- Ну, это очень заманчиво, знаешь ли. Пойдём.
Люди расходятся, а мой взгляд цепляется за одну девушку. Я притормаживаю, пропуская кого-то вперёд, и, пользуясь случаем, рассматриваю её. Очень знакома, причём внешность специфичная, какая-то цыганская, что ли. Она разворачивается так, что я могу разглядеть её лицо, и обводит толпу равнодушным взглядом, скользнувшим и по мне. Мерещится, что она смотрит на меня чуть дольше, чем на других, но в глазах её не отражается никакого узнавания. За весь вечер я вижу её впервые, учитывая то, что народу здесь не так уж и много.
- Билл, кто это? – останавливаю его за руку.
Он прослеживает мой взгляд и пожимает плечами.
- У Аниты спроси.
- Я сейчас, подожди.
Главное, чтобы она не ушла. Девушка стоит в компании трёх человек и кажется отстранённой от их разговора, как будто просто встала рядом с ними. Во мне зарождается волнение, унять которое никак не получается. Она мне жутко знакома.
- Анита! – окликаю я подругу.
- Что с тобой? – удивлённо спрашивает она, оглядывая меня с ног до головы. – Что-то случилось?
- Нет, скажи мне: кто это такая?
Указываю на девушку так, чтобы она не заметила. Анита молчит, точно соображая, кто же посетил её праздник, но потом пожимает плечами, говоря:
- Виола, моя бывшая одноклассница.
Бывшая одноклассница? Перед глазами танцуют белые, красные и зелёные пятна, словно я посмотрел на солнце. А солнца тут нет и не предвидится, поэтому остаётся думать, что мне слегка поплохело.
- У тебя точно всё хорошо?
- Да, не беспокойся. Просто она мне знакомой показалась, но, видно, я ошибся.
Анита отходит от меня, оборачиваясь на каждом шагу.
Какая, мать вашу, Виола? Чем дольше я смотрю на эту «бывшую одноклассницу», тем больше убеждаюсь, что это Карен. Её волосы, её движения, да лицо, в конце концов, её! Я, может, и съехал с катушек, но, наверное, подобные узнавания с неба не сваливаются.
- Том, ты что тут завис?
Билл разворачивает меня за плечо и я, последний раз взглянув на Карен, мотаю головой и легко приобнимаю его. Мы выходим из квартиры, кто-то уже активно бесится на улице, радуясь открывшемуся пространству, а Анита спешно закрывает квартиру. В подъезде почему-то не горит свет, и я не вижу, где Карен и куда она идёт.
У дома фонарь, да и на улице не полный мрак, но увидеть девушку мне не удаётся. Как сквозь землю провалилась. Хочется подойти к Аните и спросить, была ли вообще Виола, или мне всё приснилось, включая мой вопрос.
- Том, ты можешь сказать, что случилось? – Билл отстраняется от меня и встаёт напротив, ожидая ответа.
Народ шумной компанией идёт по улице, в конце шествия Анита с двумя подругами, она постоянно смотрит на нас, но позвать не решается. Мне не по себе от того, что всё так складывается, я хотел просто хорошо провести вечер, без этих заморочек. Мечтаю от них избавиться, сегодня третий день моего кошмара, а такое ощущение, что всё начинается заново.
- Ничего не случилось, правда. Просто голова немного закружилась, у меня последнее время бывает.
- Я заметил, - нервно отзывается Билл и передёргивает плечами. – Ты не заболел?
- Нет, всё хорошо. Наверное, от лета отойти не могу.
Билл делает вид, что удовлетворён этим ответом, и направляется в противоположную от компании сторону. Пару минут мы идём молча, потом мне это начинает досаждать.
- Наверное, надо было попрощаться с Анитой.
- По-моему, она и без прощаний всё видела, - всё ещё нервно отвечает Билл.
Мне хочется разрядить обстановку между нами, но я не представляю, как это сделать. Думаю о Карен, то есть о Виоле.
Минут пятнадцать бредём в полном молчании, оно несколько тяготит, но я этого практически не замечаю, будучи погружённым в свои думы. Завтра увижу родителей, узнаю, как они выглядят и что вообще из себя представляют. Это так глупо. Чего бы я хотел больше – забыть прошлое или забыть настоящее? Вопрос ставит в тупик, я пока не готов на него ответить. Да и разобраться, что с прошлым, что с настоящим, сейчас не представляется возможным. Я слишком многого не знаю и не могу понять.
