– Мне двадцать один, курсы секретарей давно позади. Вообще-то я хотела профессионально заниматься спортом и переплыть Ла-Манш, но моя мудрая не по годам сестра Барбара посоветовала поискать работу посолиднее.
– Вы с ней совершенно разные,– заметил Дэвид и тут же сменил тему: – Расскажите о своем увлечении плаванием.
– В 1966 году я участвовала в марафонском заплыве на длинную дистанцию, выступала от Союза спортсменов-любителей. Ну как, способствует это драгоценному моменту?
– Вы даже не представляете, до какой степени. А заодно развивает комплекс неполноценности. Должен признаться, я не проплыву и мили.
– Если все делать грамотно, проплывете. Плавание – более естественный способ передвижения, чем ходьба.
Хелен снова надела шапочку – на сей раз основательно – и встала.
– Боюсь, три минуты истекли. Мне действительно пора.
Дэвид стремительно поднялся.
– Я с вами.
Они синхронно нырнули и, поблескивая мокрыми плечами, поплыли к берегу; она – ленивыми взмахами, он – пыхтя и отдуваясь.
Выбравшись на сушу, Дэвид наблюдал, как по золотистому от загара телу спутницы сбегают струйки воды.
– Надеюсь, ваша сокровищница пополнилась эксклюзивным экспонатом. А теперь, простите, мне надо бежать.
– Стойте! Я бы не прослыл скрягой, если бы, заполучив один драгоценный момент, не начинал бы сразу грезить о следующем. – А потом еще и еще, и так до бесконечности?
– Да, порочный круг,– согласился Дэвид. – Но против природы не попрешь, вдобавок, время поджимает, а...
– Вечером мы с Барбарой собирались в павильон. Можете угостить меня кружечкой пива... но только кружечкой. – Хелен взбежала по ступенькам на пологий откос, увенчанный летними коттеджами, и на ходу бросила:
– До скорого.
– До скорого,– вторил Дэвид.
Полуденное солнце ласково грело спину, мелодия девичьего голоса пульсировала в висках. Наконец-то он встретил свою единственную! Единственную, единственную – не умолкала мелодия. Едва касаясь ногами земли, Дэвид поспешил к пляжному домику. «Она само совершенство,– звенела мелодия. – Равных ей нет. На всем белом свете». На ее фоне упавшее с неба наследство мало чем отличалось от гнилой падалицы. Она – единственное золотое яблочко, уцелевшее на ветвях, скоро Дэвид вкусит его наливную сладость и навсегда утолит голод одиноких лет.
Дядюшкин пляжный домик – Дэвид еще не привык к свалившемуся на него богатству и по-прежнему именовал домик «дядюшкиным» – был одной из трех резиденций, где старик коротал остаток своих дней. К двум другим относился особняк в уединенной части побережья Коннектикута и бунгало на острове Бижу-де-мер в Коралловом море. Помимо бунгало, дядюшка владел всем островом, где предавался двум из своих немногочисленных, в силу занятости, хобби – выращиванию риса и производству копры.
Пляжный домик только звался таковым, в действительности за непритязательным словосочетанием скрывался роскошный дворец, на фоне которого стандартные курортные постройки выглядели почти трущобами. Зеленая лужайка, засаженная вязами и плакучими ивами, лениво простиралась до низкого волнореза. Композиция из травы и деревьев повторялась с восточной и западной стороны, только с юга ее разбавляла угольно-черная подъездная аллея, тянувшаяся от курортной дороги к трехместному гаражу.
Построенный в колониальном стиле дом начитывал три этажа. На первом располагалась внушительная гостиная с высокими потолками, справа и слева к ней примыкали элегантная столовая и необъятных размеров кухня. Второй этаж занимали просторный кабинет, бар в старинном стиле, богатая библиотека, бильярдная на три стола, огромная ванная комната и хозяйская спальня. На третьем этаже – гостевые комнаты со всеми удобствами. Рядом с кухней находилась комната для прислуги, куда вела отдельная дверь. Именно эту дверь и облюбовал себе Дэвид. Воспитанный представителями среднего класса, он по-прежнему трепетал перед большими деньгами и потому чувствовал себя скорее взломщиком, нежели законным владельцем такого богатства.
