====== Глава 1 ======
— Думаешь, стоит ему сказать о том, что его завтра выкинут отсюда?
Слышу как за перегородкой переговариваются двое парней. Конечно, они будут рады тому, что меня за неуплату выкинут из единственной ночлежки, на которую у меня раньше хватало денег. Я занимаюсь резьбой по дереву. Получается, на мой взгляд, не очень, но иногда приходят очень неплохие заказы. Но в последнее время было тихо. Мой телефон, маленький кирпич Нокиа, молчал уже второй месяц. Я был на мели. Такой мели, что даже побирался на улице. Ненавидел себя за это, но так и сидел на бетонном полу, пряча взгляд и собирая монеты с холодного и грязного бетона. Пальцы — единственное, что я берег в этой жизни. Как же без них выжить, надо чувствовать дерево, когда строгаешь что-то очередное, чувствуя, как под твоими пальцами словно оживает неведомая зверушка.
И вот сейчас я сам, не ожидая хозяина, сев в инвалидное кресло и сложив свои манатки, связал все в узел и повесил на кресле. Мои ноги давным-давно отказали, нет, я не был ветераном войны и уж тем более не притворялся инвалидом на публику, как это делали некоторые. Просто с детства все было нормально, я ходил и бегал как все дети. И где-то перед тем как идти в армию попал в аварию. Меня сбила машина крупного бизнесмена. Он, постояв, увидел, что я двигаюсь, и рванул дальше. Я хоть и запомнил номер машины и даже заявление накатал после, но даже извинения не поступило.
Мне сейчас тридцать четыре, а выгляжу я на все пятьдесят. Обросший и грязный. Единственная вещь, которую я умел делать еще с детства — это резьба по дереву.
Сижу как обычно на своем месте по подаянию и, сдав порцию монет местным бандитам, что разрешают мне здесь сидеть, устало вытираю пот со лба. Поясница сегодня болит сильнее, неужели и дальше боль будет нарастать? И так еле-еле уже терплю. Напротив останавливается мужчина в возрасте, и сзади к нему подходят еще двое также одетых в дорогие костюмы, наверное, телохранители. Они, закрыв его от меня, говорят твердо:
— Не стоит, Всеволод Андреевич, даже обращать на таких внимания. Это и не инвалид вовсе. И деньги они пропивают потом.
Я чуть с улыбкой хриплю:
— Я не пью, молодые люди. — мой взгляд, окинув их позы, вновь опускается привычно к земле.
Двое тотчас срываются ко мне, и один, подхватив меня под грудки, кидает на землю, и уже вдвоем они начинают методично пинать меня. Хриплю от боли. Всеволод негромко, но властно говорит им:
— Всё, эй, парни, всё, я сказал.
Они четко отошли от меня, и я пополз от них и замер, едва сдержав стон, от охватившей спину боли. Замер, боясь, что боль вернется. Дожить бы до вечера. Иногда были и такие случаи, когда хотели убедиться, что я не инвалид, и тупо огребал от них пинков. В лицо никогда не били. Словно брезговали разбивать свои костяшки о мое лицо.
— Поднимите его, ну вы, парни, даете. На слабого легко нападаете, а как на сильного, так за береты хватаетесь. Ушлепки. Хотел ведь вас сменить. — и уже мне: — Эй, старик? Ты жив?
Киваю нехотя. Меня поднимают и неумело сажают на мое кресло, впихнув в карман пиджака купюры. Выдергиваю из кармана их купюры, почему-то стыдно, и злость охватывает меня целиком.
— Иди вы все нахуй со своими деньгами. Пошли, я сказал.
Парни вновь кидаются на меня. Один успевает ударить кулаком в лицо, и меня вместе с креслом уносит ударом к стене так, что голова взрывается болью, и кресло словно подламывается подо мной, сдавив меня по бокам так, что охаю от боли. Шиплю окровавленным ртом:
— Идите нахуй!!! Нахуй все!!! Ублюдки.
Их деньги веером ложатся на бетонный зассаный пол. Теряю сознание от следующего удара.
Просыпаюсь в темноте, и боль радостно наваливается такая, что зло сплевываю, хватаясь за виски. Сжимаю их что есть мочи, и слезы злости и одиночества накатывают прямо вот сейчас. Ведь и раньше унижали, и ничего. Чего сейчас-то решил им ответить той же монетой? Ведь сам сидел, попрошайничал. Покрутив головой, отпрянул от немигающего взгляда, что смотрел на меня, кажется, вечность.
— Ты кто? — хриплю, на миг забыв о боли. Глаза мигнули и вновь уставились на меня.
— А кто нужен?