Мы почему-то сворачиваем на детскую площадку, и Билл уверенно идёт к качелям. Я следую за ним, радуясь, что здесь хотя бы никого нет. Площадка за двором многоэтажки, и все звуки с дороги доносятся сюда как-то приглушённо, не раздражая и не мешая прислушиваться к тишине.
- Ты ведь мне расскажешь когда-нибудь?
Я вздрагиваю и сажусь, вцепляясь одной рукой в толстую железную цепь.
- О чём?
Билл вздыхает и, прищурившись, смотрит прямо перед собой. Меня накрывает чувство вины и ощущение неправильности моего поведения. Я бы с удовольствием выложил ему всё, но ведь это невозможно. Каким психом нужно быть, чтобы рассказать подобное.
- Я тебе доверяю, - тихо произносит он.
Фраза, по-видимому, должна на меня как-то подействовать; она и действует, но от этого становится только хуже.
- Я тебе тоже доверяю, но мне нечего рассказывать, - за все три дня ему я солгал больше всех.
Ну, а если вдуматься, то остальным мне вообще лгать не приходилось, если память не подводит. От этого факта делается как-то неприятно.
- Ладно, как хочешь.
Он замолкает и поднимается. Я наблюдаю за его неторопливыми перемещениями. На меня Билл не смотрит, просто прохаживается из стороны в сторону, иногда резко оборачиваясь на какой-нибудь громкий звук.
Мимо площадки шествует парочка, девушка что-то увлечённо пересказывает парню. Когда они скрываются за поворотом, всё снова замолкает. Мне тяжело. Я бегаю от себя и довольно успешно бегаю от Билла, пусть и не в физическом смысле. Я перед ним виноват хотя бы в том, что наши отношения начались так коряво и глупо. А вот того, кто виноват передо мной, найти не выходит. Я бы многое отдал за то, чтобы узнать, почему это случилось.
Во мне плещется что-то тёплое, пусть и смешанное сейчас с горечью. Надеюсь, однажды удастся вздохнуть спокойно. Должно же это обрести какое-то завершение? Только я не могу его предугадать.
Встаю и подхожу к Биллу, прекратившему расхаживать от песочницы до лесенки. Он внимательно смотрит мне в глаза, но не спешит ничего говорить.
- Что-то не так, да? – почти шёпотом зачем-то произношу я.
Он поджимает губы и мотает головой, одаривая меня едва заметной улыбкой. Но мне и этого достаточно, я будто бы успокаиваюсь, отстраняюсь от своих мыслей и большой, просто огромной проблемы.
Билл мягко целует меня, как-то совсем невесомо обняв за талию. Меня накрывает умиротворение, и я закрываю глаза, полностью предаваясь его губам и без труда забывая себя. Движения медленные, точно в замедленно съёмке, и Билл постоянно перебирается к уголкам моих губ.
- У нас всё отлично, - утвердительно говорит он, прерываясь. – Но, если что, ты мне всегда говори, я всё-таки не безразличен и волнуюсь, - последние слова он произносит с долей иронии в интонации, но я понимаю, что так Билл только пытается сгладить чувство некоторой неловкости.
- Пойдём сядем.
Приземляемся мы на этот раз на карусель и начинаем потихоньку крутиться. Я не поклонник таких забав, поэтому стараюсь не концентрироваться на вращении. И мы всё же немного выпили, так что я очень надеюсь, что не придётся отсюда падать с головокружением.
- Я тебя не спросил вчера. Как ты съездил-то?
- А, нормально, - зря он это начал, конечно. – Завтра родители вернутся, я хоть не буду выглядеть паршивым сыном.
- А ты так когда-нибудь выглядел?
Задумываюсь. Вообще-то выглядел и не раз, но Билл не знает, по каким причинам. Тут никто не знает. Мне вдруг приходит сумасшедшая идея смешать себя прошлого со мною настоящим. Ведь тот я не умер. Просто мысли и мироощущение трансформировались.
- Нет, но я подумываю над этим вопросом. А ты всегда паинька?
- Эй, я не паинька! – возмущается Билл и в отместку сильнее отталкивается от земли.
Я в долгу тоже решаю не оставаться, в итоге мы докручиваемся до довольно приличной скорости, и я, когда понимаю, что мне уже хватит и пора слезать, шатаюсь будь здоров. Меня конкретно покачивает из стороны в сторону, и перед глазами всё расплывается, однако я не прекращаю смеяться непонятно чему. Билл поступает умнее и немного сидит, прежде чем встать. Может быть, поэтому, а может, из-за хорошего вестибулярного аппарата держится он гораздо твёрже меня.
