- Привет, мам.
- О, Том, ты почти вовремя, - оповещает она, улыбнувшись. – Я испекла обалденный пирог, - мама улыбается, прикрывая глаза, отчего мне кажется, что за сегодняшний день она ничего не ела. Так выглядят очень голодные люди, предвкушающие скорую трапезу чем-то вкусным и сытным.
Невольно облизываюсь и уже без страха прохожу на «поле боя».
- Я голодный, так что папе вряд ли что-то останется.
Замечаю покупную булочку в корзинке на столе и тут же рву упаковку.
- Не ешь ты так. В холодильнике суп стоит, там ещё салат есть и курица.
- Салат с курицей? – не прожевав, переспрашиваю я.
- Салат и курица. Можешь спагетти сварить.
Угукаю и лезу в холодильник. Наконец-то мне удастся нормально набить желудок. Сегодня в столовой не было ничего дельного, и я весь день страдаю от недоедания.
- Кстати, тебе Карен звонила.
Закашливаюсь, радуясь, что ещё не успел чем-то запить сдобу, иначе холодильник сейчас очень красиво раскрасился бы.
- С чего это?
- Том, ну с чего она могла звонить?! Она каждый день звонит.
Мне повезло в одной вещи – Карен учится в другой школе, поэтому не приходится пересекаться каждый день, получая одни и те же слова вместо приветствия. Да мне и приветствий-то не надо, пусть только не трогает, у меня после её ошейника следы не прошли.
- Давай ты завтра мне не будешь говорить, хорошо?
Мама послушно регулярно докладывает мне эту информацию, несмотря на то, что я ещё ни разу не перезвонил. Вечером трубку берёт она, а мобильный я благоразумно сменил. Карен из тех людей, от которых проще сбежать, чем решить что-то разговором. К тому же разговор всё-таки был, но, естественно, не принёс результатов. Она только взбесилась тогда и ушла, хлопнув дверью.
- Суп в микроволновку поставь, - посоветовала мама, увидев, что я собрался есть так. Крыша уже с этой Карен едет.
***
Мне хочется спать, нет-нет, прекратите издеваться. Не открываю глаза, изображая из себя спящего – может, отстанет?
- Том, ну она сейчас сама придёт!
Кто придёт? Тут же подскакиваю, мгновенно избавляясь от сонливости.
- Кто?
- Там Карен, - почему-то извиняющимся голосом говорит мама. – Да и вообще тебе в школу пора.
Если мне пора в школу, это не значит, что мне пора к Карен. Что за бред вообще?
- Мама, а ты можешь ей сказать, что я сейчас забегу в душ и тут же спущусь к ней устроить разговор, которого ждал всё это время, что мы были в разлуке? – задумываюсь на секунду, наблюдая, как мама начинает улыбаться. – Хотя нет. Без последней части скажи.
Выползаю из постели и уношусь в душ. Надо наскоро облиться водой и свалить по пожарной лестнице, это самый лучший вариант. Быстро чищу зубу, влезаю в первые попавшиеся джинсы, нацепляю рубашку и выхожу на балкон, чуть не забыв сумку. Возвращаться – плохая примета. Как же хорошо, что к моему балкону подходит пожарная лестница! Карен до меня не доберётся, не доберётся…
Спрыгиваю с последней ступени и, издав победный клич, собираюсь скрыться за поворотом, но вместо этого впечатываюсь в разъярённую Карен.
- Хах. Здорово. Какими судьбами тут? – интересуюсь небрежно.
- У вас дверь заклинило?
- Поче..? А, да! Замок сломался, а в школу-то надо. Ну, я побежал.
Делаю попытку смыться, но Карен цепко хватает меня за локоть и снова встаёт передо мной. Кажется, глаза у неё чернее обычного, и волосы блестят как-то особенно угрожающе. Это знак к тому, что меня порежут холодным оружием?
- А штаны ты домашние надел потому, что опаздываешь? – с усмешкой спрашивает девушка.
Приплыли.
- Мой новый стиль – хоум-стайл.
- Давай мы поднимемся к тебе, ты переоденешься, а я пока чего-нибудь тебе расскажу. М? – Карен обольстительно улыбается, от гневной маски на лице не остаётся и следа, и мне становится не по себе. Внутри всё как-то переворачивается, и внутренний голос молит, молит немедленно бежать в школу, которая, кажется, является единственным спасением в моей ситуации. Там охранник, он её не пропустит.
- Давай, - обречённо соглашаюсь я. Тряпка, просто тряпка. – По..? – указываю на пожарную лестницу, но Карен уже идёт к подъезду.
