На некоторое время в кабинете наркома внутренних дел воцарилась тишина, Лаврентий Павлович с удовольствием и со счастливой улыбкой на лице приканчивал третий стакан горячего чая. Александр Николаевич с тихим удивлением наблюдал за этой церемонией чаепития наркома, его первый и единственный, так и недопитый до конца стакан чая одиноко стоял на его стороне чайного стола, он давным-давно остыл.
С того первой встречи и разговора с наркомом внутренних дел Лаврентия Берия прошло почти два месяца. Отдел полковника Воробьева практически без какой-либо раскачки принялся за сбор и анализ информации о произошедших паранормальных событиях по стране и за ее пределами. Все это время некоторая часть офицеров его отдела занимались разработкой немецкого полковника фон Курта Рунге, они уже успели накопать немало по нему интересного материала. От Лаврентия Павловича также поступало много материала, который требовалось анализировать, систематизировать. Большей частью этот материал был для ознакомления, но и в нем встречались интересные факты и даже некоторые детали и подробности, позволявшие некоторые произошедшие события рассматривать в другом ракурсе. В воздухе замелькали имена людей, которые начали привлекать к себе внимание.
В то утро июльского дня полковника Воробьева что-то очень беспокоило, совершенно не давало спать, и он действительно очень плохо спал, просыпаясь каждые пять минут. Поэтому Александр Николаевич, проснувшись ни свет, ни заря, так и не позавтракав, тут же отправился в свой наркоматовский кабинет, на работу. Ни секретаря, ни помощника и никого из сотрудников отдела на местах еще, разумеется, не было. Тогда Александру Николаевичу пришлось самому, скинув китель и засучив рукава, греть чайник на маленьком походном примусе, он собирался порезать колбасу и хлеб на бутерброды. К сожалению, он так и не научился хозяйственной опрятности и готовности, которыми в полной мере обладала его так внезапно умершая жена, которая в минуту из ничего могла собрать закуску и накрыть стол.
В этот момент мысли полковника Воробьева были прерваны до ужаса знакомым голосом:
— Интересная получается вещь, мои помощники докладывают, что во всем наркомате ни единой живой души. Ан на вон тебе, живая душа, оказывается, имеется, да, и она к тому же на стол богатый завтрак собирает! Александр Николаевич, вы не будете против того, чтобы я присоединился бы к вам, мы вместе будем готовить этот чудный завтрак чай с колбасой, и одновременно будем говорить о наших делах.
— Ну, что вы, Лаврентий Павлович, это будет настоящей честью для меня, если вы присоединитесь к моему завтраку.
Полковник Воробьев, возможно, из-за того, что в это утро совершенно не выспался и сейчас был совершенно разбитым человеком, не заметил и не услышал того, как Генеральный комиссар государственной безопасности Лаврентий Павлович Берия вдруг так неожиданно объявился в его небольшом служебном наркомовском кабинете. Причем, нарком пришел не один, а в сопровождении четырех грузинских красавца в гражданских костюмах, один из которых бережно нес в руках небольшой дерматиновый портфельчик. Они стояли за спиной своего наркома в расслабленной позе и делали вид, что им нет никакого дела до полковника, с которым так по-приятельски беседует нарком.
Услышав ответ Воробьева, Лаврентий Павлович только слегка развел плечами в сторону, как к нему сзади подлетел один из телохранителей и с удивительной ловкостью лакея содрал с шефа отутюженный пиджак. Вскоре двое мужчин в белых рубашках и с завернутыми до локтей руками, резали ножом хлеб, чайную колбасу и собирали завтрак на маленьком столе в углу полковничьего кабинета. К этому времени на нем уже стояли два граненых стакана с ложечками для сахарного песка, несколько вазочек с различными видами кекса и печенья, а также с зефиром и мармеладом.
Александр Николаевич сумел-таки сдержать восклицание удивления при столь внезапном появлении на этом столе сладостей, при нем к столу никто не подходил. Из четверки телохранителей в кабинете остался один только усатый красавец со сложенным пиджаком шефа на руках, в данный момент он бы просто вешалкой. Да и дерматиновый портфельчик, который так одиноко и одновременно так важно возлежал на столешнице его письменного стола. Опять-таки полковник Воробьев так и не успел заметить, как телохранители наркома все это проделали и положили этот портфельчик на его стол. А Лаврентий Павлович в этот момент изумлял размерам отечественного примуса.
