Кузовлев готов был делиться воспоминаниями и дальше, но впереди замаячил конец улицы Скатной. Не доходя до него метров сто, он остановился и указал глазами на самое последнее жилище.
– Видите каменный дом на отшибе, тот с красной железной крышей и флюгером в виде всадника. На дворе два амбара, один крыт тесом, другой – соломой. Железную цепь я видел в первом из них.
– Спасибо, Харитон Петрович! – Я с чувством пожал крепкую руку сыщика. – Приятно было с вами познакомиться.
– Всегда рад помочь тем, кто борется с преступностью. Заходите, если что.
– Обязательно зайду!.. Да, до недавнего времени вы работали делопроизводителем подотдела помощи военно-увечным.
– Было такое. А откуда вы узнали?
– Есть список офицеров и бывших сотрудников сыска…
– А полицейский архив, картотека преступников сохранились?
– Насколько я могу судить, картотека в целости и сохранности.
– Вот как?.. Мне ведь довелось видеть, как все это было выброшено в амбар при здании полиции на Лебедянской. Ценные документы кучами валялись на земляном полу в страшной сырости. Более того, когда в усадьбе расположилась проходившая через город воинская часть, то солдаты, сбив замок с амбарной двери, стали пускать документы на самокрутки!
– Ужасное отношение к архивам! Варварство!.. Так вы сами ушли с должности или…
– Начальник подотдела из-за моего дворянского происхождения посчитал меня неблагонадежным. Сделал все, чтобы я был уволен.
– Но как же вы сводите концы с концами?
– Продаю на базаре сохранившиеся фамильные драгоценности, составляю всякого рода прошения в Комиссариат. Огородец у меня, садик какой никакой.
Кузовлев с грустной улыбкой коснулся пальцами края шляпы и, постукивая тростью, тронулся в обратный путь. Я понаблюдал за ним, а потом переключил внимание на указанную усадьбу. Поборов искушение тихонько пробраться к амбару, решил для начала посоветоваться с начальником Угро.
Светловский встретил меня в кабинете ошеломляющим известием.
– Пока тебя не было, Плешивый отдал концы!
– Как? Ему же стало легче!
– Как оказалось, не надолго… Умер в присутствии доктора, который и сообщил мне об этом.
– Но как только о смерти проведает Белый, Шкету конец! Бандюга подумает, что Плешивого прикончили мы!
– Я наказал Журкину прикрыть лазаретную дверь на ключ и помалкивать.
– А наши знают?
– Когда доктор заглянул в кабинет, все были на заданиях… Кстати, Скворцова на станции сменил Гудилин. В помощь ему я отрядил Карпина и Щербинина. Матрос там слишком примелькался, теперь он занялся делом «затейников».
Испытывая чувство тревоги, я присел на край стула и рассказал о встрече с Кузовлевым.
– Это любопытно, – сказал Светловский, прослушав мой отчет. – Говоришь, усадьба третья от перекрестка по Скатной?
Подойдя к висевшему на стене плану c кварталами и улицами, он уверенно ткнул пальцем в нужное место.
– Дроздовы тут проживают, бывшие мещане. Не слышал, чтобы хозяин занимался чем-то противозаконным. Хотя, кто знает… Да, помню, что он охотник, имеет разрешение на отстрел дичи… Мы вот что сделаем, Данила. Придем к Дроздову и заявим, что ищем пропавшую охотничью собаку. Проверим и тот амбар. Пусть потом жалуется!
Дроздов, жилистый человек с тяжелым взглядом карих небольших глаз, встретил нас на пороге своего каменного дома довольно холодно. Как и его собака, показавшая нам свои крепкие желтые клыки. Хозяин сердито цыкнул на нее.
– Ищите собаку? – спросил он скрипучим голосом, посмотрев на наши удостоверения. – Мне чужие псины не нужны.
Его худенькая жена, держа за руки двух вихрастых мальчуганов, поддакнула:
– Cвою собаку кормить нечем!
– Пропавшего пса видели именно в этом районе, – твердо произнес Светловский. – Мы должны здесь все осмотреть.
Для виду проверив комнаты в доме, мы вышли на двор. Дроздов сунулся с ключами к дальнему крытому соломой амбару, хотя крытый тесом был ближе.
– Глядите, мне нечего скрывать!
