Ваньку Чижика мы довольно долго искали, странствуя между сараями, лабазами и железными баками, ими был застроен весь этот остров, имеющий в длину полный километр. Нашёлся он через час почти наших поисков — сидел в окружении таких же оборванцев, как он сам и как мы, и раздавал замусоленные карты с едва различимыми на них дамами и валетами.
— О, — обрадовался он, увидев нас, — щас кто-то получит по шее — опять вы по моей территории ползаете, засранцы?
— Сам ты засранец, — смело сказал я, — и щас ты получишь по шее, а не мы, понял?
Чижик аж задохнулся от возмущения, потом совладал наконец с собой и сделал широкий шаг в нашу сторону со словами «ах ты так, да я тебя!», но я вовремя вытащил из-за пояса наган.
— Ты погоди, Чижик, посмотри лучше, что у меня есть, — и я покрутил наган картинным жестом на пальце правой руки. — Чо, не нравится? Тут семь пуль, хочешь одну получить? Так я сразу выпишу, не сомневайся.
Чижик притормозил, и по лицу его было понятно, что он сейчас усиленно соображает, что к чему. Все его соображалки наконец-то вылились в такие слова:
— Да ты гонишь, чмо, нашёл где-то пугач и пришёл меня пугать им! Он у тя ваще без пуль наверно!
— Хочешь проверить? — абсолютно хладнокровно спросил я, — ну смотри.
И я взвёл курок и пальнул в сторону железного бака, который стоял тут справа неподалёку. Звук был достаточно громкий, чтобы понять, что всё это работает, и вдобавок к нему присовокупился визг рикошета пули от железа.
— Следующая пуля твоя, — заверил я Чижика, — убивать я тя не стану, не за что пока, но в ногу всажу точно. Можешь выбрать в какую — в правую или в левую.
Чижик явно испугался и выпендриваться перестал.
— Слы, ты, я ухожу, но мы ещё встретимся.
— Стоять, — ответил я, — мы ещё не закончили. Теперь Гребни моя территория — увижу тя здесь, замочу, понял? А теперь иди… точнее беги.
И Чижик припустился со всех ног.
— А к вам, пацаны, — обратился я к игрокам в карты, — у меня никаких вопросов нету. Кто хочет, может пойти со мной, у нас на том берегу жильё есть, — приврал я. — Кто не хочет, свободен, но сначала карманы выверните.
Пацаны посовещались и ко мне подошли двое, один назвался Петькой, другой Пашкой.
— О, да вы как два апостола, один Пётр, другой Павел. А вы чего? — спросил я у оставшихся троих.
Те угрюмо вывернули карманы — ничего особенно интересного там не обнаружилось, но половину всех съестных припасов я реквизировал.
— Да, если не все слышали, то Гребни с сегодняшнего дня мои, ходить вы тут можете, но попрошайничать или ещё чем промышлять, это нет. Увижу — побью. Свободны.
--
А мы вернулись через мост обратно на правый берег, а там прошли чуть направо, где утром лазили. Из того, что нам по дороге после мельницы встретилось, надо было найти бесхозный дом, найдём — отлично, а не найдём — будем выгонять постояльцев-хануриков, объяснял я по дороге брату.
— А как же мы их выгоним, они ж поди все здоровые и выше нас в два раза… — спросил Лёха.
А Петька добавил, что дома-то у нас, оказывается, нет никакого, а ты говорил…
— Не боись, Петруха, с оружием мы всё быстро сделаем, — ответил я.
Первые три попавшихся дома я забраковал, уж очень они непрезентабельными и перекошенными были, а вот четвёртый, немного в глубине оврага, уходящего куда-то на Ямские улицы, был более-менее, с целыми крышей, окнами и дверями.
— Вот этот пойдёт? — спросил я у Лёхи.
— Ничо так домушка, — авторитетно заявил он, — я б в такой пожил.
— Ну тогда пошли разбираться с хозяевами.
Хозяева, двое сумрачных мужиков очень высокого, как правильно заметил Лёха, роста, нас встретили весьма неприветливо, когда мы зашли внутрь, предварительно постучав.
— Чо надо? — сказал тот, что постарше, с длинной чёрной бородой.