Сразу после дядюшкиной смерти прислуга получила расчет, но Дэвид и не думал нанимать новый штат. Его фантазии хватило лишь на то, чтобы отправиться в ближайшую деревушку Бэйвилль и договориться, чтобы кто-то из местных приходил дважды в неделю и поддерживал имение в порядке. Подыскать хорошего дворецкого, повара и горничную – задача не из легких, однако Дэвида пугали не трудности и даже не перспектива полагаться на других. С ранних лет он все делал самостоятельно и не собирался изменять своим привычкам. Наконец, всю жизнь он стремился к уединению, какое можно купить только богатством, и теперь не намеревался делить воплощенную мечту с посторонними людьми.
Раздевшись в самой скромной из гостевых спален, Дэвид побрился и принял душ в примыкающей ванной комнате. Потом достал из гардероба слаксы и рубашку, за которые заплатил многим больше, чем обычно платил за костюмы. «Непринужденный ансамбль для повседневной носки»,– напутствовал продавец. Однако изучая свое отражение в зеркале, Дэвид не испытывал непринужденности. Наоборот, чувствовал себя скованным и неуклюжим – и выглядел соответственно.
Ужинать он поехал в Бэйвилль, а когда вернулся, по лужайке уже ползли длинные тени. Устроившись на колоннаде, Дэвид наблюдал, как тени постепенно удлиняются, гонимые беззвучной поступью ночи. С наступлением темноты он поспешил на пляж.
Отыскать павильон не составило труда—тот расположился прямо на песчаной полосе, из обрамленных тополями окон струился яркий свет. Переступив порог, Дэвид моментально пожалел о своей затее. У бара и вокруг столов толпилась молодежь. В помещении стоял адский шум – казалось, все говорят одновременно, и вся эта какофония вкупе с завываниями музыкального автомата здорово действовала на нервы. Идеальный праздник для детей, но никак не для взрослых. В свои двадцать девять Дэвид внезапно почувствовал себя сорокалетним.
Он втиснулся в узкое пространство у бара, заказал пиво, хотя пить совершенно не хотел, и уже подумывал смыться, как вдруг заметил Хелен и Барбару. Сестры сели у широкого окна с видом на озеро. Дэвид взял еще два пива и, прихватив свой бокал, направился к столику, прокладывая путь сквозь толпу. Хелен неотступно следила за ним глазами и, едва стаканы коснулись столешницы, вознаградила его ласковым:
— Привет! Познакомься, Барбара, это Дэвид Стюарт,– обратилась она к спутнице. – Дэвид, это моя сестра Барбара. Она пишет любовные рассказы для журналов.
Барбара смерила его долгим ледяным взглядом. Ее белое платье рождало ассоциации с греческой туникой. Нежнорозовое платье Хелен утренним туманом обволакивало ее золотистую кожу. Два сосца твои - как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями...
Вы тот самый Дэвид Стюарт, о котором судачат газеты?– спросила Барбара, когда гость опустился на свободный стул. – Счастливчик, собравший золотой урожай?
– Урожай моего дядюшки,– уточнил Дэвид.
— Хелен не поверила, когда я расписывала, как вы безбожно богаты,– сказала Барбара.
– Послушать вас, быть богатым – преступление.
– Банальная зависть. К несчастью, у меня нет богатого дядюшки, поэтому я нища, как церковная мышь. Но даже десяток дядь не помог бы мне выбраться из нищеты.
– У меня тоже нет дяди, но я ни капельки об этом не жалею,– вставила Хелен. – Дэвид, вам нравится ощущать себя богатым человеком?
– По правде сказать, не знаю. Еще не привык.
– Почитайте Фитцджеральда,– посоветовала Барбара. – У него комплекс относительно богачей. Впрочем, вы, вероятно, читали.
– Бедный Джулиан,– кивнул Дэвид.
–Бедный Дэвид,– вздохнула Хелен. – Барб, сделай одолжение, угомонись. Кстати, я размышляла над вашими словами насчет чаек и воспоминаний. Когда все разъедутся, здесь наступит настоящий рай.
– Но только не с вашим отъездом. Может, ненадолго задержитесь?
– Я бы с удовольствием, но увы. Завтра надо возвращаться в Буффало.
– И к Стиву,– вставила Барбара. – Не забудь про Стива.
– Кто такой Стив?– нахмурился Дэвид.
– Любовь всей ее жизни. Неужели ты еще не рассказала про Стива?
– Не будь такой ехидной, Барбара. Знаешь же, мы и десятком слов не успели перекинуться.
