Будет водка – и повод найдётся,
И все горе идёт от неё.
Это стихотворение я не читал студентам. Я вообще не видел его в сборнике сочинений, изданных после смерти поэта. Возможно, что оно и написано было под возлиянием и улетело ко мне вместе с письмом, а я не бегал и не кричал:
– Смотрите, у меня есть стихотворение, собственноручно написанное Есениным.
Я даже не знаю, сохранилось это письмо или нет. Возможно, лежит где‑нибудь в моей старой квартире, если она ещё существует. Я много раз проходил мимо квартиры недалеко от Главного штаба, но не находил в себе сил зайти в неё. Вдруг там живут чужие люди и им абсолютно всё равно, кто там жил и куда делись все вещи у двух людей, у которых не было никаких родственников и наследников.
Незадолго до окончания учебного года у меня представилась такая возможность. Я зашёл в свою квартиру один. С ААА я это сделать бы не смог, чтобы не вносить дальнейшую путаницу в мою личность, которая как по волшебству из двенадцатилетнего мальчишки выросла в двадцатитрёхлетнего юношу.
Глава 32
Я подал по команде рапорт с просьбой разрешить мне сдачу экзаменов экстерном за весь курс Николаевского кавалерийского училища.
Рапорт прошёл долгий путь по инстанциям и, наконец, меня вызвали в Главный штаб, чтобы вместе с представителями Управления военно‑учебных заведений решить, действительно ли я способен к сдаче экзаменов за весь курс училища.
Практически мне был устроен предварительный экзамен по всем изучаемым предметам. В Главный штаб я прибыл в одиннадцать часов до полудня, а возвращался в училище в пять часов после полудня. Экзамен я сдал, так как получил разрешение на сдачу экзаменов экстерном за курс училища. Но экзамены придётся снова сдавать в училище представительной комиссии, чтобы все юнкера могли видеть весь процесс, и чтобы все знали, как можно стать офицером при успешном освоении учебной программы.
Проходя мимо дома, в котором мы жили вместе с Марфой Никаноровной, я увидел свет в окне гостиной нашей квартиры. Практически механически я завернул к подъезду и вошёл в него.
В подъезде сидела консьержка лет семидесяти или старше, но я её помнил, совершенно молодой.
– Вы к кому, господин военный? – спросила она меня.
– В двадцать пятую, – сказал я и козырнул ей так же, как козырял всегда из уважения к нашей домохранительнице, которая как цербер блюла вверенный ей подъезд.
– Пожалуйста, проходите, – сказала консьержка и перекрестилась.
Я подошёл к своей квартире и нажал кнопку звонка.
Дверь мне открыла женщина лет сорока с небольшим и вопросительно посмотрела на меня:
– Вы к кому?
– Мне нужна Марфа Никаноровна Туманова‑Веселова, – сказал я.
– Её нет, – сказала женщина, – а вы кто?
– Я – Ангел, – сказал я.
– Проходите, – сказала женщина и шире открыла дверь.
Я вошёл в квартиру и нашёл, что в ней всё находилось так, как это было при мне. Совершенно ничего не изменилось. Та же старинная мебель, та же посуда. Те же книги на полках. Наш письменный стол у окна. Я вопросительно посмотрел на женщину.
– Да, здесь всё оставлено так, как это было при профессоре и её муже, – сказала она. – Марфа Никаноровна наняла меня следить за квартирой, вносить квартплату и наводить порядок в ней. Она сказала, что придёт Ангел и напишет на бумажке, как его зовут и адрес в городе Энске. Вот на этом листочке.
Я сел за стол, взял свою ручку и написал: Туманов Олег Васильевич, и два адреса в городе, где мы проживали вместе с Марфой Никаноровной.
Женщина взяла мой листок, а из сумочки достала какое‑то письмо и положила оба листочка передо мной. Листок был моей дневниковой записью, на котором рукой моей жены в той жизни были написаны мои фамилия, имя и отчество и два адреса в городе Энске. И главное, что мой почерк в этой жизни был практически таким же, как и в этой жизни.