- Ну что?
- Совсем ничего, если я сейчас приду в себя.
Билл самодовольно усмехается и хватает меня под руку.
- Я даже готов довести тебя до дома, - с ноткой шутливой самоотверженности оповещает он. – Так что можешь прийти в себя попозже.
***
Просыпаюсь от громких голосов в прихожей. Недовольно морщусь и смотрю на часы – ещё нет шести утра. Неудачно ставлю часы на место, и они летят на пол.
- Вот чёрт.
Глаза снова закрываются, но голоса, как назло, становятся только громче. Через пару секунд я узнаю маму и отца и кое-как начинаю разбирать реальность. Вспоминаются картинки сна, всё того же, но уже вроде бы не такого страшного, о чём свидетельствует хотя бы то, что я проснулся не от сновидения, а от приезда родителей. Весёленькая перемена.
Надо, наверное, на них посмотреть, чисто из интереса. Голоса-то те же, это несомненно, но мало ли, что могло случиться. Кое-как поднимаюсь с постели, убеждаюсь, что заснул я не голый, и плетусь на кухню, куда переместилась эта громкая парочка. На стол водружён большой белый пакет с рисунком пышного цветка, отец копается внутри, не додумываясь вытащить всё купленное, а мама суетится с минеральной водой, которой что-то слишком много. Большие и не очень бутылки загружаются в холодильник; меня никто не замечает.
- Привет, - решаю падать голос, пока родители не стали пытаться пройти сквозь меня.
- Том!
Мама распахивает объятия и крепко меня стискивает, отец, бросая своё увлекательное путешествие по пакету, с радостной улыбкой пожимает мне руку. Мне ничего не остаётся, только как изображать такую же радость и улыбаться как можно менее натянуто. Просто дело в том, что мы раньше как-то по-другому друг друга приветствовали. Мне немного непривычно.
- Мам, а зачем тебе столько минералки? – задаю животрепещущий для меня вопрос.
- В смысле? – не понимает мама.
- Без смысла. Зачем так много?
Оба смотрят на меня как на сумасшедшего, потом переглядываются и, видимо, решают, что разбираться со мной должен папа.
- Том, но Симона ведь пьёт только минеральную воду.
- Только минеральную? – переспрашиваю я, всей душой желая, чтобы мне послышалось.
Это прямая дорога к финишу просто. Моя мать, конечно, пьёт минералку, но это не ограничивается словом «только».
- У тебя всё хорошо? – с неподдельным волнением интересуется мама.
Помимо моего постоянного сновидения скоро будет сниться этот вопрос. Я подозреваю, что ни хрена у меня не хорошо, и пора уже с этим что-то делать, потому что дальше так продолжаться не может. Какого чёрта тут происходит?
- У меня всё отлично, - тем не менее, отвечаю я. – Что ты будешь с ней делать?
- Пить чай, - несмело начинает свой экскурс мама. – Заваривать кофе…
- Варить суп, - не удержавшись, вставляю я.
На эту мою реплику получаю очередные переглядки ошарашенных родителей. Я уже не засну после этого представления, можно пойти одеться, они пока отойдут за это время, и я потом узнаю много нового.
Внезапно отец начинает громко смеяться, потрясённое выражение на лице мамы сменяется расслабленным, и она присоединяется к папе. Похоже, мне тут одному не смешно. Я попал в дебильную комедию, не иначе.
- Смотри, какого сына мы вырастили, - не прерывая смех, выдавливает мама, хлопая отца по плечу. – Ты такой шутник, - обращается уже ко мне.
Прямо распирает задать ещё хотя бы парочку вопросов, но что-то мне подсказывает: это ничем хорошим для меня не закончится. Кривлю губы и удаляюсь к себе в комнату, оставляя родителей одних.
Что ж, мне удалось выяснить, что моя мать помешана на минеральной воде, она не варит суп и ведёт себя довольно странно. Интересно, что мы вообще едим? Решаю всё-таки закинуть удочку и снова возвращаюсь на кухню, где у холодильника орудует уже папа.
- Симона в спальне, - бросает он.
В комнате мама разбирает вещи, перетряхивая каждую шмотку раз по двадцать.