Зло скалясь, отвечаю:
— Кто нужен, тот уже помер давным-давно.
А ведь так и было, тот мужик не прожил после того, как сбил меня, и двух лет. Скончался от чего — не знаю. Но на его похороны не пустили. Да и кто пустит? Когда все уже разошлись, я все-таки заехал на своей тарантайке на кладбище, договорившись с дворником, даже слезу пустил, типа сына ищу. На надгробии в стиле гравюры был очень даже симпатичный мужик. А на деле в газетах его фотографии даже и рядом не стояли. Тут, наверное, молодой, зарисовка с удачного фото.
Я ведь тоже очень даже ничего по молодости-то был. Но проживи с мое по улицам, да подворотням с обожженной от мороза или солнца мордой. Станешь как я. Свой цвет волос и забыл уже. Родные даже и не вспоминают меня, а когда видят — брезгливо отворачиваются. Племянник, помню, дал как-то мелочевку, а я в тот день после этого сам не свой был. Стыдоба накатила такая, что чуть не порешил себя. Но жить-то хотелось больше все-таки. Ненавидел себя за эту слабость. Нормальный мужик бы порешил себя, чем опускаться на такое дно. Жалел, конечно, себя, чего уж греха-то таить.
Потянулся огрызком тела, что чувствовал раньше, и замер, неверяще двигая ногами во все стороны, и рыдания вырвались из груди помимо моей воли. Вновь вытянул ноги и в темноте начал щупать их.
— Омежка, успокойся… тебя скоро и так потрогают. — раздался тихий голос в темноте.
Я, не обращая внимания на говорившего. Стал щупать свое лицо, язык словно онемел, всхлипы мои затихли. Через силу стал соображать, что лицо-то не мое. Но словно таким и родился. Лицо-то ведь настоящее. И боль прошла. Уже и не давит в висках. Только сейчас почувствовал длинный хвост на затылке. Поистрепанный, правда. Синяки по всему телу болели неимоверно. Но на это было плевать. Главное — ноги есть. Вот они, вновь еле сдержал рыдания. Что-то я чувствительный какой-то. С трудом сел и попробовал встать. Ух ты получилось. Болит только зад. Зад болел, словно… словно… словно меня в него трахали… причем, совсем недавно. Кровь потекла по ногам с чем-то липким вперемешку. Кое-как набрался сил и спросил говорившего со мной совсем недавно:
— Как ты меня назвал? Ты знаешь мое имя?
Голос засмеялся.
— Да ты местная шлюха, кто ж тебя родимого-то не знает. Побираешься по улицам, своим телом торгуешь. Сегодня, вон, снова с того света выкарабкался. Удивляюсь я твоей живучести. Что, нравится, когда тебя трахают несколько пьяных альф и еще вставляют потом палки?
Все волосы встали дыбом и по телу тоже. Я шлюха, значит? М-да, и это при том, что у меня ноги есть? И я прекрасно могу ходить? Неужели работы не нашел? Погоди, работы… а где я?
— Эм-м, если я… а где я? Ты меня по имени называл, как мое имя?
Голос внезапно сказал тихо:
— Да всем вам одно имя, омеги были и есть шлюхи. Вот мне только повезло сесть в тюрьму с известной шлюхой.
Спросил осипшим голосом:
— Омеги? Это что, раса такая? Я мужик, и за шлюху я оторвал бы тебе язык, урод. Но боюсь, меня раньше тут убьют…
И словно меня услышали, и громкий скрежет двери оповестил о непрошеных хозяевах. Вошли сразу пятеро огромных мужиков. Ужаснулся их размерам. По мне скользнули невидящим взглядом, вновь обернулись и удивленно спросили:
— Рик, да ты жив, чертяка?! Ого, скажем нашему начальнику, и сегодня опять оторвемся на парнише? Живуча шлюха наша, а? Ладно, Фин, не трогай этого убийцу, у него день есть сегодня. Пусть еще поживет за счет этой шлюхи. Погуляем с Риком, а потом и за альфу возьмемся. Думаю, долго будем его убивать. Но начальник сказал, чтобы камеры очистили. С выносом трупов. Завтра с утра будет начальство с проверкой. Так что тащи Рика. И предупреди начальника о нем. Есть еще порох в пороховницах? — крикнул тащивший меня альфа вперед, и там ответили гулким хохотом.
