В глазах Каравценко переливались волны бешенной ярости, но полковник молчал.
— А с другой стороны у нас профессор Орлов. Мы с ним еще не беседовали, но я уже начинаю понимать, что к чему. Человек науки, настоящий интеллектуал. Наверняка, он многое знает о зоне карантина. Может запросто представить ее в виде колонок цифр. Но не имеет ни малейшего представления о том, что значит оказаться там на самом деле. Руководитель научного аспекта экспедиции? Он запросто угробит эту экспедицию, желая узнать все и сразу, правда? До самого конца?
— Он гражданский, — с видимым трудом произнес Каравценко. — Гражданский. Как и ты.
— Ошибаешься, — прошипела Астрид. — Ошибаешься.
Каравценко отвернулся к окну. Астрид незаметно выдохнула, едва удержавшись, чтобы не свалиться на стул.
— На эту экспедицию слишком многое поставили, — уже спокойнее сказала девушка. — Руководите с Орловым военным и научным аспектами, принимайте решения. Я не стану путаться под ногами. Но я моментально вмешаюсь, как только увижу, что один из вас делает экспедицию бесполезной или подвергает кого-то бессмысленной опасности.
Девушка ожидала, что Каравценко переварит услышанное, обернется и затопит ее своей злобой. Она предполагала, что он начнет орать, махать руками. Возможно, даже выставит ее вон. Поза полковника, — напряженная, натянутая, — действительно выдавала его чувства, но он так ничего и не сказал.
Лишь через несколько минут Астрид поняла, что полковник все это время разглядывал еще корчащийся на фоне утреннего неба столб дыма. Она чуть кивнула в сторону окна.
— Это ведь тридцать первый участок. Наша отправная точка. Насколько все было плохо?
Полковник обернулся, взглянул на нее.
— Визжать по ночам надо было меньше. Тогда, глядишь, и услышала бы, насколько там все было плохо.
Он помолчал, подкрутил усы.
— Ступай, — тихо сказал Каравценко. — Ступай отсюда, Аллерсон.
Разговор прошел так, как он и ожидал. Полковник тридцать один год провел на Барьере. Когда пришел сюда двадцатилетним сержантом уже разлагавшейся армии, никакой оборонительной системы еще не было. Зона карантина вгрызалась в город, плавно текла по брошенным улицам, переулкам. Отражалась в витринах магазинов и стеклах брошенных посреди дорог автомобилей. Она беспрепятственно переходила в жилую застройку, неся с собой волну ужаса. Аберрантов, мирмелантов, безымянных жутких тварей, болезни.
Тогда, тридцать один год назад им пришлось огнеметами и свинцовым градом прорубать себе дорогу к будущей линии Барьера. Иосиф Каравценко месяцами безвылазно сидел в пыльных залитых кровью квартирах, вдыхая вонь горящих на улицах под окнами тварей. Он боялся заснуть, потому что запросто можно было не проснуться. Здесь умирали. Умирали постоянно: тихой ночью, солнечным днем, в туманные рассветы и кровавые закаты. Людей рвали на куски, грызли, царапали, ломали. Но товарищи Каравценко и он сам ожесточенно отбивались, пока за их спинами возводили первые бетонные бункеры, пока спешно прокладывали первые кабели и устанавливали первые автоматические орудия, пока в домах развертывали первые операторские пункты.
Когда его усилиями Барьер построили, Каравценко участвовал в его расширении и укреплении. Сперва в заменившем армию временном полугражданском формировании, потом в Министерстве границы. Тоже просуществовавшем недолго. Только приход к власти президента Картера и Совета Структур изменил положение вещей. Спонтанная система заграждений, отделяющая Город-23 от кошмара, начала укрепляться, обросла еще двумя линиями, получила свежую кровь и достойное финансирование. И новое название, ставшее за минувшие годы символом защиты и надежности. Барьер.
И все это время Каравценко был здесь. Ликвидировал последствия прорыва аберрантов в Шестой Блок, ползал по заброшенным секциям метро в поисках ульев чудовищ, чистил от нечисти тонущие в кромешной тьме катакомбы. Потом, став офицером, проявил себя как умелый тактик, а затем и стратег. Ему стали поручать логистические задачи, вопросы создания эшелонированной обороны на устаревших участках Барьера. Он справлялся со всем.