Я без колебаний вытащил револьвер, направил его мужику в район между глаз и заявил, стараясь, чтоб мой голос звучал поувереннее… получилось это не очень, петуха дал, но уж как сумел.
— Надо, чтоб вы оба выметались отседова мигом и чтоб духу вашего здесь больше не было, ясно?
— Ты чо, малец, — ответил бородатый, изучая по очереди моё лицо, то пистолет в моей руке, — с глузду зьихал? Ты знаешь, кто мы?
— А мне пох, кто вы, даю полминуты, если после этого вы не свалите, пеняйте на себя, — нагло добавил я и пальнул в потолок для подтверждения серьёзности своих намерений.
Тут вступил в разговор второй постоялец, пониже и с маленькой рыжей бородой.
— Ты погоди беспредельничать-то, пацан, ты же щас на нас не по понятиям наезжаешь.
— А мне пох на ваши понятия, тут я буду свои понятия устанавливать, — ещё более нагло продолжил я, — время идёт, осталось пятнадцать секунд… следующий выстрел будет тебе в ногу, — это я конкретно рыжему уже сказал.
— Пойдём, Данила, — сказал вдруг первый, — ты ж видишь, он без мозгов совсем, может и пулю влепить.
Второй тоже встал и двинулся к двери, но на выходе обернулся и таки высказал, что у него там накопилось:
— Мы уйдём, но мы вернёмся ишшо, ты это запомни — и тогда ты пожалеешь, щенок.
— Да приходите хоть всей вашей кодлой, мне не жалко, — сказал я ему в спину и выкинул на улицу мешок, который кто-то из них забыл.
— Лихо, — сказал брат, глядя на меня во все глаза, — а ты не боисся, что они вернутся, и не одни?
— Боюсь, брат, — честно признался ему я, — но на этот случай у меня хитрый план припасён, а какой, пока не скажу. Давайте заселяться и обживаться, — это я уже двум апостолам сказал.
Достали съестные припасы, которые мы реквизировали у чижиковой братии, разделили поровну и съели. Осталось немного, я сказал, что это на вечер. Тут высказался второй апостол, который Пашка:
— А не слишком нагло мы на этих мужиков наехали? Они ведь вернутся… и очень скоро… и не одни… чо тогда делать-то будем?
— Нормально всё, Павлуша, прорвёмся как-нито, — уверенно отвечал я ему, хотя в душе конечно совсем не был в этом уверен, — для начала давайте погоняла друг другу придумаем, мы ж теперь банда, а у бандитов завсегда кликухи имеются. Давай я буду Потап, Лёшка — просто Брат, а вы двумя Апостолами поработаете… Петька пусть первым Апостолом будет, а Пашка вторым, пойдёт?
Возражений не последовало, тогда я продолжил:
— А что делать будем? Вы двое сидите здесь и караульте дом, а мы с Лёхой сбегаем в одно место и принесём кое-что для обороны от этих мужиков, если они вдруг и в самом деле вернутся.
И мы с братом припустились к нашей пещере с сокровищами. Никто мусорную кучу над входом не потревожил, освободили проход мы гораздо быстрее, чем в первый раз, и вот мы уже бредём по подземным коридорам к ящику с пистолетами.
— А ты как думаешь, — неожиданно спросил у меня брат, — откуда оно здесь взялось, это оружие?
— Я думаю, что бандиты какие-то сховали до лучших времён, а лучшие времена для них не настали — поубивали их, допустим, или в тюрьму пересажали. Я слышал, тут орудовала разбойничья шайка такого атамана Сулейки, знаменитая банда была, вот может они и спрятали.
— А если это разбойники были, то у них и награбленное добро должно иметься, — логично предположил Лёха, — вдруг они и золото с брильянтами где-то рядом закопали?
— Так давай проверим, чо, — согласился с ним я, — нам бы оно не помешало, хотя я лично сомневаюсь, что там что-то ещё есть.
Когда зашли в эту большую комнату, где стояли стол с полками, я первым делом осветил все углы — в одном крыса обнаружилась, большая и наглая, но она сразу спряталась в какую-то свою нору. На полках же ничего, кроме пыли и грязи, я больше не обнаружил. Но тут брат, у которого своя свечка была, заорал:
— Есть! Тут ишшо чтой-то есть! — и он выволок на стол маленькую, но тяжёлую жестяную коробку. — Дай я открою?