Дэвид сосредоточенно разглядывал содержимое своего бокала. Только дурак не догадался бы о существовании Стива. Куда же без него!
Неловкое молчание снова нарушила Барбара.
– Как намереваетесь распорядиться золотыми россыпями, мистер Стюарт? Купите яхту?
Дэвид заставил себя улыбнуться. Девушка начинала его раздражать, но он скорее умрет, чем признается ей в этом – много чести.
– Вообще-то, яхта у меня уже есть. На самом деле, я планировал приобрести печатную машинку и сочинить великий американский роман.
Барбара покачала головой.
– Не выйдет, поскольку вы не стеснены в средствах. Шедевры писали люди, отчаянно нуждавшиеся в деньгах. Возьмите Бальзака, Достоевского. Возьмите...
– А как же Флобер?– перебил Дэвид. – Он точно не нуждался.
– В финансовом плане нет, у него преобладали другие нужды. – Барбара вперила в него проницательный взгляд. – Не ваш случай, мистер Стюарт. Бьюсь об заклад, вы в жизни не написали ни строчки.
Дэвид ухмыльнулся.
– Впрочем, это так, фантазии. Скорее всего, я куплю замок, наполню ров эксклюзивным виски и упьюсь до смерти. Это больше соответствует вашему образу нувориша, мисс Остин?
– Определенно. – Едва притронувшись к пиву, Барбара поставила бокал на столик и поднялась. – Для разнообразия лягу сегодня пораньше. Всего доброго.
– Барб, подожди,– встрепенулась Хелен.
– Прости, не могу. Непременно расскажи про Стива.
Хелен проводила сестру негодующим взглядом.
– Не понимаю! Какая муха ее укусила?
– Наверное, я ей не понравился,– предположил Дэвид и кивнул на бокалы. – Конечно, вы просили один, но, может, допьем и закажем еще.
– Нет, мне достаточно одного. Знаете, мне тоже пора возвращаться в коттедж. – Заметив его разочарование, Хелен быстро добавила: – Можете проводить меня, если хотите. Посидим на ступеньках, поболтаем.
– Неплохая мысль. Здесь немного шумновато.
На улице Хелен первым делом разулась.
– Люблю гулять босиком по песку.
Дэвид галантно взял у нее туфли.
– Позвольте я понесу.
Над головой сияли звезды, однако луна не спешила появляться на небосводе, и побережье окутывал слабый, пленительный мрак. Озеро вздыхало у ног, теплый ветерок овевал их лица. Они миновали темные островки одеял, откуда доносился любовный шепот. У пляжной лестницы Хелен остановилась.
– А вот и ступеньки. Я сидела тут часами, любовалась на звезды. – Неужели одна?
– Одна-одинешенька. Вы – единственный мальчик, с которым я познакомилась этим летом.
Дэвид засмеялся.
– Давно меня не называли мальчиком.
– А по-моему, вам подходит. Присядем?
Ступеньки были узкие, поэтому пришлось потесниться. Теперь они сидели совсем близко, их плечи соприкасались.
– Вы собирались рассказать о Стиве, помните?
– Особо рассказывать нечего. Мы познакомились год назад. Он неоднократно делал мне предложение, но у меня язык не поворачивался сказать «да». Наверное, сомневалась, люблю ли я его.
– Сомневались?– выразительно переспросил Дэвид.
– О, я употребила прошедшее время? Неудивительно. Зато теперь все сомнения отпали.
– Теперь вы уверены, что любите?
– Уверена, что не люблю.
Только сейчас Дэвид позволил себе перевести дух.
