Концерты поначалу давались тяжело, в гримерках стал еще чаще появляться кокаин, и именно Глеб зачастую тащил за собой Вадика на сцену и ставил у микрофонной стойки, а затем сам вис на брате, обнимая его за шею, перехватывая губами сигарету, кладя голову ему на плечо и не сводя с него воспаленного взгляда. После очередного из таких выступлений в кокаиновом угаре они спустились со сцены, держась друг за друга, и к ним тут же подлетел один из желтых журналистов, ткнул в нос микрофоном и прощебетал:
- Скажите, как вы переживаете смерть своего клавишника?
- А по нам не видно? – прорычал Глеб, похлопывая Вадика по плечу в страхе, что тот сейчас вломит бестактному папарацци.
- Видно, что вы очень сблизились с тех пор. Вы и подростками были влюблены друг в друга, как это обычно бывает?
- Как это обычно бывает? – промычал Вадим.
- Как это обычно бывает?! – повторил Глеб. – Вы знаете, как это бывает? Нет? Так смотрите же! – он развернулся лицом к брату, прижал его к себе, буквально вцепился пальцами ему в горло, чтобы тот и не думал сопротивляться, и властно накрыл его губы своими.
Вадим опешил и замер, а Глеб целовал его одними губами, чувствуя, как в животе снова оживают зловещие птеродактили, расправляя тяжелые кожистые крылья – там давно уже совсем не бабочки и совсем не порхали. Секунда, другая, третья… слишком долго для простой провокации, да и Вадим застыл, словно манекен, и Глеб буквально заставил себя оторваться от сладостных мягких губ и с вызовом посмотрел в глаза опешившему журналисту.
- Вы ведь на это намекали, так?
- Простите, - пробормотал он и тут же скрылся в темноте коридора.
- Глеб, ты чего? – заикаясь, вымолвил только что пришедший в себя Вадим.
- Да достали суки с тупыми вопросами. Может, теперь хоть отвянут, - и он демонстративно вытер губы ладонью и прошел в гримерку.
А журналист хоть и обалдел, но молчать об увиденном не стал, и уже в следующем же интервью им сразу прилетел вопрос про тот поцелуй с попыткой взять обоих на слабо:
- Слабо прямо на камеру? Для страждущих потомков!
Глеб, не мешкая, снова зажал брата в тиски и прижался губами к его рту. На этот раз Вадим ожидал этого и держался чуть свободнее, понимая, что брат работает на публику, поэтому и стал ему немного подыгрывать: раскрыл губы и слегка шевельнул ими. Глеб едва не застонал, почувствовав, как Вадик отвечает на его поцелуй, в паху снова отчаянно заныло, и Глеб тут же отодвинул лицо и плотоядно усмехнулся журналисту:
- Довольны? Фото сделали?
Журналист поднял вверх большой палец и убежал готовить сенсацию для своего издания.
- Надеюсь, эти козлы отстанут от нас со своими гомосексуальными провокациями, - прорычал Глеб, не глядя на Вадима, а внутри него все пело и ликовало.
К концерту в честь 15-летия Агаты готовились долго и муторно. Уже на стадии выбора сетлиста, разругавшись насмерть, оба вылетели из студии и разбежались по домам, не желая никогда больше не иметь друг с другом никаких дел. Но уже через пару дней Вадим, как ни в чем не бывало, пришел к Глебу, и скандал возобновился, но на этот раз уже без злобы и раздражения. Список был составлен, и необходимо было приступать к выбору площадки, постановке шоу, репетициям… Именно тогда в жизнь Глеба и вошла Аня – девочка, которую он знал больше десяти лет. Впервые он увидел ее совсем крохой, когда ему и самому было всего 17 – носил на руках, робко целовал в щеки и лоб, с благоговением поглядывая на ее мать – тогдашнего пиар-менеджера Агаты. Годы шли, Аня просто стала прочным элементом его жизни, который он никогда не воспринимал всерьез, а тут, заглянув с Вадиком как-то к ее матери, увидел вдруг вместо хрупкого угловатого подростка сформировавшуюся девушку, оригинально одетую с интересной стрижкой и смелыми взглядами. Влюбился? Наверное, в другое время, в другом месте или в другом мире это чувство можно было бы охарактеризовать именно так. Среди знакомых тут же зашушукались, как похожа она на первую жену Глеба – тоже кареглазая, тоже темноволосая, тот же типаж, правда, в этот раз намного моложе… А самому Глебу в ее чертах снова мерещился Вадик – в том, как по-хозяйски она брала его под руку, как властно переодевала из нелепых рубашек, как сажала на диету и пыталась решить вопрос с кокаином и героином. Вадика нельзя было обнять как-то иначе, чем просто по братски – за плечи, нельзя было скользнуть ладонями ниже спины, нельзя целоваться по-настоящему – не прячась за маской провокации для журналистов, а уж про постель Глеб и мечтать не смел. И когда первая жена сбежала, не выдержав его эгоизма и истеричности, на смену ей тут же пришла вторая вадикова копия – Анна.