О, нет, заберите меня отсюда. Ещё не поздно сбежать, вот она идёт и не оборачивается. Я застываю на мгновение, и в эту же секунду Карен смотрит назад.
- Том, ты такой трус! – выдаёт она, и я спешу её догнать.
Рядом с некоторыми девушками я – самый настоящий трус, не могу отрицать. Но надо держать себя в руках и воспитывать, чтобы потом дети могли мною гордиться.
Мама с непередаваемым выражением лица оглядывает мой прикид, рубашка, кстати, оказывается застёгнутой кое-как, пуговицы просунуты не туда… Я идиот, нужно было футболку надевать.
- Я вас оставлю, да?
Карен беззастенчиво кивает, и мама удаляется в спальню. Папа уже ушёл? В принципе, он бы не стал меня спасать от грядущего кошмара.
- Что это вы с Идой устроили? – я ожидал несколько других речей, а она опять за своё.
- Откуда ты вообще это знаешь?
- Мне Ида сказала! – закричала Карен.
Блин, Ида же не знает, что мы разбежались. Закрываю лицо руками и усиленно тру лоб.
- Тебе-то какая разница?
- Большая! – Карен вскакивает с дивана и начинает шагами мерить комнату. Запнись о столик, запнись о столик… - Может, для тебя всё закончилось, а для меня – нет. Том, ты поспешил с выводами, понимаешь? – о, Господи. – Была у тебя свобода, я же не просила постоянно быть рядом со мной, ты спокойно общался с друзьями, ты жил так же, как жил до меня, но ведь лучше. Лучше, Том?
- Карен, оставь меня в покое, я тебя прошу.
- Как ты можешь?
На глаза у неё наворачиваются слёзы. Стоп! Это не слёзы, это они от злости заблестели. Из-за этой дурацкой особенности я никогда не могу разобрать, плакать она собирается или взбеситься с новой силой. Честно говоря, Карен при мне никогда не рыдала.
- Я тебе ещё неделю назад всё честно сказал. Мне с тобой некомфортно, и я не хочу продолжать отношения.
- Пожалеешь ведь, Том, - каким-то шипением выдаёт она.
Пытаюсь отвлечься и смотрю в чёрный экран телевизора, на вазу с какой-то декоративной фигнёй, которую в дом притащила, разумеется, мама. Она любит подобные штучки, у нас вся квартира ими заставлена.
- Посмотри на меня.
Нехотя поворачиваюсь к Карен, и меня обдаёт холодом. Так она на меня ещё никогда не смотрела. Внутри всё сворачивается в тугой комок, в горле резко пересыхает, и я уже готов согласиться со всеми, кто считает, что в Карен цыганская кровь негативно проявляется.
- Том… Ты привык, что у тебя всё легко, - она говорит вкрадчиво, тепло, поэтому интонация её составляет с обликом ярчайший контраст. Воды бы сейчас. – Друзья, девушки. А ты и половину этого не умеешь ценить.
- Ты очень заблуждаешься.
Карен мотает головой и притягивает меня к себе за ворот рубашки.
- Будет у тебя всё наоборот, тогда посмотрим.
Она поднимается и уходит, неслышно закрывая входную дверь.
Я глубоко дышу, будучи ещё не в состоянии отойти от её энергетики. С ней было по-разному: легко, сложно. Я мог смеяться рядом с этой девушкой и чувствовать себя самым расслабленным и удачливым человек на земле, а порою меня что-то душило до безобразия.
Надо как-то отвлечься, что ли.
В гостиную осторожно заходит мама, обеспокоенно оглядывая меня.
- Поговорили?
- По-моему, она так орала, что нетрудно догадаться – это был практически монолог.
- Ты бы с ней помягче, она чувствительная просто. Может, внешне это и незаметно, но ты же видишь, как она реагирует.
Её с такими реакциями от общества изолировать надо. Разрушает тут психику ни в чём не повинным людям, а ты потом сидишь и думаешь, почему тебе схудилось.
- А на завтрак что?
- Том, ты в школу вообще-то опаздываешь, - ужесточает тон мама.
- На первый урок я уже опоздал, так что ничего не потеряю.
Первым биология, так что потерять я могу удовлетворительную стабильность в журнале. Цинсер явно решит, что это вид протеста или что-то наподобие. Проблемы такие мелочные, из которых раздувается нечто страшное и ужасающее.
