Больше нечего добавить.
-Ты всегда трясешься из-за банального среза, но когда все заканчивается, смеешься над собственным поведением. - мне действительно хотелось закатить глаза, промолчать или проигнорировать недавние слова Джейн о масштабном домашнем задании, о тесте по английскому, однако я все же ответила. Меня ведь тоже воспитывали и учили манерам, в конце концов. - Просто прими свою панику как должное…
Впрочем, закончить и сказать хоть слово мне не дали - где-то позади длинного ряда машин, застрявших на проклятом перекрестке, раздались резкие звуки ревущих моторов, готовые будто раздробить что-то в твоих ушах. Железные голоса мотоциклов и байков, пропитанных машинным маслом, лишь нарастали, становясь более оглушительными, чем были прежде.
Выкрики бесстыдных девиц, прижимающихся упругой грудью к спинам старичков, оставшихся верными металлу и девяностым годам, шум колес, проносящихся мимо, оставляющих еле заметный след на асфальте, тяжелый рок старинной группы, ставшей легендой в музыкальном мире, - всё это промчалось мимо школьного автобуса за доли секунды, оставляя, однако, после себя не только восхищение, но и интерес.
Стая байкеров пронеслась вперед быстро, подобно сильному и мимолетному урагану, существование какого ты никому не сумеешь доказать, а после Харлеи вовсе скрылись среди автомобилей и другого транспорта, перемешиваясь с дорожной пылью, по ту сторону перекрестка. Мы наконец могли сдвинуться с места, пересекая этот долгий отрезок пути. Вот только…
Не знаю, кто управляет светофорами, кто запрограммировал систему смены сигналов, но, скорее всего, та дала сбой, потому как, стоило нам пересечь этот дьявольский и медлительный кусок пути, как встретился очередной - и вновь перекресток. Хотелось уже выйти из автобуса и пойти пешком, веря, что доберешься до дома быстрее, однако я только уперлась лбом в спинку впередистоящего сидения. Казалось, в этой обеденной пробке я потеряю свою молодость.
Вырывая из столь обреченного состояния, заставляя бросить взгляд в окно, в тени, какую отбрасывал школьный транспорт, затаился мужчина, отбившийся от братьев на железных конях. Он выглядел именно так, как пронесшиеся мимо байкеры, однако казался моложе основного контингента прошлых любителей поездок с ветерком и экстрима. Любопытство не заставило себя ждать, и через пару секунд старшеклассники почти прилипли к окнам, пытаясь разглядеть столь выделяющегося из серой массы жителей Оттавы человека. Заставляя обратить на нее внимание, на пустующее рядом со мной место опустилась Кловер Эйбрамсон, многозначительно присвистнув:
-Будь здесь сейчас Дарлин, она бы определенно выскочила из автобуса с приступами то ли радости, то ли астмы, пытаясь догнать этих парней, обтянутых кожей. - подобные фразы, замечания и своеобразная осуждающе-ироничная интонация были присущи только Кловер, отчего общение с ней превращалось в некое подобие игры с голосом одного-единственного ведущего. - Хотя, она и на байк успела бы слюни пустить…
Я сумела издать лишь неоднозначный смешок на подобные слова, признавая, что в них есть доля правды.
На вид темноволосому мужчине было около тридцати семи лет, однако, казалось, темная одежда лишь старит его, делает старше. Глаза незнакомого человека скрывали темные очки, что придавало личности еще больше загадочности и скрытности, но черты лица в целом выдавали сдержанного в своих суждениях и порывистого в отношениях незнакомца, какой всегда шел на открытый конфликт, отрицая любые телефонные разговоры. Наверное, небольшой шрам на скуле, выделяющийся на загорелой коже, подтверждал данную догадку. Обращая внимание на внешний вид, мелкие жесты и привычные движения - вроде отбрасывания потных прядей волос со лба или шеи -, можно бы было предположить еще много чего, но самой верной вещью являлось бы полное отрицание и непринятие байкером политики и всего, что с ней связано. Эдакий анархист. Создалось ощущение, что этот человек упорен как в мести, так и в дружбе, и плюс к тому же холоден со всеми. Отчего-то казалось, что он может быть веселым, шумным, но в любой момент уйдет в себя, не в состоянии бороться с желанием одиночества. Отчего-то представлялось, что, даже знай я этого мужчину, не сумела бы точно описать его характера. Сплошная загадка, чьи глаза скрывают темные очки.