– Если не возражаете, моя очередь рассказывать. Меня в дрожь бросает при мысли о богатстве, поскольку в душе я остался бедняком. К бедности постепенно привыкаешь, она становится твоим вторым «я», и когда на тебя вдруг сваливается несметное богатство, ты убеждаешь себя, что ничего не изменилось, пытаешься жить как прежде, общаться с теми же людьми. А потом узнаешь истинную цену этим людям. Они гонят тебя прочь, как собаку, травят в общественных местах, и ты застреваешь меж двух миров – старым, где отныне стал нежеланным гостем, и новым, куда не отваживаешься шагнуть. И еще есть нюанс, который усугубляет ситуацию. Понимаете, я с детства считал, что книги важны для человека не меньше, чем хлеб насущный, поэтому всегда читал запоем. Читал все подряд – хорошие книги, плохие, посредственные, словом, все, что попадались под руку. Когда родители развелись – именно поэтому дядюшка вычеркнул их из завещания,– я уже мог позаботиться о себе, бросил школу и устроился на работу. С тех пор я переменил кучу мест, чем только ни занимался. Водил грузовик, доставлял почту, работал на заправке – всего не упомнишь,– и все это время продолжал читать. Полгода я трудился рудовозом в районе Великих Озер, а на досуге изучал судоходство. Потом мне надоело, и я устроился на сталелитейный завод «Бетлехейм Стил» в Лакаванне. Когда умер дядя, я пахал в ночную смену, а в свободные часы читал «Сагу о Форсайтах» в дешевой меблированной комнате. Можете представить себе что-нибудь более абсурдное и жалкое? Остерегайтесь книголюба, который не в состоянии извлечь пользу из прочитанного. Остерегайтесь мечтателей. Потом не говорите, что вас не предупреждали.
– Ну романы-то вы крутили?
– По пальцам можно сосчитать. Все девушки, в которых я влюблялся, существовали исключительно в книгах.
– Жаль, ваши родители расстались. Они не пытались оспорить завещание?
– Отец пытался – как-никак, дядюшка приходился ему родным братом. Правда, особо не преуспел. Ничего, освоюсь немного, и сразу выделю ему ренту, матери тоже. Они оба вступили каждый в повторный брак, преуспевают, нарожали детей и не любят вспоминать о моем существовании. Однако с моей стороны было бы свинством не помогать им деньгами.
– Радует, что вы печетесь о своих родителях. Я своих никогда не знала.
– Выходит, вы сирота?
– Найденыш. Вдобавок, со странностями. Отец Барбары, позднее ставший и моим отцом, обнаружил меня зимой во время отпуска во Флориде. Я лежала на пляже, нагая, опутанная водорослями, с виду полумертвая, хотя в действительности очень даже живая. Я не могла ходить и разговаривать и не помнила, что со мной случилось. Папа удочерил меня, привез домой, выяснил примерный возраст – десять лет – и определил дату рождения. Он был вдовцом, воспитывал единственную дочку. Мы с Барбарой росли вместе в его доме в Буффало. Мои первые воспоминания относятся к одиннадцатому «дню рождения». К тому времени я уже научилась ходить и разговаривать, правда, весьма посредственно. Я быстро оправилась, только понятия не имею, от чего. Врачи тоже не смогли установить причину моего недуга. К счастью, «болезнь» никак не сказалась на моих умственных способностях, и с помощью отца и Барбары я быстро наверстала упущенное и окончила старшую школу еще до восемнадцати. Папа назвал меня в честь покойной супруги, а когда три года назад он умер, мы с Барбарой в равных долях унаследовали дом, где живем и поныне. Конечно, всем заправляет сестра – ведь она старше на три года. В молодости три года – солидный срок.
– А восемь лет вообще вечность. – Дэвид вдруг щелкнул пальцами. – Теперь понятно, почему Барбара меня невзлюбила. Она думает, что я для вас дряхлый старик.
Хелен покачала головой.
– Сомневаюсь. Барбара не страдает предрассудками. И потом, по-моему, все как раз наоборот, вы ей очень понравились. Иногда не угадаешь, что у нее на уме. – Девушка поднялась. – Ну, мне пора. Не соблаговолите вернуть мои туфли?
– Позвольте помогу вам обуться.
Не встретив возражений, Дэвид опустился на песок. Ее ступни бледно вырисовывались в звездном свете. От прикосновения к прохладной бархатистой коже руки затряслись. Он нежно водворил «лодочки» на ноги Хелен. Звездный свет, разгораясь, обернулся дождем, и беззвучно хлынул в ласковую летнюю ночь. На мгновение у Дэвида перехватило дыхание. Вновь обретя способность дышать, коленопреклоненный он процитировал:
–О, как прекрасны ноги твои в сандалиях!
Воздушная ладонь коснулась его волос, задержалась ненадолго, и упорхнула. Дэвид поднялся, Хелен замерла на ступеньке, слегка возвышаясь над новым знакомым. Ее озаряемое звездами лицо было так близко... Поцелуй откликнулся знакомым лейтмотивом, который постепенно нарастал и оборвался, едва они отпрянули друг от друга. Да, она единственная, пело его сердце, и равной ей нет.