Затем женщина достала из потайного отделения письменного стола карточку Сбербанка и подала её мне. Карточка была на моё имя. И кто без ведома хозяев мог знать о потайном отделении? Только доверенный человек.
– Вы прямо сейчас будете заселяться в квартиру? – спросила меня женщина. – Если сейчас, то моя задача выполнена, и я пойду к себе домой. Остатки средств, которые перевела Марфа Никаноровна на мою карточку, я переведу на ваш счёт. Документы на квартиру находятся в письменном столе.
– Подождите, подождите, – остановил я её. – Вы лучше скажите, как вас звать‑величать, потому что у меня есть к вам большая просьба. Я прошу вас остаться экономкой у нас и продолжить содержать квартиру в порядке, если вы не против. Я думаю, что вопрос с оплатой вашего труда мы решим к взаимному нашему согласию.
– Зовут меня Екатерина Матвеевна, – сказала женщина. – Я работала завхозом в институте на кафедре Марфы Никаноровны и когда пришла пора выходить на пенсию, то профессор взяла меня к себе в качестве экономки. Семьёй я не обременена и поэтому ваша просьба не будет для меня в тягость. Я прихожу сюда раз в сутки часам к четырём после полудня. Вот это ваш комплект ключей, чтобы вы в любое время могли прийти сюда и отдохнуть от вашей военной службы.
Мы тепло попрощались, и я ушёл. Проходя мимо консьержки, я снова козырнул ей, а она перекрестилась.
Глава 33
Экстерн‑экзамен был назначен на май месяц. Говорят, что если кто‑то что‑то делает в мае, например, рождается, то ему всю жизнь придётся маяться.
Даже песня такая есть:
В мае всё случается,
Сердце молча мается,
Королям и Золушкам
Нынче не до сна,
Травы пахнут мятою,
Очень‑очень непонятная
Эта ранняя весна.
Начнём с того, что в пограничном училище в моей первой жизни выпуск офицеров был двадцать восьмого мая в день пограничника. Пока все остальные курсанты всех военных училищ маялись на государственных экзаменах, офицеры‑пограничники рассекали необъятные просторы нашей родины с отпускными билетами и сидели в ресторанах в компаниях своих друзей, рассказывая, как они вместе с верным Ингусом будут ловить нарушителей государственной границы.
И они, как, впрочем, и я, не знали, что все четыреста с лишним нарушителей границы, пойманных Ингусом вместе с пограничником Карацупой, шли из России за границу и только один человек шёл из‑за границы в Россию. Вот это был настоящий вражина, потому что никакой нормальный человек не стремился попасть в Россию ночью через рубежи сигнализационно‑заградительных систем и контрольно‑следовых полос.
Вот и я предстал один перед внушительной комиссией преподавателей и представителей высших штабов.
Вопросы по уставам внутренней службы, дисциплинарному, гарнизонной и караульной службы, уставу полевой службы и кавалерии с иппологией сыпались как из рога изобилия. Как же, перед ними выскочка, вундеркинд, который считает, что он за год выучит всё, что положено знать командиру, обучаемому два года, и станет полноправным офицером императорской армии.
Все действующие уставы были приняты в период русско‑японской войны 1904–1905 годов и до начала кратковременной Первой мировой войны. После этого наша армия не воевала. Военная наука как бы остановилась и усердно маршировала на месте, выпуская одного за другим теоретиков современной мировой войны, о которой все мало что и представляли. Тоже происходило и в странах – потенциальных союзниках и противниках. Кое‑что я оформил в виде своих предложений по развитию военной науки, чем насторожил теоретиков Главного штаба.
По программе иностранных языков меня экзаменовали по немецкому и английскому языкам. Никто не говорит, что все знали немецкий язык, как настоящие немцы или англичане, как это показывают в фильмах для массового зрителя. Знаешь, как найти дорогу, допросить пленного, найти магазин и выпивку в незнакомом городе и ауф видерзэен или гуд бай, садись Ахметка, вот тебе отметка нуммер пять.