Скорее всего мне просто совершенно нечем было заняться во время поездки, и теперь я, наконец, отыскала себе занятие по душе - придумывать истории и судьбы людям за окном. Байкер на Харлее стал первой жертвой моего воспаленного и заскучавшего разума.
Металлические части Харлея блестели на солнце, а отбрасываемые блики слепили глаза, заставляя порой жмуриться. Одет мужчина был в кожаную куртку - какая несомненно напоминала микроволновую печь в столь жаркую погоду - с рваным знаком Мамы-Анархии на спине, а под ней виднелась светлая, кажется, легкая футболка. Пару массивных колец украшали длинные и крепкие пальцы, порой постукивающие по панели скоростей, а светофор никак не желал вспомнить о своей совести и зажечь, наконец, зеленый сигнал.
Наверное, восхищали в байкере не столько внешний вид и какой-то прикрытый грубым образом героизм, сколько выдержка и хладнокровие - мужчина прекрасно играл роль отстраненного от окружающего мира путника, какой не замечал школьников, прилипших к окну автобуса. Картина, на самом деле, выглядела смехотворна: байкер являлся будто музейным экспонатом, на какой мы глядели из-за стекла, не имея права или возможности прикоснуться.
По тротуару, какой, блуждая по каждой улице города, вырисовывал карту, спешно шествовали люди, вечно занятые и недовольные, из стороны в сторону слонялись рекламщики с листовками, что вопили об открытии очередного магазина, а через окна ресторанчиков или лавки мясника можно было разглядеть счастливчиков, наслаждающихся обеденным перерывом. Говоря о вольнонаемниках в забавных костюмах, какие разбрасывались бюллетенями, стоит упомянуть самых упорных, наглых и настойчивых - такие персонажи попросту забрасывали рекламные листы в открытые из-за жаркой погоды окна автомобилей, пользуясь долгим сигналом светофора.
Я рассматривала Коламбус-стрит с тем же безразличием, какое, по словам окружения, было присуще мне во многих вещах, где следовало бы проявлять интерес. Мне не то чтобы было отвратительно наблюдать за родным городом в окружении штата Иллинойс, но и интереса знакомые с детства улочки не вызывали. Всё было тем же, не меняющимся, кроме, пожалуй, двух закусочных за противоположной стороне дороги, какие образовались на месте старой методистской церкви, снесенной около пяти лет назад за ненадобностью или же из-за старости всей постройки.
Названия их были до нелепости простыми - настолько, что предлагая кому-нибудь заглянуть в одно из заведений после школы, ты не особо-то и желал произносить надпись с вывески. Проблема двух забегаловок была лишь в том, что расположение их предполагало конкуренцию, из-за чего владельцы построек никогда не ладили, борясь за каждого клиента. Единственным, что разделяло “Блинную поляну” и “Лайм”, был теневой переулок с мусорными баками и худыми котами, не нашедшими приюта в более милом и чистом местечке.
Пускай тень казалась сейчас желанной и даже спасительной - воздух напоминал каленое железо, какое ты всё же проглатывал, пропуская в легкие, -, однако тот самый закоулок, служащий разделением территории двух ресторанчиков, отчего-то отталкивал. Впервые, смотря в ту сторону, я почувствовала мнимую вонь гнилых отходов, грязные лужи, не просыхающие в тени после дождей, осколки бутылок и что-то жуткое, что могло водиться в тупиковом переулке. Я ощутила даже мурашки, всматриваясь в серость стен меж закусочными.
Отчего-то появилось отвратительное предчувствие: собственный разум омерзительным и хрипящим, каким-то сорванным голосом шептал о том, что что-то неприятное водится в тени. Подобное я ощущала в моменты ожидании отметки по тесту, какому не готовилась.
На соседнем сидении, подсев лишь из-за появления байкера, по-прежнему закидывала на меня ноги Кловер Эйбрамсон, беспардонно осматривающая оценивающим взглядом темноволосого мужчину. Поэтому, когда дернулась я, вздрогнула и чуть нахальная девушка, тут же впиваясь в меня чуть ли не возмущенным взглядом, вопрошающим о причинах столь неожиданных действий.