Светловский покачал головой и четко проговорил:
– Я хотел бы взглянуть, что в этом амбаре.
Дроздов замялся, теребя пальцами связку ключей.
– Черт, ключ никак не найду! Поди, потерял. Точно, нету!.. Товарищ Светловский, поверьте, нет там никакой собаки. Замок жалко, не хочется сбивать…
Мне показалось, что за дверью характерно звякнули звенья цепи. Кинувшись к Дроздову и вырвав из его рук связку, я склонился над висячим замком. Подошел первый же ключ. Дверь распахнулась, и в туже секунду у дальней стены мы увидели Шкета, сидевшего на застеленном соломой полу со связанными за спиной руками, завязанными глазами и кляпом во рту. Один конец цепи был вмурован в стену, другой обмотан вокруг его шеи и закреплен ржавым замком.
Глава 10
Скрутив Дроздова, мы освободили беднягу и вернулись на Коммунальую площадь. Любитель охоты раскаялся в содеянном еще в пути, слезно просил о снисхождении, вспомнил о том, как поставлял дичь к столу больного председателя совнархоза.
– Лучше вспомни, как ты держал на цепи купца Милованова! – cтрого сказал Светловский. – Ревтрибунал решит твою участь!
Отправив паршивца за решетку, мы поднялись в кабинет. Светловский посадил Шкета на стул и взлохматил его песочного цвета волосы.
– Ну, что, брат, досталось тебе?.. Как же ты попался им в лапы?
– На базаре взяли, – шмыгнув носом, сказал пацан. – Одного Рябым кличут, другого Кувалдой. Я попытался удрать, да куда там. Затащили в пролетку, вставили кляп в рот, завязали глаза и отвезли в какой-то сарай. Теперь ясно, что на Скатную.
– Не били?
– Вдарили пару раз. Сказали, что пристукнули бы прямо в пролетке, да у Белого на меня планы.
– Cкажи спасибо Даниле, ему пришла в голову мысль обратиться к сведущему человеку… А оставаться тебе в городе нельзя. Ты крепко насолил бандитам, они этого тебе не спустят.
– Спасибо! – Мальчик по-доброму взглянул на меня и протянул худенькую руку. Я пожал ее и похлопал его по плечу. Он тоскливо улыбнулся. – Куда ж мне теперь, товарищ Светловский?
– В одном селе уезда детский дом открывается, туда тебя и направим. Выучишься там, станешь человеком.
– Понятно, – выдавил из себя Шкет и добавил со злостью: – А Белому я не прощу!
Начальник Угро снова потрепал юнца по волосам и улыбнулся.
– Ладно, мститель, пошли к начальнику милиции. Ему виднее, куда определить тебя до отправки в детский дом.
Он вернулся минут через пятнадцать, но не один, а с высоким средних лет человеком в коричневом костюме-тройке, светлых брюках и черных лакированных штиблетах. Увидев нахмуренные брови начальника, я понял, что спутник чем-то серьезно озадачил его.
– Данила, возьми ручку, – сказал он, направляясь к шкафу. Достав из него чистую папку, положил ее передо мной и сел за свой стол. – Пиши на обложке: дело № 301, «О хищении художественных ценностей помещика Заградского»… Вы не стойте столбом, – обратился он к высокому человеку. – Присядьте и расскажите все по порядку, кто вы, что произошло, чему вы стали свидетелем?
– Служащий народного музея, оценщик художественных ценностей Иванов Илья Ильич.
Я взял из стопки лист бумаги и записал информацию убористым почерком.
– Два дня назад в своем имении ушел в мир иной 80-летний коллежский асессор Заградский, – продолжил музейный служащий, поправив очки. – Еще год назад реквизиции подверглись все имения в уезде, Заградскому же в этом смысле повезло. Его усадебный дом указом Совдепа был признан объектом культурного значения. Самому помещику, лояльному к новой власти, завещавшему все ценности трудовому народу, позволили доживать свой век в родовом имении. Ему, его камердинеру, повару, садовнику отвели часть комнат во втором этаже. Дом охраняет вооруженный сторож из красноармейцев. По пятницам особняк открыт для посетителей, желающих приобщиться к прекрасному.
– И много ли было прекрасного в усадебном доме? – спросил Светловский.