Иосиф Каравценко большую часть жизни провел здесь, на периферии цивилизации, а не в самом Городе-23. Там он чувствовал себя неуютно: общество казалось ему переполненным фальшью и нелепостями. Важные вещи происходили здесь, на Барьере. Здесь он видел гибель товарищей, здесь годами шла ожесточенная схватка с ужасом. Здесь он приносил пользу. Он знал, какой кошмар бурлил за тремя линиями обороны, что сдерживали автоматические крупнокалиберные орудия и минные заграждения. Он сражался с ним лицом к лицу — сперва с винтовкой в руках, а затем с карандашом и картой местности.
Именно поэтому его кандидатура на должность военного руководителя экспедиции казалась Командованию Барьера идеальной. Каравценко ответил согласием сразу, не раздумывая. Бывалый солдат, он воспринял это как приказ. И исполнял, несмотря на глубокую неприязнь к самой идее отправлять кого-то по доброй воле туда. Экспедиционные силы, знал полковник, окунутся с головой в ад, где полчища аберрантов, вполне возможно, будут не большей из их проблем. Ему, Каравценко, будет непросто вернуть людей домой живыми и здоровыми, но он сделает для этого все необходимое. Работу существенно осложняло вмешательство Службы внешнего контроля и поддерживающих ее ведомств. Маргарита Стрелль собрала целую ораву ученых, которых требовалось за ручку провести по километрам смертельно опасной территории. Эту банду витающих в облаках трутней возглавлял Иван Орлов, кажется, уважаемый в научной среде человек.
При воспоминании о нем Каравценко едва удержался, чтобы не сплюнуть. Ему удалось переговорить с профессором три месяца назад, когда вся эта безответственная эскапада только начиналась. Беседа подтвердила худшие подозрения полковника: Орлов показался ему фанатиком, готовым на все, на любые жертвы ради получения результата. Что это был за результат, чем и кому он мог помочь, надзиратель не понимал. Единственными достижениями научной мысли, которые действительно пригодились защитникам Барьера за эти годы, были новые разработки в области защитных костюмов и оружия. Исключительно.
Каравценко не верил в необходимость этой экспедиции, считал ее вредной и ненужной. Бесполезная трата одаренных людей. А теперь в ее главе ставили малолетнюю нимфетку. Да, разговор с этой Аллерсон прошел точно так, как он и ожидал. Начальство предупреждало его о возможном противодействии и даже вредительстве со стороны враждебных служб и министерств. Очевидно, это было именно оно.
Старый бойцовский пес, бывший военный Дональд Гульфрид обладал солидным жизненным опытом и твердой рукой. Каравценко не сомневался: столкнувшись с опасностью, Гульфрид забудет о глупых приказах родной СВК и встанет на его сторону. Вместе они пошлют Орлова к черту и вернут людей в целостности и сохранности. А обеспечат это двенадцать надзирателей с тяжелым вооружением.
А теперь Гульфрид был мертв. Каравценко знал достаточно, чтобы подозревать в его гибели политические интриги. Кроме того, он лишился пятерых надзирателей, практически половины группы. Их место заняли люди из Службы городской очистки. И девчонка Аллерсон, которую в отчаянной попытке сохранить контроль над экспедицией прислала Стрелль.
Каравценко было далек от интриг и теневых разборок, но прекрасно понимал, что это означает и чем чревато. Он нажал кнопку вызова. Лейтенант Алес Солмич явился незамедлительно.
— Полковник.
Под началом Каравценко на Барьере находились сто двенадцать человек, из них сорок — военный персонал. Присылаемые в командировки из города рядовые надзиратели и находящиеся здесь постоянно группы экстренного реагирования. Солмич выделялся среди всех. Полковник знал его как сотрудника высочайшего класса — уравновешенного и исполнительного. В первую очередь исполнительного. Каравценко не приходилось слышать или наблюдать лично, чтобы лейтенант хоть чему-нибудь удивлялся. Полковник был уверен: стоит ему прямо сейчас отдать приказ лейтенанту, скажем, приготовить и сожрать гуляш из мирмеланта, тот исполнит его немедля. Даже плечами едва ли пожмет.
Каравценко требовались такие люди. Не фанатично преданные или невероятно опытные, но надежные и исполнительные. Алес Солмич стоял молча, дожидаясь распоряжений. Его бесстрастное лицо не выражало ровным счетом ничего.