— Погоди, — остановил его я и на всякий случай исследовал коробку по периметру — это была упаковка монпансье, ну то есть из-под монпансье, вряд ли тут леденцы хранились.
Ничего подозрительного я не обнаружил и дал Лёшке команду открывать её. Он сначала пытался сделать это пальцами, потом ногтями, ничего у него не получалось, крышка прикипела намертво.
— Дай я теперь попробую, — и я отогнал брата в сторону и забрал коробку себе в руки.
Получилось не сразу конечно, но с третьей попытки крышка отскочила таки вверх и открылось содержимое коробки… а не было там ни золота, ни брильянтов, как я себе уже нафантазировал мысленно, одни бумажки там были, а на дне с десяток монет и крест, массивный, но увы, не золотой, а всего лишь серебряный.
— Ну чо, тоже неплохо, — утешил я брата, — крест с монетами загоним за неплохие деньги, а бумаги тоже выкидывать не будем, вдруг там что-то полезное найдётся.
Револьверы, естественно, тоже все забрали, как и пять коробок с патронами, а больше ничего полезного, сколько мы ни искали, в этой комнате не нашлось. По дороге домой я подсчитал, сколько ж там монет нам обломилось и каких номиналов — всего в коробке оказалось восемь александровских серебряных рублей, все одного года выпуска, 1889-го, и двенадцать таких же полтинника, итого, как вы сами уже понимаете, четырнадцать полновесных российских целковых. Плюс крест…
— Лёшк, как думаешь, за сколько это крестик загнать можно будет? — спросил я у брата.
Тот взял его в руку, рассмотрел со всех сторон, взвесил зачем-то ещё раз, потом авторитетно заявил:
— За червонец, я думаю, не меньше… эх, заживём теперь так, что помирать не надо!
— Ты погоди, это только начало нашей хорошей жизни будет… да, апостолам про деньги ни слова — меньше знают, крепче спят, а то мало ли чего они надумают, когда эти богатства увидят.
— А про оружие?
— Так это ж для них, — сказал я, тряхнув холщовой сумкой с наганами, — щас учить их будем. Так что про оружие можешь говорить всё, что вздумается.
Апостолы сидели у окна, выходящего на реку с унылым видом, ожидая нас. Увидели — обрадовались, как я не знаю кому.
— Ша, пацаны, — сказал я, — идём в тот овраг учиться стрелять, а ты, Лёха, остаёшься здесь, сидеть на стремени. Если что, кричи громче.
Обучение прошло быстро и буднично — ничего сложного в этих наганах не было. Дал ребятишкам выстрелить по два раза, один промазал, правда, все разы, а второй нормально попал, почти по центру дуба.
— В людей-то не испугаетесь стрелять? — спросил я у них по дороге обратно.
— А чо такого? — ответно спросил Пашка, — подумаешь эка невидаль. Я запросто пальну.
— Стрелять только по моей команде, это раз, — начал я их инструктировать, — и только в ноги, это два. Накрайняк в грудь, но это если сильно припрёт. В голову даже не пытайтесь, всё равно промажете.
Время между тем шло, а никто так и не заявлялся по наши души… а как хорошо известно — ничего не хуже, чем ждать и догонять. Мы уже и поужинали тем, что от обеда осталось, а ничего вокруг так и не произошло. Напряжение висело в воздухе практически так же, как электрическая дуга от этого… прибора, который нам на физике показывали в седьмом классе.
— Слышь, Санька, — робко сказал наконец один из апостолов.
— Потап, — поправил я его.
— Я и говорю — слышь, Потап, а если никто так и не придёт, чо тогда?
— Чо-чо, — передразнил я его (если честно, я и сам не знал, чо тогда, но надо ж держать умный вид), — спать ляжем, а один караулить останется. Я первый, часа через три брата разбужу, а вы уж под утро тогда выйдете (это апостолам). Караулить будем на чердаке, оттуда и видно, и слышно далеко. А мы с брательником сейчас пойдём местность разведаем, откуда тут пути отхода-подхода лучше.