- Чего ты дергаешься, испытала оргазм от простых взглядов в сторону статного мужчины? - Кловер была недовольна, но явно не хотела упустить момента и блеснуть новым словом, изученным, вероятно, на уроке мисс Грейс. Такие прилагательные, как “статный”, были вовсе несвойственны девушке, к слову, она часто использовала их не там, где требовалось. - Так, что такое?
Я бы могла ответить много чего, но лишь указала в сторону переулка.
Разодранное тряпье, напоминающее лохмотья; неопрятный внешний вид, приближенный больше к человеку, что многие годы блуждал по пустыне; грязные густая борода и спутанные седые усы. Бродяга, какой неожиданно, будто услышав мое волнение, неожиданно показался в закоулке, распугивая бездомных и плешивых котов, пошатываясь и опираясь о стены. Его кожа была темной, как у людей, что днями работают под палящим солнцем, но всё же оттенок ее был болезненным, чуть сероватым. Этот житель улиц и свалок пугал, было в нем что-то неестественное, что-то неправильное и мерзкое до кома в горле. То ли старик, то ли заросший мужчина, грязный и уродливый, действительно шатался, порой врезаясь в углы переулка. Штанина его широких брюк, протертых местами, была разодрана, а правая нога почти волочилась по земле. Бродяга двигался так, будто был пьян в усмерть.
-Ну и уродец… - подобные грубые замечания Кловер высказывала, не думая, после чувствуя вину за поспешные выводы, тут же пытаясь оправдаться. - Я имею в виду, он ведь сам виноват, что не нашел работы! Ну, ты знаешь, твоя судьба в твоих руках, и всё такое. Если ты неудачник, то это только твоя вина… В общем, я это хотела сказать.
-Не оправдывайся. -слова, вылетающие первыми, всегда правдивы и отражают нашу натуру.
Теперь уже не я одна следила за бездомным, возникшим меж граничащих закусочных ” Лайм” и “Блинная поляна”, - это было незаметно, как быстро бродяга перенял наше с Эйбрамсон внимание на себя, заставляя отвлечься от привлекательного байкера на Харлее. Да, жара определенно ощущалась, воздух все так же был спертым и тяжелым, горячим, но почему-то все эти ощущения немного угасли. Бродяга неожиданно и даже резко для своего потрепанного и убогого состояния сменил траекторию движения, выходя теперь на палящее солнце, на тротуар, к торопящимся жителям Оттавы, какие порой цепляли друг друга плечами, извинялись и вновь куда-то бежали. Яркие лучи, захватившие бездомного в свою власть, словно обличили его, показывая всю уродливость старого перепачканного грязью лица.
Смело и уверенно цокая каблучками, порой поправляя пиджак, переброшенный через локоть, высокая блондинка со вздернутым носиком выбежала из “Блинной поляны”, эмоционально что-то обсуждая по телефону. Изящной женской ручкой она ловко смахнула с лица пряди короткой прически, пряча локоны за ухо. Незнакомка, одна из тысячи, куда-то спешила, это точно, однако нездоровый вид бродяги, будто слепо шедшего в ее сторону, вынудил женщину остановиться.
Она будто впала в ступор, пытаясь понять, не обманывают ли ее глаза. На смуглом лице, кажется, отразилось отвращение, а после, не замечая прохожих, чьи головы были заняты рутиной, автомобилей, стоящих на светофоре, голоса собеседника в телефонной трубке, незнакомка отшатнулась, делая резкий шаг назад. Но за ее спиной словно уже была пропасть, невидимая для всех нас.
Нам с Кловер не было видно всего, не было понятно деталей или хотя бы малой части случившегося, но каждый из нас услышал тот душераздирающий визг, переросший в звонкий вопль, эхом пронесшийся по всей центральной Коламбус-стрит. Неосознанно, но я почти припала к окну, расширенными глазами вгрызаясь в беспокойные теперь силуэты прохожих, застывших в нерешительности. И все же крик был истошным - в одно мгновение жара сменилась холодом, а скука - интересом.