– Достаточно… Около полугода назад по согласованию с Совдепом меня отправили в имение для описи ценных вещей. Заградский всю жизнь собирал произведения искусства. Стены дома украшали картины итальянских, голландских и старых русских художников, с потолка свисала серебряная люстра с хрустальными подвесками, на каминной полке стояли большие золотые часы с набором красивых статуэток… Как только в Петродаре узнали о смерти помещика, меня вызвали в Комиссариат, дали три подводы с наспех сбитыми ящиками, трех милиционеров и приказали доставить ценные предметы в казначейство. Тронулись мы из Петродара третьего дня утром и прибыли в имение около семи часов вечера. Переночевав в усадебном доме, принялись с утра за погрузку.
– Приняли ценности по описи и погрузили ящики на подводы при свидетелях?
– Так и было.
– В котором часу покинули имение?
– В начале первого.
– Где-нибудь останавливались?
– На ночь на постоялом дворе у Александровки. Приказ был двигаться шагом, дабы свести возможность повреждения ценностей к минимуму, и только в дневное время. Без присмотра ночью подводы не оставались.
– Возобновили движение, подъехали сегодня к казначейcкому складу и выяснилось, что…
– Что в трех ящиках, где должны были лежать картины, люстра и часы со статуэтками, оказались сломанные подковы, ржавые куски железа, болты!
Я записал за музейщиком и громко хмыкнул.
– Представляю выражение вашего лица в тот момент!
– Да у меня дар речи пропал! – выпучил глаза Иванов, прикладывая к затылку носовой платок. – В жизни не был так обескуражен! Ведь кроме драгоценностей, пропали картины Тропинина, Боровиковского, «малых» голландцев – Яна Вермеера, Питера де Хоха, Герхарда Тербоха!
– Да уж… Cколько всего было ящиков? – cпросил Светловский, закуривая папиросу.
– Девять, по три ящика на подводу.
– Еще где-нибудь останавливались?
– На короткое время возле постоялого двора при въезде в город. Этот двор мы бы проехали без остановки, да поломка случилась.
– Что произошло?
– Колесо соскочило с одной из телег. Чека куда-то подевалась. Сходили на постоялый двор, взяли новую чеку на ось, заодно чаю выпили. Шутка ли, столько верст в дороге!
«Вот какой обоз притормозил на дороге, когда я вышел от Кузовлева», – подумал я и вслух сказал:
– Видел я этот обоз у постоялого двора, товарищ Светловский. Из-за поломки остановились, слышал.
Как? – Начальник с непониманием взглянул на меня. – А-а, ну, да! – Он снова повернулся к музейщику. – При грузе кто-нибудь остался?
– Конечно, как можно?!
– Фамилии милиционеров?
– Батейкин, Снегирев и Кругликов.
Светловский прошелся по кабинету, посмотрел на карту Петродарского уезда, висевшую на стене, и повернулся ко мне.
– Данила, город тебе хорошо знаком, это точно. А к юго-востоку от него тебе случайно бывать не приходилось?
Я про себя усмехнулся. В поисках хорошей рыбалки мы с батей всю округу объездили. Нераз разбивали лагерь и в районе старой дворянской усадьбы.
– Александровка, Софьино, Троицкое, – подойдя к карте, стал читать я знакомые названия. – Помню, бывал я в тех местах с отцом…
– Вижу, память к тебе понемногу возвращается. Ну, и прекрасно! – Дымя папиросой, он ткнул пальцем в юго-восточный угол уезда. – Вот тут находится дворянское гнездо. Хорошенько присмотрись к карте, к дорогам. Возьмешь пролетку, поедешь в имение и расспросишь слуг покойного помещика. Загляни на постоялые дворы, побеседуй с содержателями, работниками, в общем, думай там. Вернешься сюда, вместе снимем показания с милиционеров, сопровождавших обоз. Картина ясна?.. Действуй!.. А у меня два важных совещания. Погоди! – Он склонился к моему уху. – В столовую на Советской я сегодня сам попробую заглянуть в переодетом виде. Приметы Алекса мне известны, может, и получится проследить за ним этим вечером.