И мы с Лёшкой сделали круг вокруг нашего домика…
— Оттедова они пойдут, чо тут думать, — обиженно сказал Лёха, показывая на главную просёлочную дорогу, проходившую вдоль реки, — они ж не казаки-пластуны какие, чтоб на карачках по зарослям ползать.
— Не скажи, братуха, — туманно ответил я ему, — в этом деле лучше перестраховаться, чем недостраховаться. Вполне могут и сверху со склона спуститься… да и вдоль склона проходимая вполне местность, так что от мельницы тоже может быть приступ.
— А коли никто не придёт? — задал логичный вопрос он.
— Тогда радоваться будем, чо…
— Но каждую же ночь не насидишься в дозоре, — продолжил брат, — так что лучше бы этот вопрос одним махом и навсегда решить.
— Тоже верно, — согласился с ним я, — но за этих мужиков мы действовать не сможем, так что остаётся только ждать.
А тем временем уже стемнело, апостолы улеглись спать вповалку на остатках какой-то овчины, доставшейся нам в наследство от выгнанных бомжей, Лёшка тут же пристроился, а я честно полез на чердак, лестница туда была внутри дома. Ну чердак как чердак, с земляным полом, пылью и запахом голубиного помёта, больше там ничего не было. Уселся у слухового окна на прихваченное с собой брёвнышко, пожалел, что не курю, и начал караулить. Через часик примерно спать захотелось страшно, тот, кто хоть раз нёс караульную службу, или, допустим, работал в третью смену в цеху, меня поймёт.
А снаружи, как назло, ничего не происходило. Если не считать обычных ночных звуков от птиц или ещё какой живности. Диким уже совершенно усилием воли дотерпел свои три часа до конца (если вы спросите, как я это определил без часов, то я отвечу, что по пульсу — у меня всю жизнь 60 ударов в минуту было) и спустился вниз будить Лёшку, тут-то всё и началось…
-
Коротко если, то нападающих было трое, к тем давешним мужикам, длинному и рыжему, присоединился ещё один, не пойми какой, маленький, но вёрткий. Вооружены они были дубинками — обломками брёвнышек по метру длиной каждая. Зашли со стороны оврага, но опыта бесшумного передвижения у них, конечное дело, никакого не было, поэтому шорох листьев и треск сучьев, на кои они наступали, я услышал задолго до того, как они до наших стен добрались.
Сразу разбудил апостолов и Лёху, они спросонку не сразу в ситуацию въехали, помогли лёгкие удары по ушам, рот правда им приходилось прикрывать, чтоб не заорали с перепугу. Выставил их всех по периметру, а брата на чердак отправил, ещё раз предупредил, что стрелять только по ногам, ну а сам самое опасное направление перекрыл — выход из овина (или как там оно называется, помещение для скота и птицы) на задний двор.
Когда увидел первую цель, один из них, рыжий кажется, промелькнул в проёме двери, выстрелил ему в район ног и проорал боевую команду для всех остальных «Вали их, пацаны!». После чего стрельба началась практически непрерывная… палили пацаны конечно отвратительно, только что отвлекающий фактор создавали, ну а я прицельно положил рыжего и вёрткого, они упали куда-то в высокую траву и громко начали ругаться оттуда. Тревожил меня третий чувак, неизвестно куда сгинувший с началом стычки.
— А ну прекратили стрельбу! — подал я вторую команду.
Не сразу, конечно, но довольно быстро наступила тишина, тогда я решил уточнить:
— У кого сколько патронов осталось?
— У меня два, — сказал первый апостол, а второй добавил, — а у меня ничо не осталось.
А брательник с чердака крикнул, что один у него всего. Я откинул барабан и проверил своё оружие — здесь целых три штуки еще сидели. Жить можно.
— Всем сидеть и не дёргаться, — подал я следующую команду, — там один хмырь где-то затаился.
А следующее предложение у меня было конкретно этому хмырю:
— Эй ты, выходи с поднятыми руками, поговорим — обещаю, что стрелять больше не будем.
Некоторое время было тихо, потом кусты зашуршали и оттуда появился этот третий типчик. С честно поднятыми руками. Приблизился ко мне на три примерно метра и сказал:
— Шустрые вы ребята, стреляете метко… тут надо б корешей моих обиходить, они кажись обои ранетые…
— Тебя как звать-то? — спросил я.