Однако, при всей своей похожести на старшего брата, его власти над Глебом обрести у нее не выходило. В кризисных ситуациях она всегда бежала к телефону и набирала Вадима – надо ли было притащить Глеба домой с очередной пьянки, или случался передоз. И Вадим закатывал глаза к потолку, но всегда приезжал и приводил младшего в чувство. А когда они отправлялись на гастроли, Аня буквально требовала, чтобы Вадим везде следовал за Глебом и контролировал каждый его шаг. А Вадим смеялся: чтобы какая-то очередная девчонка учила его обращению с родным братом, которому он менял подгузники и защищал от хулиганов? Жены уходят и приходят, а этот мелкий паразит останется с ним на всю жизнь, и в советах временщиц он нуждался меньше всего.
Страшный звонок случился как ни странно рано утром – накануне первой репетиции готовящегося грандиозного концерта к юбилею. Аня рыдала и едва могла построить связную фразу:
- Вадим, он….он… кажется, он умер… Тут какой-то порошок на столе…
- Какого цвета? – нахмурился Вадим. – Белый?
- Нет, светло-коричневый кажется. Ну или бежевый.
Вадим, ничего не сказав, бросил трубку и тут же вызвал такси.
Глеб лежал на полу кухни, сливаясь по цвету с потолком, руки его были раскинуты, ногти посинели, губы – почти почернели, глаза закатились, и не ощущалось никаких признаков дыхания.
- Скорую вызвала? – бросил Вадим, скидывая куртку и падая на колени перед братом.
- Нет, я боялась, тут же наркотик, вдруг нас…?
- Смети все, что осталось, и смой в унитаз. Уборку проведи, но сперва вызови скорую. У него передоз герыча.
- Но он же не кололся… - в ужасе пробормотала Аня.
- А для передоза колоться необязательно, - и он уперся ладонями в грудь Глеба и принялся качать его сердце, в глубине души осознавая, что скорее всего уже слишком поздно – неизвестно, сколько времени прошло с того момента, как он вот так вот рухнул.
- Сказали, что будут только через час, - Аня хлопала глазами, смаргивая слезы, и испуганно переводила взгляд с одного брата на другого.
- Иди делай влажную уборку с хлоркой! – прорычал Вадим и зажал брату нос, а затем глубоко вдохнул и выдохнул Глебу в рот.
Еще раз и еще. Ему надо продержаться целый час, пока не приедет скорая – качать и качать сердце, вдыхать и вдыхать воздух ему в глотку уже без всякой надежды, просто от отчаяния. Он не чувствовал ни дыхания, ни сердцебиения младшего, но его это уже и не заботило, он выполнял функцию робота – непрямой массаж сердца, искусственное дыхание. Минуты превращались в часы, от недостатка кислорода кружилась голова, руки ныли, ноги затекли от неудобной позы, но сам Вадим не ощущал ничего – массаж сердца, искусственное дыхание. Ладони на грудь, губы к губам и так без остановки, не чувствуя, что сам того и гляди свалишься с ног и потеряешь сознание. И когда кто-то оттащил его от тела, сунул под нос нашатырь, Вадим поморщился и привалился спиной к стене.
- Да вы герой, - послышалось откуда-то сверху, - а брат ваш в рубашке родился.
Сквозь пелену перед глазами Вадим видел, как Глеба положили на носилки и вынесли из квартиры, и в следующую же секунду он лишился чувств.
Когда через несколько дней Глеба выписывали, и Вадим вдвоем с Аней приехали забирать его из больницы, то Аня сперва бросилась ему на шею, а потом отхлестала по щекам и принялась отчаянно целовать всюду, куда могли дотянуться ее губы, а Вадим даже не посмотрел ему в глаза, лишь поднял сумку с вещами и пошел к лифту.