Зеленый сигнал загорелся, но ни водитель автобуса, ни кто-либо другой не нажали на педаль газа; люди на пешеходном переходе не стремились теперь перебегать дорогу за последние секунды желтого сигнала; рекламщики отчего-то застыли в одних позах, забывая о своих цветных листовках. Всё вмиг замерло, остановилось, будто готовясь к глубокому вдоху или длительному забегу. Даже в школьном автобусе повисла напряженная и всепоглощающая тишина, какой не бывало на уроках самых строгих учителей. Только жалобный предупредительный писк светофора нарушал молчание города.
А после стремительный поворот произошел - хор криков пронесся по улице, служа стартом чего-то неизвестного ранее.
Противоположный тротуар у закусочных превратился в увеличенную модель муравейника, какой начали разорять и уничтожать. Люди бросились в разные стороны, сбивая друг друга с ног, не оглядываясь, бросая сумки и папки с документами. Какие-то договора тут же взметнулись вверх, подхватываемые порывом ветра. Это была то ли паника, то ли ее предпосылки. Никто, кажется, все же не понимал, что случилось.
Вся полоса, что следовала к центру, а после и окраинам Оттавы, стояла. Школьный автобус, Харлей, десятки других автомобилей - все будто проигнорировали зеленый сигнал, какого ждали вечность. Откуда-то сзади слышались раздраженные гудки и недовольная ругань, но подобное не могло побудить водителей двинуться вперед, через очередной перекресток. Всем было любопытно до зуда в зубах, что же произошло там, на той стороне.
Тротуар у закусочных быстро был расчищен напуганными прохожими, а нам открылось жуткое и одновременно невероятное зрелище.
-Он жрет ее! - восклицание Кевина Форда, красочно описавшее картину, разнеслось по школьному автобусу, вызывая шум, тревожные вздохи и определенные комментарии. Всё это походило на картину Сальвадора Дали, свихнувшегося, поехавшего, не способного различить грань реальности и собственных фантазий. Хотя, это даже не выглядело сюрреализмом - скорее авангардизм во всей красе. Алое пятно, жадно растекающееся в стороны, поглощающее серый горячий асфальт, а посреди красного ковра светловолосая девушка. И коршун, склонившийся над ней. В этой картине могла отображаться человеческая натура, алчность, но мне было не до этого - неосознанный ужас пришел слишком быстро.
Байкер же, дождавшись, пока поток машин с той стороны прекратится, ловко вывернул колеса Харлея, пересекая Коламбус-стрит, попадая на ту сторону, ближе к эпицентру. Впрочем, как бы страшно не звучал недавний крик, толпа уже начала формироваться, оцепляя место преступления плотным кольцом - спины людей закрывали обзор, а беременная молодая девушка, выскочившая из людских масс, выблевалась на тротуар.
-Всё это - пранк, вспомните розыгрыш с клоуном-убийцей! - голос Дэйва Одли звучал почти смешно с этой писклявой и все же самонадеянной интонацией. Парень вновь пытался привлечь всеобщее внимание, думая о том, как выглядит в данный момент, но никому не было до него дела. Наблюдая за байкером, какой оставил Харлей у тротуара,я не удержалась, подрываясь с собственного места.
-Эй, сядь на место! Немедленно! - замечая меня,подбежавшую к двери, сурово откликнулся водитель в форменной рубашке и бейджем. Однако запрет мужчины с залысиной мог остановить меня одну, стремящуюся наружу, но никак не толпу старшеклассников, какие поймали волну тревоги и любопытства. Нам всем было важно, почти необходимо узнать, что же происходит.
-Откройте дверь! - тонкие голоса девушек, какие будто начинали истерить, чувствуя, что их желания игнорируются, смешавшиеся с грубыми и гулкими басами парней, создавали невообразимый шум, от какого выбежать ну улицу хотелось еще больше. Перекидывая руку через спинку сидение, предупредительно указывая в нашу сторону пальцем с неровным, местами обгрызенным ногтем - мистер Джонс был очень нервным и ворчливым -, мужчина велел лишь занять свои места. Стоит ли говорить, что его слова даже не услышали.
-Выпусти нас! – пассажиры школьного автобуса были готовы бунтовать и бить окна, лишь бы выбраться из транспорта. Все будто забыли о всяком уважении к старшему, о воспитании. Слушая слабые отказы мистера Джонса, Кевин Форд лишь ударил кулаком по стеклу, как бы претворяя угрозу в действие.