— Александр Николаевич, а где вы такое чудо техники разыскали? Примус такой маленький, не шумит, а чайник вот-вот закипит. Поверить трудно, что такие маленькие вещи так хорошо работают.
Чайник действительно очень скоро закипел.
Полковник Воробьев налил кипятку в заварочный чайник и пригласил наркома, который никак не мог оторваться от примуса, близоруко рассматривая его со всех сторон, устраиваться за стол. Поставив примус на место, Лаврентий Павлович прошел к столу и присел на стул с высокой и прямой спинкой, внимательно рассматривая, как сервирован стол. Действуя по наитию, Александр Николаевич подошел к столу и замер по стойке смирно. Это выглядело несколько нелепо, один человек в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами сидел на стуле за столом, а другой человек чуть ли не в такой же белой рубашке с закатанными по локоть рукавами стоял перед первым человеком по стойке смирно.
Но Лаврентию Берия такая постановка дела понравилась, он усмехнулся и произнес:
— Видимо, недаром нас вместе свела судьба, грамотно ты, товарищ полковник, подходишь к решению некоторых неординарных вопросов. Ну что ж… должен откровенно признаться в том, что мне льстит и пока нравится вот это твое такое поведение. Ты только сейчас, пожалуйста, садись за стол, пей чай и ешь бутерброды. К тому же я должен признаться и в том, что мои сомнения по поводу создания в организационной структуре народного комиссариата твоего отдела, были в корне неверны. Я теперь почти уверен в том, что мы не единственные разумные обитатели космоса, что существуют параллельные миры, по которым можно путешествовать. Я начинаю верить в существование пророков и в пророчества людей, которые, подобно Нострадамусу, могут предсказывать будущее всего человечества.
— Товарищ Сталин доволен результатами работы твоего отдела, считает очень интересной и познавательной аналитику, которую выдают твою люди. Вот только у него времени не хватает на то, чтобы каждый день читать разрозненные бумажки из твоего отдела, товарищ полковник. Поэтому Иосиф Виссарионович предлагает, чтобы твои люди готовили ему еженедельную обзорную записку по делам, которые находятся в твоем рассмотрении. Для чтения этой записки он выделил время по пятницам с девяти и до десяти утра. Первое время я буду докладывать твои записки, но у меня хватает своих дел, чтобы ломать над ними голову. Поэтому на первое время договорился о том, что каждый четверг в одиннадцать часов вечера будешь приходить ко мне, и мы вдвоем будем доводить до ума обзорные записки твоего отдела.
С видимым удовольствием Лаврентий Павлович пил чай и аккуратно ел бутерброды с чайной колбасой. Сейчас хорошо было заметно, что в разговоре с ним нарком внутренних дел несколько расслабился, о чем-то задумывался, но оставался сидеть за столом и попивать чайку. Время от времени нарком как бы отрицательно покачивал головой и, чтобы не обжечься, осторожно прихлебывал из стакана горячего чая. Чайная колбаса, по всей очевидности, ему не совсем понравилась, он с ней съел всего один бутерброд, но активно нажимал на мармелад и зефир.
В молчании прошли минуты две — три, внезапно Лаврентий Павлович повернул голову сторону и телохранитель в роли наркомовской вешалки тут же произнес с заметным грузинским акцентом:
— Шесть тридцать утра! Через час встреча в Кремле с Булганиным, а еще Меркулов вас просил его принять.
— Ну, вот видишь, нет времени даже на то, чтобы с тобой дольше посидеть и боле плотнее обговорить все дела твоего отдела. Но я тебя взял и поставил руководить именно этим отделом по той причине, что ты, Александр Николаевич, умеешь хорошо соображать и выдавать не стандартные решения. Так, что тебе со многим придется справляться самому, я всегда буду готов тебе помочь, но ты должен хорошо понимать, что вскоре у меня не будет достаточно времени нянчиться с тобой и твоими людьми. На твоем столе я оставлю этот портфельчик с кое-какими материалами, которые касаются и тебя лично. Ты его содержимое, пожалуйста, хорошенько изучи, но никому больше не показывай, а потом его мне верни. Я буду этот портфельчик в своем личном архиве хранить.