Я вздрогнул от страха. Главное, чтобы мне ноги не сломали. Остальное — выживу как-нибудь. И руки… руки, мои руки. Только бы их тоже не тронули. Как мне зарабатывать-то? Мне было плевать, где я, хоть спина и обливалась потом от страха за свою жизнь. Меня сейчас тащили насиловать и заодно поиздеваться надо мной. Шел покорно, как того и требовали, наверное, правила этого мира по отношению к омеге. На мне были какие-то лохмотья. Едва заметные на теле полушорты-полутрусы. Майка вся порванная. Ужаснулся тем синякам и засосам на теле, коих было не счесть. Вот они волки позорные!!! Хищники, твари… слов не находил, видя, как они облизываются, глядя на меня.
— Ну спасибо, Рик, уважил!!! Еще один день халявного секса!!! Передай там своим богам, что дали нам оторваться, не скоро дома-то будем.
Пока в мой адрес раздавались выкрики, разглядел большие щипцы для камина и небольшую с длинным крюком на конце каминную кочергу. Сердце встрепенулось. Меня похлопали по заднице, споро оголили мой зад и, наклонив, раздвинули ягодицы. Вставили несколько пальцев, и я застонал от боли.
— Ого, а он мокренький, а?! Какого вам, а?! Наш мальчик-то уже готов!!! Во как надо умеючи-то, а? — громкий хохот, и в меня вставляют так, что я кричу от боли, но волосы мотают на кулак, и я захлебываюсь в крике.
Шлепки наших тел слышны на всю большую комнату. Твари, цежу про себя под такт ударов в меня огромного альфы. Значит, тут только альфы и омеги? Плевать. Ох, как же больно!!! Вновь задыхаюсь криком и на автомате, нагнувшись, ловлю в полете небольшую связку ключей. Никто не смотрит на меня. Все наливают друг другу огромные чаши с вином. А в меня входит член уже чуть поменьше, чувствую по ширине, что поуже будет, или я такой растраханный? Одно радует, что мой анус, кажется, уже не сжимается, и меня не рвут наживую. Зато один из альф в лицо тыкает свой член. Блять, меня в жизни-то не баловали даже женским взглядом, а уж минетом-то и подавно. Задыхаюсь в крике, и тотчас в рот пихают член. Кое-как справившись с позывами тошноты, приловчился, и к ужасу моему у меня стало получаться, и даже очень неплохо, брать почти целиком в рот чуть не до желудка огромный член альфы. Он сипит над ухом довольно и вдруг изливается мне в горло. Давлюсь его спермой, и он, ругнувшись, садится на диван и охает довольно.
— Дай ему выпить, мы сейчас ему сразу два вставим. И в рот еще, тортик-то надо оформить по всем правилам ребят, а? — спрашивает самый мелкий альфа. С меня, наверное, ростом, но шире в плечах раз в десять.
Его член болтается между ног, и я вздрагиваю от ужаса, он просто огромен. Я не выживу после него. Он смотрит на меня хищно. Видимо, ту душу, что была хозяином тела, именно он и вытряс своими ударами. Он подмигивает мне, и я вдруг, сам того не ожидая, призывно улыбаюсь ему, и он оторопело смотрит на меня. А я уже, как заправская шлюха, облизываюсь. Тьфу на меня, тьфу!!! Дурак я, педрила гомишный. Фу, он идет ко мне. И куда я только смотрю, тьфу!!! Он, подойдя ко мне ближе, сделал каменное выражение лица и вдруг плюнул мне в лицо. А я наоборот: соблазнительно, типа, поведя затраханным задом, прохрипел с болью в горле:
— Ну что, загоним малыша в стойло?! — вытирая его плевок с лица. Ненавижу себя за то, что говорю, но мои мозги, видимо, в правильном направлении шарят, давят именно от выживания моей души хотя бы в этом теле. Альфа цедит:
— Я лучше подрочу на фотку Кайлины, чем в твой доступный зад входить.
Делаю беспристрастное лицо и, подмигнув, слащаво шепчу:
— Ну смотри, красавчик, ты многого лишаешься.
Ко мне вновь кто-то подходит и, схватив цепко за бедра, отклячивает мой зад так, чтобы войти с удара в анус. Получается, конечно, сильно и мощно. Словно та жизнь в моем мире была лишь сном. А я всю жизнь принимал в себя так доступно альфа-самцов. Тело содрогается от очередного выброса в меня спермы, и меня перехватывают уже другие руки. Ставят на колени и прижимают мое лицо к вонючему паху. Сглатываю комок в горле. Плевать, руки-ноги целы. Плевать, жить хочу.