Мама жарит мне яичницу, а меня клонит в сон. Смотрю на её однообразные действия, понимая, что действуют они на меня подобно гипнозу – медленно, но верно отключаюсь. Карен утомительна, как литература с вечными обсуждениями. Поспать бы…
***
Снится что-то непонятное, но неприятное до ужаса. Школьные коридоры, огромное количество людей, и все мимо проходят, ощущение от этого создаётся очень странное. Мне хочется уйти подальше. Ещё и в голове подозрительно знакомый голос говорит какую-то муру, но я никак не могу определить, кому принадлежат эти интонации.
Наконец мучения заканчиваются благодаря писку будильника на тумбочке. Я никогда не завожу этот будильник, меня будит либо мама, либо телефон. Что за дерьмо? Щурясь, открываю глаза и оглядываю щедро освещённую солнцем комнату. Шторы раскрыты, на стекле написана какая-то дрянь. С какого на моём стекле вообще что-то написано? Хрен с ним.
Поднимаюсь с кровати и прокашливаюсь, чувствуя, что хрипеть буду не меньше получаса. Сейчас отпугну маму, она всегда шарахается от моих хрипов, они у меня вообще-то редко случаются, но надолго. Потом все думают, что ночь у меня была алкогольная, хотя народ прекрасно знает, что я чаще всего держу себя в руках и не напиваюсь до свинского повизгивания.
- Мам!
Я проспал, что ли?
Застываю на месте и тяжело сглатываю. Впечатление, что комната резко начала вращаться на манер съёмки в фильме, но я, тем не менее, стою на месте, и даже голова не кружится. Что, мать вашу, происходит? Я заснул на кухне, не дождавшись завтрака, опоздав на первый урок… Почему сейчас так рано и стрелки циферблата в гостиной показывают восьмой час? Это же утро, да? На всякий случай подхожу к окну, удостоверяясь, что солнце поднимается, а не заходит. Правда, надо быть либо полным придурком, либо дальтоником, чтобы не понять это по свету.
Меня пробивает на нервный смех, и я быстро обхожу комнаты, тщательно осматривая всё: от родительской спальни до туалета. Куда все подевались? Ладно, отец мог уйти на работу пораньше, но у мамы вообще-то отпуск, и она в это время пытается меня разбудить, чтобы осведомиться насчёт завтрака. Может, куда-нибудь вышла? У нас закончилась колбаса?
На кухне поражённо падаю на стул. Надо сопоставить факты и оценить ситуацию. Я заснул за столом. Замечаю, что на мне только трусы. А засыпал я в одежде, между прочим, изведённый разговором с Карен и мечтающий пропустить школу. Какое сегодня число? Какое число? Судорожно перебираю журналы на столе, все сентябрьские, и узнать точное число не представляется возможным. Где телефон?
Мечусь по комнатам в поисках трубки и обнаруживаю её почему-то в прихожей, хотя по логике она должна валяться в кармане джинсов. Я перерыл как минимум четыре пары, там пусто, поэтому вариант, что кто-то из родителей обзавёлся таким же мобильником, отпадает сразу.
16 сентября. Шестнадцатое. Шестнадцатое сентября. Почему шестнадцатое? Или я запутался, или оно и должно быть шестнадцатым, просто я изначально неправильно думал, что сегодня четырнадцатое, или… Третий вариант на ум никак не приходит, но в голове что-то вертится, издеваясь своей близостью. Что могло случиться, чтобы я проспал два дня, и меня никто не потревожил? Я заболел? У меня жар, и мне всё кажется?
Открываю последние вызовы и в ужасе отшатываюсь к стене. По ногам ползёт слабость, а горло перехватывает так, как не перехватывало за всё время общения с Карен. Говорили же мне. Последний вызов был сделан полвторого ночи. 16 сентября. Но это не самое страшное, весь ужас состоит в том, что звонил я Биллу. Нет, стоп, Биллов же много. Написано «Билл», а какой Билл, чёрт знает. Мелькает мысль позвонить сейчас, но становится не по себе, и я откидываю эту идею, хотя что-то внутри меня начинает прямо-таки изнывать от желания начать вызов. Борюсь с собой и просматриваю список дальше. Мама, какой-то Диди, отец, снова Диди, Билл, Феллер… Я не знаю такой фамилии.
Безысходность наваливается тяжёлым грузом, и я бестолково плетусь в другую комнату, пытаясь составить хоть какую-то логическую цепочку. Мне хочется позвонить этому Биллу. Я понимаю нецелесообразность и вообще бредовость затеи в моём положении, но позвонить хочется невыносимо. В конце концов позволяю своей тряпичной воле сдаться и всё же звоню. Сердце прыгает в такт гудкам, совершая нечастые, но какие-то высокие скачки, отчего кажется, что оно вот-вот выпрыгнет наружу.