Катастрофа чуть не случилась на Законе божьем. Всё шло хорошо. Меня экзаменовали так, как будто мне пришлось бы приводить личный состав к причастию или проводить панихиды по убиенным и вести учёт исповедей. Всё это мне было известно и как человеку современному малоинтересно.
И тут протоиерей благочинный Евлампий задал свой любимый вопрос:
– А расскажи‑ка нам, отрок, как Господь сотворил землю.
И тут я им выдал:
– Наша земля, как и другие планеты Вселенной, образовалась в результате Большого взрыва. В центре нашей Солнечной системы находится огромная звезда, названная Солнцем, вокруг которой вращаются планеты Меркурий, Венера, Земля со своим спутником Луной, Марс со спутниками Фобос и Деймос, а также планеты Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун со спутниками и кольцами астероидов. Учёные всех стран подтвердили, что все эти планеты вращаются вокруг Солнца, а не Солнце вращается вокруг нашей Земли. Космонавты разных стран неоднократно облетали вокруг нашей Земли и её спутника Луны, и никто не видел безбрежного моря‑океана, в котором плавает огромный кит, на спине которого стоят три слона, держащие на своей спине плоский блин земли окружностью сорок тысяч километров. Вместо этого учёные определили, что всё сущее в нашем мире состоит из молекул, а всё состоящее из молекул на атомном уровне состоит из протонов, нейтронов, на субатомном уровне из электронов и кварков и на бозонном уровне из тахионов и фермионов. И все эти частицы соединены между собой гравитационными связями в виде абсолютно маленьких струн, взаимодействие между которыми объясняет всё сущее в нашем мире.
– Хватит, хватит, – замахал руками представитель правящего Синода, – благочинному плохо.
Благочинный походил на частиковую рыбу, которую вытащили с огромной глубины, у неё были выпученные глаза, ей не хватало углекислоты глубин, и она хватала ртом воздух, как будто в нём было какое‑то спасение. Санитары подхватили священника, положили на носилки и куда‑то уволокли. Именно уволокли, потому что благочинный был весом не менее шести пудов и о нём можно было сказать по‑некрасовски: толстый, присадистый, красный как медь. Мне никто и ничего не говорил, но начальник Главного штаба, проходя мимо меня, укоризненно покачал головой.
– Дело дрянь, – подумал я, но проходил один день, проходил второй, проходил третий и никто и ничего не говорил. Выдержал я ли я теоретический экзамен или нет, никто не знал. Всё‑таки, на дворе была вторая половина двадцатого века, коммунизма не было, а информация и общественное мнение играли большую роль в том обществе, в котором не без моей помощи очутилась Россия.
Зато на второй день после теоретического экзамена газета «Биржевые ведомости» вышла с передовой статьёй: «Российские офицеры из динозавров превращаются в людей нового мира», где была расписана моя речь в ответ на вопрос благочинного о том, как Господь создал нашу Землю.
– Молодой фельдфебель‑кавалерист может заткнуть за пояс учёных‑физиков!
– Армия уже не кичится своей необразованностью!
– Возрождается время Кюи и Мусоргских!
– Поэт и кавалерист Туманов сломал традиции цука Михаила Лермонтова!
Снова я стал звездой уже не губернского, а столичного города. В газетах стали печатать мои стихи, которые запомнили студенты‑медики, у которых я бывал в гостях.
На контрольно‑пропускной пункт училища приехала ААА.
– Я поссорилась с папа, – сказала она, сделав ударение на последнем слоге. – Он как был динозавром, так и остался. У нас с ним не осталось общих тем для разговоров. Он тебя называет не иначе как нигилистом и разрушителем устоев. Я даже не знаю, как мне быть.
Я отдал ей ключи от своей квартиры и сообщил адрес, сказав, чтобы она пожила там несколько дней, пока я не приеду туда в выходной день.
Глава 34
На понедельник назначен выезд в летние лагеря, которые были значительным событием для любого военно‑учебного заведения, выезжавшего из города на свои летние базы. Как правило, во время лагерного сбора выпускники сдавали практические экзамены и ожидали указа о присвоении им первого офицерского чина.