Оповестив Лидию о своем отъезде, я взял тот же самый «оперативный» четырехколесный экипаж, в котором гнался за Меченым. Гнедой конь не подвел и на этот раз, проявив необходимую на дальних расстояниях выносливость. Покрыв средней рысью сорок с лишним миль, преодолев броды и овраги, он через четыре с половиной часа доставил меня к цели путешествия: дворянской усадьбе, расположившейся на взгорке по-над мелкой и извилистой речкой. Миновав въездные ворота и проехав по главной аллее, усыпанной крупным песочком, я оказался перед старинным помещичьим двухэтажным домом. На пороге меня встретил молодой красноармеец в длинной шинели, разбитых сапогах и с винтовкой на плече.
– Кто такой? – грозно вопросил он, взявшись за ремень винтовки. – По каким надобностям?
Я развернул удостоверение.
– Расследую дело о хищении ценностей покойного помещика Заградского.
– Какое такое хищение?..
Я вкратце объяснил ситуацию и со строгостью в голосе спросил:
– Фамилия?
– Красноармеец Митрофанов!.. Вот тебе раз! Сам помогал укладывать в ящики все эти картины и прочее!.. Ну и ну!
– Кто еще остается в доме?
– Камердинер Потап и повар Свирид… Ждем, когда из особняка увезут книги, ковры и посуду.
– Заградского похоронили?
– Незадолго до вашего приезда на приходском кладбище.
– Родные-то у него были?
– Сын, говорят, на дуэли погиб, а замужняя дочка, с которой он не знался, в Париж укатила.
Он проводил меня в гостиную, заставленную мебелью красного дерева с кадками фикуса по углам. Я сел за стол, достал из портфеля чистые листы бумаги, ручку со стальным пером и медную переносную чернильницу.
– Тебя, Митрофанов, я опрошу позже, – пояснил я. – Вызовешь сюда камердинера, напои коня и дай ему корму!
– Будет сделано!
Пока красноармеец ходил за слугой, я заглянул в усадебную библиотеку, примыкавшую к хозяйскому кабинету. Библиотечные шкафы из разных древесных пород со стеклянными дверцами фирмы мастера Гамбса хранили на своих фанерных полках книги самых разных жанров. Рядом с «Робинзоном Крузо» и «Айвенго» стояли «Семейная хроника» Аксакова и «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Эфрона соседствовал с книгами о садоводстве и разведении комнатных растений, собрание сочинений Конан Дойла – с дешевыми выпусками похождений сыщика Ната Пинкертона. Я полистал первые издания Пушкина и Лермонтова, взглянул на подробный план поместья, сдул пыль с толстого фолианта об искусстве времен Возрождения.
Когда я вернулся в гостиную, там меня уже поджидал высокий старик с абсолютно седой шевелюрой в черном сюртуке и узких панталонах. Одернув одежду, он с прищуром поглядел на меня.
– Присядьте, – сказал я, указав на венский стул. – Назовите фамилию, имя, отчество.
– Cеливерстов Потап Лукич.
– Так, Потап Лукич, вчера здесь состоялась погрузка ценностей на подводы. Вы видели, как все происходило?
– Ну, всего-то я не видел, а как складывали в ящики картины, люстру, часы cо статуэтками, всякие золотые и серебряные вещицы, довелось наблюдать. Покойный барин все это очень ценил.
– Аккуратно работали милиционеры?
– Бережно, надо отдать должное. Все бумагой переложили, крышки ящиков плотно забили гвоздями…
– Ящики с картинами, люстрой и часами погрузили на одну подводу?
– На одну, на одну.
– И обоз тронулся в путь?
Cтарик кивнул со вздохом.
– Тронулся, как не тронуться.
– С «ценной» подводой во главе?
– Нет, ту подводу оценщик в середку определил и сам на ней разместился.
Я надеялся, что повар, садовник и красноармеец сообщат что-нибудь любопытное, но те дали схожие показания. Положив исписанные листы с ручкой и чернильницей в портфель, я к вечеру отбыл из имения в сторону Александровки. Однако и там мне пришлось выслушать безынтересные сведения. Содержатель постоялого двора и его работники вcе, как один, заявили, что минувшая ночь прошла без приключений, хотя жители окрестных сел и проведали об обозе с ценностями из имения Заградского. Понимали, что при подводах всю ночь будут дежурить вооруженные милиционеры, у которых был приказ стрелять, в случае чего, на поражение.