- Вадик! – крикнул Глеб ему вслед и, догнав, вцепился в рукав куртки. – Вадик, ты чего?
- Ничего, - он дернул рукой, и пальцы Глеба выпустили куртку.
- Вадик, я не думал, что так произойдет, я не хотел…
- Ты никогда не хочешь, - сухо бросил Вадим.
- Поехали в студию прямо сейчас – наверстаем! Всего же семь дней прошло, ничего страшного…
Вадим развернулся к нему, схватил за шкирку и буквально втолкнул в лифт:
- Конечно же, мы пойдем в студию прямо сейчас, и я глаз с тебя не спущу до самого концерта. Второй раз откачивать не стану, не надейся.
- А сам-то! – заорал Глеб, не замечая отсутствия в лифте Ани, которая не успела добежать до закрытия дверей кабинки. – Мало я тебя в чувство после передозов приводил?
- Ни разу, - прорычал Вадим, толкая его спиной к стене и хватая за грудки.
- А кто недавно на передачу обнюхавшийся пришел?
- Пришел! Заметь! При-шел! На своих ногах. И на них же и ушел! А не валялся час при смерти.
- Вадик, я клянусь…
- Ане своей клянись, меня не трожь. В студию едем прямо сейчас.
Глеб плелся за ним и давал себе зарок завязать с наркотой навсегда. Ломки если и будут, то не такие страшные – вены у обоих чистые, завязать будет просто, надо уже брать себя в руки… Да и Аня обрадуется…
- На транках посидишь пока до концерта, - рассуждал Вадим, настраивая гитару. – Если уж совсем без веществ не можешь.
- А ты?
- Я себя контролирую, заметь.
- Т.е. ты продолжишь закидываться коксом, а я буду пить валерьянку? – взвился Глеб
- А это мысль, Глеб! Давай, бас бери уже и вперед.
Предложение выкрасить кудри Глеба в ярко-рыжий поступило от Ани – ей безумно понравился его новый красный костюм домашнего типа, и она решила дополнить его образ, довести до логического абсурда – уж краснеть, так с ног до головы. Вадик долго хохотал, завидев красноволосого братца, и в тот же день сам же покрасил свою и без того темную шевелюру в угольно-черный. Что, в свою очередь, потребовало столь же черного наряда.
- Красное на черном, - хохотал Глеб, перебирая пряди брата, а Вадим парировал:
- Лиса Алиса и кот Базилио! – и сердце Глеба начинало биться чаще.
В таком виде они и вышли на сцену Лужников. Видя, как Вадим перед выходом уничтожил дорожку белого порошка на столе, Глеб печально выдохнул: сам он уже полгода принимал исключительно нейролептики, хорошо снимавшие тревожное состояние, но не дававшие ни грамма кайфа. И перед концертом Вадим внимательно проследил за тем, чтобы Глеб и наркотики по-прежнему находились вдали друг от друга.
Увидев у своих ног людское море, Глеб ощутил прилив какого-то первобытного восторга – все они ждали их, мечтали о них. Девчонки в фанзоне восседали на плечах своих парней, некоторые были в одном белье, одна крутилась и вовсе без лифчика, и Глеба это страшно развеселило… А справа от него выжигал клеймо в мироздании его черноволосый демон. Гитара плавилась в его сильных руках, кожаные штаны беспощадно облегали стройные ноги и прочие рельефы и округлости… Нейролептики ударили Глебу в голову, словно горькое вино – он пьяно улыбнулся подошедшему к нему брату, обнял его за плечо, прижался лбом к его лбу, заглянул в расширенные зрачки… Под кокаином гитара старшего звучала еще ярче, пальцы словно обретали самостоятельную жизнь и душу и двигались по грифу в неведомом темпе и с неведомыми чувствами. Мокрые пряди облепили его щеки и шею, губы зажимали сигарету, а глаза то и дело метали молнии в сторону младшего.
- Я тебя ненавижу, вижу, но ко мне ты все ближе, ближе, - буквально орал он в микрофон, а Глеб прятал глаза, он знал, кому посвящена эта безумная песня.
Знал и боялся себе в этом признаться. Когда Вадим впервые сыграл ее Глебу, тот не стал задавать вопросов – все и так было ясно без слов. А старший вел себя как ни в чем не бывало – словно и не он вот так вот аллегорически признавался брату в странных чувствах. Сердце Глеба металось в груди, он боялся и ликовал одновременно.