— Лейтенант, — отрывисто произнес Каравценко, — сегодня ты выберешь одного бойца из своей группы. Сообщишь о своем выборе мне. Он станет твоим заместителем. Ему и только ему ты расскажешь о приказах, которые сейчас получишь.
Лицо Солмича не изменилось. Он слушал и запоминал.
— Руководителем экспедиции назначена Астрид Аллерсон. Молодая девушка, сотрудник оперативно-научной группы «Корнет» СВК. Ты ее знаешь. Вооруженным гарантом ее безопасности станет четверка бойцов спецназа СГО под руководством майора Терри Ламберта.
Лейтенант позволил себе коротко кивнуть, давая понять, что да, он знает этих людей. Каравценко помолчал.
— Ты установишь за ними наблюдение. Узнаешь о них все: повадки, поведение в поле, взаимоотношения внутри группы. Может так статься, что деятельность Аллерсон приведет к опасности для жизни членов экспедиции. В этом случае она будет отстранена от командования, а все наши операции в зоне карантина будут свернуты. Тогда, лейтенант, тебе и твоим людям предстоит взять под стражу саму Аллерсон, сотрудников СГО и симпатизирующие им лица. А при необходимости, — лицо Каравценко ожесточилось, черные глаза впились в холодное лицо подчиненного, — а при необходимости, ты, лейтенант, должен будешь всех их уничтожить. У тебя есть с этим сложности?
— Никак нет, полковник, — спокойно отозвался Солмич. — Позвольте уточнить?
— Что такое?
— Хелен Хикс. Она находится в близких отношениях с Аллерсон. В случае озвученной акции ее можно ликвидировать?
Каравценко медленно покачал головой, его голос изменился.
— Ни в коем случае, лейтенант. При необходимости — взять под арест. Но убивать Хикс нельзя ни в коем случае.
Глава 3
Казалось, солнце палило, как никогда. Капельки пота стекали по лбу Астрид, терялись в ложбинках крылышек ее носа, солеными дорожками капали на нижнюю губу. Девушка стояла на крыше одного из наблюдательных пунктов второй линии Барьера. Обычно гражданских сюда не пускали, даже высокопоставленных, но Астрид была исключением, ее здесь знали. Десять лет работы в аду дают некоторые привилегии — например, право по прихоти или неосторожности умереть во время прорыва аберрантов.
Ветер развевал ее волосы, сушил глаза. На улицах, дворах и перекрестках между линиями Барьера он поднимал пылевые воронки и гонял их призрачным волчком среди остовов сгоревших машин, пожранных разложением и коррозией детских площадок и прогнивших лавочек. В серых окнах темнело бесплодной пустотой — квартиры обчистили еще шестьдесят с лишним лет назад, когда люди только-только изолировались в городах. Километровая зона отчуждения отогнала горожан подальше от периферии. Но не всех. Мародеры появились быстро, но еще быстрее они исчезли. Те, кто не одумался, встали в рядах первых зараженных. А потом и аберрантов.
Астрид, как всегда, не услышала его шагов. Он никогда не позволял себя заметить, пока сам того не хотел. И все же, едва ощутив на талии чье-то прикосновение, она сразу поняла, что это он.
— Астри, — прошептал он.
— Привет, Меррик.
Она подставила ему щеку, но он со смехом поцеловал ее в губы. В первую секунду Астрид ответила. Она хорошо помнила эти губы, их вкус. Она им доверяла, она их любила. И он, паршивец, это знал. Хотя не должен был бы.
Девушка отпрянула, чуть толкнула мужчину в грудь.
— Меррик, проклятье, — пробормотала она. — Хватит так делать.
— Ладно, — невинно улыбнулся парень. Его удлиненный разрез глаз всегда выводил ее из равновесия, не позволял изображать недовольство или злость. В форме этих глаз, в их блеске таился вызов, игра.
— Ты всегда так говоришь, — все еще притворяясь, хмурилась она.
— Да, — согласился мужчина. — Но ладно. Больше не буду.
— Пообещай.
— Обещаю, Сестричка.
Она улыбнулась, отвернулась к городу. Меррик облокотился на парапет, встал рядом с ней.
— Я люблю, когда вы меня так называете, — она спрятала за волосами улыбку. — Хотя никогда не понимала, почему Екатеринбуржцы пользуются кличками.