Альфы уже пьяные. Загоняю в самую глубину своего растраханного горла очередной член и слышу его стон. Он довольно хрюкает и через несколько минут кончает в меня. Чуть не сблевываю его сперму, коей мой желудок наполнен точно под самую завязку. И вижу пристальный взгляд всё того же альфы, что брезговал мной. Он смотрит на меня пристально и напряженно. Неужели он догадывается, что я играю на публику? Пошло ему подмигиваю, и он вновь брезгливо отводит глаза. Ух, ну и актер!!! И бровь так выгнул красиво, ничего не скажешь. Надо тоже поучиться, если выживу.
Альфа уже долго не может кончить в меня, зад горит, но я хрипло постанываю. И вообще показываю, что еще о-го-го как готов. Тьфу на меня, десять раз. Даже с собой как гомик общаюсь, тьфу, протииивный.
Ух, от души отлегло, когда альфы вроде как успокоились на какое-то время и продолжили лакать вино. Я встал поближе к камину и вдруг, о счастье, увидел, как четыре альфы отвалились от стола и впали словно в забытье от какого-то порошка, что лежал на столе. Так, так, так… иду поближе к ним, виляя задом, из которого продолжала литься сперма. На меня уже не обращали внимания, и я, махнув целый мешочек в вино, взболтал его и, налив два бокала, чокнулся с тремя и, подливая каждому из бутылки, повилял задом так, что меня тотчас начали вновь цеплять. Пришлось сесть одному даже на колени, прямо на огромный стояк. Зад заныл, требуя, чтобы все скорее прекратилось. Но я, сделав свое дело, уже в поту встав с члена кончившего альфы, дал ему выпить из бокала и замер, когда ко мне потянулись руки того самого опасного альфы. Он, с каким-то странным выражением посмотрев на меня, процедил сквозь зубы:
— Ну что, натрахалась наша сучка и готова теперь к праотцам на небо?
Я, делано улыбнувшись, хрипло прокаркал в ответ:
— Выпьем перед этим? Со мной еще хотели тортик какой-то сделать, я ведь согласный очень даже.
Но он жестко стал насаживать меня на себя. Смотрю в его глаза, что светят злостью, как в той камере… так и не увидел морды того альфы. Хотя они все на одно лицо. Красавцы с топорными подбородками. Хищным выражением лица. Боль полоскает изнутри, а он во мне лишь наполовину.
— Выпьешь, омежка? — спрашивает он хрипло.
— Перед смертью? — я хриплю в ответ. — Только если вместе.
Он кивает и, зафиксировав меня, дает бокал со своим вином, а мой берет только после того, как я действительно выпиваю его бокал. Была не была. Хотел избежать смерти, но не получилось. Я от одного его удара сдохну. Вон его лапа лишь пальцами обхватила мою шею. Того кажись и переломит. Все!!! Сел до конца. Терпеть нету мочи. Сознанием едва держусь за этот мир. Царапаю его крепкие литые плечи от боли и еще и пытаюсь улыбку держать. Наконец, не сдержавшись, выплевываю ему в лицо:
— Сдохни сам, сучка, ушлепок!!! Ненавижу вас, твари!!! Ненавижуууу. Ох… прощай, тварь, увидимся еще.
Но мое тело откидывает от него. Пьяно скатываюсь, кровь бежит меж ног, и я застываю в нелепой позе, вертя головой. А все-то уже того… мертвы. Ноги-то живы и тело мое тоже. Ликую про себя. Ключики-то у меня. А вон еще связка. Этот придурок меня сам оттолкнул перед смертью. Хорошо, я не пил из своего бокала, видимо, доза наркоты убойная.
Кое-как воздеваю себя на ноги и стону от боли, взял зачем-то кочергу и по стенке выползаю из этой залы и ползу по коридорам к своей камере. Меня недолго и вели-то. А вот и она. Открываю ее и шепчу:
— Эй, альфа. Выходь, сказали, что ты свободен.
Ноги едва держат. Сам приседаю от ужаса, глядя на то, что выходит из темноты, и кажется, даже седею от страха. Вот это буйвол!!! А он чуть жмурится и тотчас связывает тонкой резинкой свой длиннющий хвост и, видя, как я смотрю на него, задрав голову, спрашивает едко:
— Ну что, узнал?
Мотаю головой и кидаю ему ключи.
— Покажи, где тут выход.
Он с тихим смехом быстро несется по коридорам. Еле-еле вижу из-за угла, куда он пробежал, и бреду сквозь боль в ногах. Ничего, ничего, я потихоньку уйду. Главное, не свалиться. Не встану уже. Темнота накрывает внезапно, и я со стоном падаю в нее. Чувствую, как мое тело перехватывают и несут, словно тряпку на руке. Да ему-то пофиг, наверное, на мой вес. Когда оказываемся на свежем воздухе, я тотчас начинаю чаще дышать и чувствую, как он мне в рот сыпет тот самый порошок.