И заламывал брата на Снайпере – зная, что Вадим точно никогда не догадается, о ком мечтал Глеб при написании слов «Молчать! Я твой господин! Не упирайся мне в живот коленкой!» Он знал, что решись он завалить брата в койку, дело не кончится одной коленкой в живот, но песня не жизнь, в ней ничто не мешает фантазировать на полную катушку…
Все два часа на сцене брат так близко… Его можно безопасно обнять, прижаться к нему всем телом, вдыхать острый запах его пота, не вызывая ни малейших подозрений. Смотреть на него глазами, полными восторга и вожделения, пошло вилять бедрами, намекая неведомо на что… И Вадим тоже участвовал в этой игре красных против черных – на одном поле за одну победу. Прижимая к животу гитару, он делал бедрами возвратно-поступательные движения, заставляя Глеба откидывать голову и облизывать губы, двигая языком во рту, задевая щеки, судорожно сжимать микрофон и тянуться к Вадиму за объятиями, за кусочком его – пусть даже самым крохотным в виде возбужденного потного брата – возбужденного всего лишь от классного концерта, а не при виде влюбленного Глеба. А вот Глеб был возбужден в самом плохом смысле этого слова, и этот факт скрывали лишь просторные штаны. Он мечтал поскорее добраться до туалета, ибо хоть транки и помогали на время снизить либидо, против Вадима они оказались абсолютно бессильны.
Откланявшись и спускаясь со сцены за кулисы, они вновь наткнулись на стайку журналистов, стабильно поджидавших их после каждого громкого концерта. На этот раз дамочка затараторила про шикарное выступление, поздравила с юбилеем, спросила про новый альбом, а под конец со смехом попросила их поцеловаться. И тут уже транки не помогали: в красных штанах творилось форменное безумие, и меньше всего Глебу сейчас хотелось ощущать на своих губах губы брата – неровен час он не сдержится и повалит Вадима на пол прямо на глазах у изумленной журналистской братии, и вот тогда заявлениями о провокации и стебе точно не отделаться. Глеб сжал кулаки и помотал головой, но Вадим со смехом повернулся к нему:
- Давай, слабо что ли? И пойдем переодеваться.
“Не слабо, Вадик. Если бы ты только знал, насколько не слабо. Ну что ж, ты сам напросился”. И Глеб не стал осторожничать, схватил брата за грудки, впечатал в стену и накрыл его губы своими. Вадим явно не ожидал подобного напора, но через секунду с готовностью ответил под бурное улюлюканье и редкие аплодисменты журналистов. И если бы не Глебово возбуждение, на том бы все и разошлись, но стоять так близко к брату, всего лишь в нескольких сантиметрах от его паха, и не воспользоваться крохотным шансом… Глеб прижался к Вадиму всем телом, полностью обнаруживая свое возбуждение, а язык его скользнул старшему в рот. Вадим напрягся, явно не понимая причин подобной прыти, но отталкивать брата на глазах у журналистов он не мог, а потому терпеливо ждал, когда тот закончит терзать его рот и прекратит тереться окаменевшим членом о его пах. Вадим перестал отвечать на поцелуй, но позволял Глебу делать с ним все, что вздумается, и лишь через пару минут в сознание Глеба вторглась мысль о том, что где-то тут поблизости стоит кучка изумленных журналистов, и он выдал себя прямо у них на глазах. Он тут же отпрянул от брата, вытер губы рукавом и деланно усмехнулся:
- С каждым разом все убедительнее и убедительнее выходит, правда? В следующий раз трахнуться нас попросите? Но это только за деньги и с хорошим порно-режиссером! Чао, котики! – и, послав им воздушный поцелуй, Глеб исчез за дверью гримерки.
Вадим последовал за ним.
- Глеб, - пробормотал он, захлопывая за собой дверь. – Ты безумен…
Глеб тряхнул кудрями и улыбнулся одними уголками губ. В камерности гримерки повторить тот подвиг с поцелуем он был не готов. Но Вадим сам шагнул навстречу и встал так близко, что его тяжело вздымавшаяся грудь касалась груди Глеба.
Ближе, еще ближе… В паху по-прежнему горит огнем, и Вадим снова это чувствует – на этот раз по собственной инициативе. Пальцы его осторожно касаются бедра брата, медленно поднимаются по нему выше к талии, скользят к ширинке и одним движением расстегивают ее.