- Если что, я шучу, - предупреждаю сразу во избежание неловкостей. Мама заинтересованно ко мне оборачивается, прижимая к груди красный пиджак. – У нас сегодня будет завтрак?
- Да, конечно, - слава Богу. – Я купила хлопья и молоко. А ещё есть очень вкусные пирожные.
Молчу, не имея сил произнести хоть слово. Мне хочется рассыпаться по полу и собраться в прошлом. Я не выдержу такой пытки, это для меня слишком.
- А что на обед?
Внутренне я уже содрогаюсь.
- Гордон обещал приготовить какую-то греческую ерунду.
Гордон обещал приготовить? По всей видимости, степень удивления на моём лице отражается чересчур заметно, и мама начинает странно на меня поглядывать, несмело потряхивая красный пиджак. Честно говоря, никогда не видел её в красном.
- Я предупредил, что шучу, - напоминаю. – А ужин ты приготовишь или лучше я сам?
- Ужин я приготовлю, - словно почувствовав благодатную почву, с энтузиазмом выдаёт мама.
Груз с плеч, однако, сваливаться не спешит, я предполагаю, что меня ждут не слишком замечательные будни в плане пищи. Мама остаётся довольной тем, что удалось выдать такую фразу, и продолжает раскладывать вещи с двойной прытью.
Удаляюсь из комнаты и возвращаюсь к себе. Это что-то невозможное. Родители всё так же громко разговаривают, точнее уже перекрикиваются, нисколько не заботясь, сплю я или нет. Мне в корне не нравится такая постановка вещей, и я хочу, чтобы в моей семье всё снова стало по-старому. Чтобы мама готовила и не пила минералку, чтобы отец… Ладно, это оставим. Чтобы она улыбалась по-другому, этот её широкий оскал невыносим.
Я недоволен абсолютно всем, что увидел в своих родителях за эти короткие сколько-то минут. Меня передёргивает, но я предпочитаю думать, что это просто в комнате прохладно. Такие преобразования, как обнаружилось, переживать очень тяжело и лучше не надо. Уверенная позиция, которая не смещается долгое время – прекрасное явление, я убедился на собственном опыте.
Тёплые чувства к родителям не спешат проявляться. Мне кажется, передо мной совершенно другие люди, несмотря на то, что внешне они идентичны моим… настоящим, что ли, родителям. Похоже на жалобы малолетнего ребёнка, но это не имеет значения.
С какой целью на меня наслали этот кошмар? Я не хочу бороться с засильем минералки, с громкими разговорами в часы сна и прочим дерьмом, которое меня ожидает впереди. Мои родители – эгоисты, вот так новость.
Мне что-то подсказывает, что я сам не сильно отличаюсь от них, но всё же хочется верить, что в моём случае всё не настолько запущено. Родителей не выбирают, родителей не исправляют. Можно я сделаю что-нибудь из этого?
Заснуть уже не получается, как ни стараюсь, хотя через час голоса стихают. Наверное, с дороги всё же устали и решили восполнить недостаток сна. Вместо того, чтобы насладиться тишиной, выбираюсь на кухню и делаю себе завтрак самостоятельно. Я не собираюсь есть никакие хлопья, поэтому сковородка мне в помощь, обойдусь простой яичницей. Хочешь жить – умей вертеться; спасибо, мудрый человек. Если моя мать не в состоянии сделать элементарные вещи, то я попробую как-нибудь обойтись без её помощи.
К моему удивлению, яичница получилась вполне сносной. Они купили помидоров, поэтому я их добавил в свой завтрак, решив, что будет вкуснее. Жаль, колбасы нет. Такими темпами я из сына превращусь в дочку. Какая перспектива-то, чёрт возьми.
В кофеварке обнаруживаю кофе. Ну, хоть это за меня уже сделали, а то, сдаётся мне, мои дни будут наполнены чудесными вещами, которых я раньше не касался. Смотрю в дверной проём и включаю телевизор, не собираясь убавлять громкость. Ничего толкового нет, утренняя передача, как я понимаю, маму больше не интересует. По спортивному каналу повторяют какой-то футбольный матч. То, что надо, все орут, комментатор обладает прекрасным громким голосом… Пусть спят, я на них посмотрю.
Походит на детский протест, но я не знаю, что мне делать. Просто не знаю, как с этим бороться, кого просить о помощи, да и какая тут может быть помощь. Сходить к гадалке-шарлатанке?