- Алло, - раздаётся весёлый голос на том конце провода, в котором я без труда узнаю Билла Каулитца.
- Привет, Билл, - на лице почему-то расцветает улыбка, и я начинаю лопотать абсолютную чушь: - Ты сегодня рано проснулся.
- Меня разбудили, - недовольно произносит он, а у меня перед глазами почему-то возникает его лицо, и я думаю, что он сейчас морщится. Задорно так морщится, мне даже не по себе. – А у тебя что?
- Мама в Берлин с отцом на три дня уехала, пришлось самому вставать, - с ужасом выдаю я диктуемые кем-то слова. Руки не слушаются гневных сигналов мозга, я не могу оторвать телефон от уха и прекратить этот кошмар. Я, наверное, сплю. – Не предложишь мне зайти к тебе и нормально позавтракать?
- О, а ты ещё и голодный? – от этой интонации меня начинает вести ещё больше.
Если бы у меня внутри кто-то жил, то он бы сейчас нервно икал, голову даю на отсечение. Мне отчего-то так радостно. И в то же время мною овладело невероятно отрицание происходящего. Раздвоение личности?
- Ну, ты же друга в беде не оставишь, - что я сказал?
- Не-е-ет, - довольно тянет Билл. – Ладно, я тебя жду.
Он отключается, и эта пытка заканчивается. Пришибите меня чем-нибудь, ради Бога, я не выдержу больше. Появляется идея удариться обо что-нибудь; усиленно щипаю себя за руку и за бок, но пробуждение никак не приходит, только кожа болеть начинает.
Он ни разу не назвал меня по имени! Несусь к комоду с документами, запоздало думая о том, что их там может попросту не быть. Однако под кипой бумаг валяется мой паспорт, который я с собой беру в крайне редких случаях. Выловят так однажды, буду сидеть. Том Трюмпер, 1989 год, 1 сентября. Всё так же, включая прописку. Выбегаю на балкон и оглядываю улицу на предмет чего-то незнакомого, но всё известно и давно рассмотрено. Что-то явно не так.
Меня снова пробивает на смех, и я принимаюсь ржать, хватаясь за дверной карниз.
- Что-то не так, - сквозь смех выдаю я. – Конечно, бля, не так.
Успокоиться сразу не получается, ещё несколько секунд я содрогаюсь от хохота, словно услышал самую смешную шутку на планете Земля. Я вообще на Земле? Наверное, меня забрали инопланетяне и пихнули в параллельный мир. Я не заказывал такой поездочки.
- Надо разобраться, - говорю вслух, полагая, что так будет проще въехать в происходящее. Нам математик говорил, что разбирать вслух часто бывает проще. – Я проснулся 16 сентября, миновав 15. Последний раз звонил Биллу Каулитцу, с которым, по всей видимости, нахожусь в отличных отношениях. Ночных звонков не помню, родители вне дома, а Биллу я сообщил, что они в Берлине на три дня, - опять начинаю подхихикивать и спешу прекратить свои «разбирательства», они мне явно не на пользу.
И вообще меня Билл ждёт.
Поддаваясь неясному порыву, иду в душ, затем одеваюсь, дольше обычного простояв у зеркала. Сумка валяется под окном, я собираю учебники на сегодняшний день, и в этот момент мой взгляд цепляется за надпись на стекле, которой я не придал должного значения, проснувшись. На стекле с той стороны, так, чтобы я мог спокойно прочитать, отчётливо написано чёрным: «Наоборот».
Беззвучно открываю рот, но сказать мне нечего, и я закусываю губу, зажмуриваясь. В сознании мелькают картинки из сна, школа, люди, проходящие мимо, которых я знаю, но которые не обращают на меня никакого внимания. Вспоминается какой-то разговор…
Прихожу в себя посередине улицы, на меня, бешено сигналя, несётся машина, и я бегу на тротуар, пока меня не убили этим чудесным утром. Ноги несут по давно изученному маршруту, я смутно догадываюсь, что направляюсь к Биллу, но действия свои осознать не в состоянии. Люди не посылают мне ошарашенных взглядов, из чего я делаю вывод, что выгляжу вполне приемлемо и не похожу на конченого психа, сбежавшего из больницы. Может, я псих? Может, мне все мои воспоминания во сне привиделись, а жизнь моя совершенно другая? А если мне просто-напросто кажется? Может, кто-то всучил мне наркоты? Да ну.