У фельдфебеля курса предвыездные хлопоты занимали всё свободное время. Организация и сдача имущества на склады, наведение порядка, чтобы в училище было всё идеально, пока юнкера развлекаются до седьмого пота в лагерях.
В субботу около одиннадцати часов до полудня меня вызвали в строевой отдел, где кроме заместителя начальника училища по строевой части находился ещё и полковник в мундире Генерального штаба с аксельбантами.
– Господин фельдфебель, – строго сказал он, – вас приказано доставить к начальнику Главного штаба генералу Алексееву.
Я козырнул и попросил предоставить мне четверть часа на приведение себя в порядок. Через пятнадцать минут я уже был тем лощёным военным, которым привык быть всегда.
На «моторе» мы поехали в Главный штаб. Обратите внимание, что слово «мотор» для обозначения автомобиля сохранилось со времён появления автомобильного транспорта и может свидетельствовать о закостенелости военной машины Российской империи.
В приёмной начальника Главного штаба находилось человек пять офицеров с папками на доклад, но меня впустили сразу после выхода очередного посетителя.
Не дослушав мой рапорт о прибытии, генерал сразу приступил к делу:
– Где моя дочь?
– Вероятно, что она дома, – сказал я.
– Где дома? – начал взрываться генерал.
– Как где, – деланно изумился я, – у вас.
– Нет её у меня дома, – сжимая кулаки сказал генерал Алексеев.
– А что так? – спросил я.
– Мы с ней поссорились, и она ушла из дома, – сказал генерал.
– А при чём здесь я? – задал я естественный вопрос.
– Да она только о вас и говорит, – сказал генерал, – к кому она может пойти, как не к вам, к своему жениху? Где она?
Я понял, что нужно перестать темнить, иначе генерала хватит инсульт или инфаркт и тем самым подорвёт боеспособность нашей армии.
– Господин генерал, – сказал я, – я её тоже несколько дней не видел, но знаю, что у неё всё хорошо и она сразу вернётся домой, как только вы оба остынете. Для меня будет самой большой радостью знать, что вы снова вместе и что любите друг друга. Она тоже рассказывает только о вас.
– Я уже остыл, – сказал генерал, – и попрошу вас передать ей, что я извиняюсь перед ней и прошу к вечеру быть дома. Мать вся извелась. А также вас вместе с ней. Ну, то есть вы оба должны быть у нас сегодня вечером. Вам всё понятно?
– Так точно, господин генерал, – сказал я, – разрешите идти?
– Подождите, – сказал генерал Алексеев. – На экзамене вы наделали много шума. Общая оценка на отлично, а вот правящий Синод пришлось уговаривать и увещевать, что если они и впредь будут втюхивать в армии теорию о море‑океане, то они отвратят от себя абсолютное большинство военных, имеющих поголовное среднее образование. Я надеюсь, что на практическом экзамене вы покажете отличные результаты. В пору моей молодости знавал я одного Туманова Олега Васильевича, который за день из рядового вольноопределяющегося стал зауряд‑прапорщиком и командиром роты обеспечения учебного процесс в кадетском корпусе. Тот стрелял как настоящий снайпер и его досужие газетчики назвали русским снайпером, который воевал в Южной Африке, и за его голову английским правительством была назначения кругленькая сумма в золотых фунтах. Вот был скандал так скандал. Мы, молодые офицеры, все хотели быть такими же, как он. Так что, надеюсь, не посрамите своего круглого тёзку.
Вернувшись из Главного штаба, я доложил о прибытии начальнику курса и сообщил о приглашении генерала Алексеева прибыть к нему вечером домой. Затем с КПП из телефона‑автомата позвонил на свою квартиру и попросил ААА подготовиться к нашему походу в гости к её родителям, передал, что отец очень скучает и приносит свои извинения.
Когда я пришёл домой, экономка Екатерина Матвеевна была ещё дома, и они вместе с ААА что‑то шили.
– Родственные души, – подумалось мне. – Офицерская жена должна уметь делать всё, – и я постучал в косяк двери, чтобы голосом не испугать двух белошвеек.