С этими словами Лаврентий Павлович поднялся из-за стола, снова как-то странно распрями плечи и пиджак мгновенно из рук телохранителя перекочевал на плечи наркома. Немного подергав его борта, чтобы пиджачок лучше бы на нем сидел, Лаврентий Павлович кивнул головой полковнику Воробьеву и в сопровождении телохранителя решительно направился к выходу из кабинета.
Александр Николаевич стоял у своего рабочего стола и не отрывал взгляда глаз от дерматинового портфельчика. Затем он сел на стул и протянул к портфельчику руки. Внутри его находились несколько печатных страниц и фотография человека. Присмотревшись внимательно к этому человеку, полковник Воробьев вдруг в нем узнал своего студента факультета журналистики Артура Любимова. Лицо этого парня выглядело посуровевшим и следка постаревшим, хотя ему, по-прежнему, можно было бы только дать максимум девятнадцать — двадцать лет. На фотографии Артур Любимов лежал на госпитальной койке, запрокинув голову и плотно закрыв глаза и, не смотря на суровое выражение лица, в нем ощущалось какая-то детская беззащитность и обида.
Полковник Воробьев все еще рассматривал фотографию Артура Любимова, когда в его кабинет стремительно ворвалась молодая и очень симпатичная девчонка. Это была лейтенант НКВД Наталья, его секретарша, которая имела красивые платиновые волосы, сегодня на бигудях модно закрученные в мелкий барашек, и на весь кабинет радостно прокричавшая:
— Вот вы сидите в своем кабинете и не знаете, что весь наш этаж был целый час перекрыт и на него никого не допускали. Говорят, что сам Лаврентий Павлович делал обход и с кем-то, по-видимому, очень важным человеком встречался и это в такую рань. Нас всех держали внизу и никого на этажи не пускали, даже некоторых начальников управлений.
В этот момент девчонка заметила неубранный столик с двумя недопитыми стаканами чая и практически нетронутыми бутербродами. Наталья запнулась, пришла к какому-то выводу и совершенно неожиданно для самой себя произнесла:
— Здравствуйте, Александр Николаевич, а как вы сегодня…
Врачи военного госпиталя, в котором в одиночной палате лежал раненый немец, к которому никого не допусками, первыми обратили на это внимание и первыми всполошились по поводу того, что он уже давно должен был бы выйти из искусственной комы, но почему-то из нее не выходит. Сначала они провели пару своих врачебных консилиумов, но тут же выяснилось и другое обстоятельство, что раненый пациент прошел несколько курсов лечения, которые ему никто из врачей госпиталя не прописывал. Лечащие врачи и курирующие их медицинские светила были вынуждены прийти к мнению о том, что кто-то еще, помимо врачей госпиталя, ведет лечение этого раненого немца.
Как врачам этого не хотелось, но идущая сегодня война и эти странные и необъясняемые обстоятельства заставили врачей обратиться в органы НКВД с предостерегающим заявлением. Сотрудники НКВД вполне серьезно отнеслись к этому заявлению врачей, провели практически мгновенное расследование по фактам, изложенным в заявлении. И, убедившись в том, что факты правдивы и неопровержимы, первым же делом усилили охрану немца и стали готовить его к транспортировке во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Но тут врачи стали горой и заявили, что врачебная этика не позволяет им больного человека независимо от того, немец ли он и ли русский, с госпитальной койки переводить на тюремные нары.
Одним словом, департамент НКВД, занимавшийся охраной и наблюдением за этим военным госпиталем и содержавшимся там немецким пациентом, начал срочно готовить материалы о зреющем заговоре врачей-предателей. Соответствующие документы о необходимости проведения профилактических арестов врачей заговорщиков в этом военной госпитале уже были подготовлены и направлены на подпись и утверждение наркому внутренних дел. Но вместо согласия на проведение операции сверху был спущен большой фитиль, которым здорово утерся и которым был отправлен на фронт в заградотряд НКВД начальник департамента, подготовивший бумаги по этому заговору врачей. А также строгий приказ о передаче всех документов по раненому эсэсовцу из этого департамента некому полковнику Воробьеву.