— Просто традиция, — пожал плечами Меррик. — И привычка. Такая же, как и то, что ты называешь меня не Ральфом, а по фамилии.
— Потому что ты засранец, — Астрид стрельнула синим взглядом. Меррик снова невинно заулыбался.
«Черт подери», — подумала девушка, чувствуя учащающееся сердцебиение.
— Засранец! — крикнула она, отворачиваясь.
Ральф не протестовал. Так они стояли несколько минут, вслушиваясь в бесконечный шелест ветра, попавшего в ловушку бетонных городских коробок. Наконец, парень кашлянул.
— Я ненадолго, Сестричка. Меня ждут в тире. Ты хотела, чтобы я пришел?
Аллерсон помялась. Ей вдруг показалось, что звать сюда старого друга было на редкость неудачной идеей.
— Не теряйся, Астри, — подбодрил ее Меррик. — Выкладывай, что случилось.
— Это Каравценко, — вдруг со злостью бросила она.
— Полковник? Что с ним?
— Он хамло и шовинист. После недавних новостей мне, хочешь-не хочешь, нужно было с ним пообщаться, но теперь все еще больше запуталось. Он совершенно не собирается подчиняться. Начал нести какой-то вздор. Говорить, что я занимаю место.
Меррик помолчал.
— И что ты ему ответила?
— Не помню. Что-то. Мы долго разговаривали, но, кажется, в конце концов, он не слишком изменил свое мнение.
Ральф вздохнул.
— Сестричка, Иосиф Каравценко — прекрасный командир. Он посвятил свою жизнь работе на Барьере, причем не где-нибудь, а на самых горячих его участках.
— Штабист, — хмыкнула Астрид.
— Нет, ты не права, — возразил Меррик. — Каравценко действительно хороший атаман, а по натуре — боец. Я слышал, что друзей он не заводит, это правда. Но ребята из Надзора его ценят. Может, покурить с ним да за жизнь побалакать не выйдет, но зато он тебя из пекла вытащит, отряхнет, и обратно в строй поставит. И еще он умеет следовать приказам. Любым, даже тем, что считает плохими. Однако…
— Однако что?
Парень откашлялся, неуверенно повел плечами.
— Месяц назад нас вызывало начальство. Роввель, директор СГО. Ты знаешь, о чем мы говорили?
— Нет, — пробурчала Астрид. — Но догадываюсь. Он предупреждал, что угроза будет не только снаружи вездехода, но и внутри.
— Алес Солмич и его люди, да.
— Ты уже встречался с ними?
— Они…, — Меррик замялся, — они хорошие бойцы, Астри. Мы не проводили совместных тактических тренировок, но я о них наслышан. Сильные головорезы.
— Я не о том, Актер. Ты встречался с ними?
Меррик помолчал.
— Пересекались, — наконец выдавил он.
Руки младшего лейтенанта Кайла Далласа работали, как автоматические поршни. Шаг, удар, разворот, еще удар, блок, отход. И снова вперед, снова град ударов. Его противник не слишком налегал на атаку, пытался работать от защиты. Выходило не ахти как. Даллас увеличивал дистанцию лишь для того, чтобы получше прицелиться, решить, как он будет обрабатывать старшего сержанта Тони Льюиса теперь.
Его спарринг-партнер был старше на десять лет, но так и не дорос до офицерского звания. Он принадлежал к тому типу мужчин, который вполне довольствуется простой незатейливой жизнью вечного подчиненного. Льюис никогда этого не озвучивал, совсем наоборот — временами сетовал на несправедливое начальство, на превратности судьбы. Но в душе старший сержант ужасался при мысли о том, чтобы прилагать какие-то усилия, чтобы стараться вырваться из беспросветного болота его жизни. Ему проще и уютнее было оставаться внизу.
Даллас чувствовал к Льюису презрение: сам выходец из бедного промышленного Блока, Кайл не мог совладать с переполнявшим его чувством гордости за собственную малую звезду на погонах. Он был молод, амбициозен, агрессивен и решителен. Карьера, гражданский статус, как можно скорейший выход на коррупционные схемы, которые позволят ему жить припеваючи — такими были цели Далласа. Разбираться в том, почему тридцатичетырехлетний Тони Льюис до сих пор оставался в сержантах, пусть и старших, парень не собирался. Он вообще не любил ни в чем разбираться, предпочитал переть напролом.