным-давно – и потому он смело расписывал перед ними все блага, доступные членам клана Розенкрейцеров до тех пор, пока они не попадали к нему в постель.
К чести Юргена нужно сказать, что он никогда не давал ложных клятв и никогда не говорил о любви, которой не испытывал ни к кому из них. А так же то, что, помимо фамилии Розенкрейцер, он имел немало других достоинств – как то: замечательные рельефные бицепсы, не менее скульптурный пресс, улыбку Джоконды и взгляд дикой пантеры. Не последнее место в списке его добродетелей занимали и три кубка по страйкенболу.