Следующим утром весь небольшой штат отдела полковника Воробьева с раннего утра находился в военном госпитале и вместе самим начальником отдела принимал на свой баланс все дела по раненому эсэсовцу. Полковник очень плотно побеседовал со всеми лечащими врачами и хирургами, проводившими операции на немце. Все врачи в голос заверяли Александра Николаевича, это так врачей полковник попросил себя называть, в том, что до какого-то времени их немец был не жильцом на этом свете. Но вот в последнюю неделю после того, как он приходил в сознание, когда хотел пообщаться с медсестрой Верочкой, дела с его здоровьем круто изменились. Исчезла необходимость в проведении третьей операции, его общее состояние здоровья изменилось в лучшую сторону, унтерштурмфюрер СС вот-вот должен был выйти из состояния искусственной комы и прийти в сознание.
Полковник Воробьев еще раз заглянул в свои бумаги, чтобы еще раз убедиться в том, что его Артур Любимов и есть унтерштурмфюрер СС Зигфрид Грабе. В этих же бумагах он прочитал об аресте медсестры, старшины Веры Глаголевой и о помещении ее в изолятор временного содержания НКВД. Он негромким голосом подозвал лейтенанта Наталью Васильеву и приказал срочно разыскать и освободить из-под стражи старшину Глаголеву и срочно вернуть ее на рабочее место. Наталья весело козырнула и, словно метеор в небе, полетела исполнять приказ своего командира, вслед ей невольно даже заулыбались такие суровые старики, как военные врачи и как начальник хирургического отделения госпиталя и его главврач.
В этот момент главврач госпиталя ладонью хлопнул себя по лбу и проговорил, почти простонал:
— Какие мы все-таки дураки?! Все внимание уделяли одному только этому немчику и совершенно забыли о втором таком же эсэсовце, их же обоих доставили вместе. Но с этого немца ваши ребята почему-то глаз не спускали, с биноклями наблюдали за тем, как под него наши медсестры госпитальные утки подкладывали, а на того немчуру — ноль внимания. А они-то друг на друга так похожи, словно родные братья. Только один из них светлый какой-то, а другой темноват, под цыгана косит.
Полковник Воробьев снова пошуршал бумагами в своем портфельчике и достал оттуда две фотографии, которые показал врачам. Главврач взял фотографии в руки и долго их рассматривал, затем поднял глаза на Александр Николаевича и тихо, очень тихо сказал:
— Теперь я понимаю, почему вы этими немцами занимаетесь. Никакие они не немцы, а наши простые и честные ребята. Вы посмотрите на овалы их лиц, скулы, — это парни не являются представителями англо-саксонских рас, они наши сибиряки или дальневосточники. Ну, да ладно, я отошел от дела и снова возвращаюсь к нашим баранам. Вот вам второй немец, который сейчас излечивается в терапевтическом отделении. -
С этими словами главврач передал Воробьеву фотографию гауптшарфюрера СС Ханса Вилке.
— А вот этого парня не знаю, встречаться с ним мне не приходилось.
Полковник Воробьев попросил главврача дать ему медсестру, чтобы она провела его в палату, в которой сейчас находился Ханс Вилке. Вскоре он вместе со старшим лейтенантом Сергеем Голубевым входил в палату 2-28, расположенную в терапевтическом отделении военного госпиталя на втором этаже. По всей очевидности, гауптшарфюрер СС Ханс Вилке что-то перекусывал, когда у него в палате оказались такие неожиданные и важные гости в форме командиров НКВД.
При виде полковника в синей энкэвэдэвской форме, гауптшарфюрер СС Вилке резво вскочил на ноги и, вытянув руки вдоль бедер, бодро на немецком языке с баварским акцентом пролаял:
— Сержант Рабоче-крестьянской Красной армии Алексей Карпухин.
— Полковник НКВД Воробьев, можете обращаться ко мне, как к Александру Николаевичу. — Александр Николаевич говорил-то это на русском языке, но всем окружающим послышался гортанный немецкий язык.