От Дивирги до Илича по горной дороге – 80 километров. Полдня потребовалось, чтобы выгрузиться, привести полки в порядок и выдвинуться. Шли максимально быстро и дошли до нового промежуточного пункта назначения вечером третьего дня. Календарь меж тем показал 19 число. Седьмой день войны. Еще до начала непосредственных боестолкновений дивизия уже потеряла 217 человек травмированными, заболевшими и отставшими. А может – дезертировавшими.
В городе Илич дивизию самым неожиданным образом ждал транспорт – в кой это веки штаб отработал как надо и новой проволочки не случилось. Генерал планировал по началу грузится и выезжать утром, чтобы в темноте не ломать себе ноги, но служащие железной дороги его переубедили. Ночью гораздо проще прорваться.
– В каком смысле прорваться? – удивился Елсин Алтай.
– Днем мы ехать не будем, – уверенно заявил главный в поездной бригаде. – Русские уже близко, их самолеты днем регулярно летают вдоль путей и охотятся на локомотивы. Да и вагоны обстреливают. А ночью можем проскочить до Эрзинджана. Там хоть какое-то зенитное прикрытие. Поэтому грузитесь как можно быстрее, господин генерал. И да хранит нас всех Аллах.
Аллах не сохранил: проскочить не получилось. Да и, по правде говоря, шансов было мало. Ветка Илич-Эрзинждан петляя вдоль Ефрата, текущего по дну длинного ущелья, на своем пути с десяток раз этот самый Ефрат пересекала, и вероятность того, что все эти небольшие мосты окажутся целыми, была не слишком велика. Разрушенным оказался небольшой мост недалеко от селения Сурек в полутора десятках километрах от Эрзинджана.
Выгружаться на насыпь посреди поля – то еще приключение. Если пехоте особой разницы нет, то выгружать артиллерию и особенно лошадей задача не из простых. Впрочем, и ее решили: нашли местных, реквизировали доски, сделали пандусы. При этом, однако, повредили одно орудие – не критично, но в поле не починить, поэтому пришлось бросить – и несколько лошадей из мобилизованных перед войной чего-то испугались, бросились вперед и закономерно поломали ноги, скатившись с насыпи.
Выгрузка заняла весь день. Уставшие люди, уже две недели, находящиеся в пути, ползали под палящим августовским солнцем как разморенные мухи и только близость к промежуточному пункту назначения, коим являлся крупный (относительно) город Эринджан, и где можно было поесть горячей пищи, помыться, почиститься и отдохнуть, хоть как-то стимулировала солдат шевелить руками и ногами.
Генерал стоял в отдалении, благо самому командовать выгрузкой необходимости не было, смотрел на все это и ужасался. Заканчивался восьмой день войны, а он с подчиненной дивизией даже до фронта не может добраться. Две недели он воюет с дорогами и не понятно выигрывает или проигрывает. В любом случае весь этот бардак действует на людей деморализующее.
Из задумчивости генерала вывели крики людей. Стоящие вокруг офицеры что-то пытались рассмотреть в небе, Алтай тоже обратил свой взор ввысь. Там на фоне голубого безоблачного неба виднелась две черных точки самолетов. Сомнений в том, чьи это могут быть самолеты у окружающих не было, поэтому генералу только и оставалось как отдать приказ:
– Приготовиться к отражению воздушной атаки.
Вряд ли разведчики летают парами.
Вот только какими зенитными средствами обладала турецкая пехотная дивизия в 1941 году? Прямо скажем – небогатыми. Кроме пулеметов Максим – или его немецкого аналога MG08 – на зенитном станке, зенитный дивизион артиллерийского полка был укомплектован десятью 40мм орудиями Bofors L60. Вот только выгружено из них было только четыре, да и находились они в хвосте состава, то есть почти в километре от штаба.
– Надо было Бофорсы первыми выгружать, – озвучил начштаба мысль, пришедшую в голову каждому из присутствующих офицеров.
Тем временем пара самолетов увеличилась в размерах достаточно, чтобы их можно было опознать.
– Кто-нибудь знает, что это за самолеты?
– Что-то с двигателем жидкостного охлаждения. Значит не Рата. Возможно, ЯК или ЛаГГ.
– И чем это нам грозит? – генерал повернул голову к одному из штабных, неожиданно оказавшемуся знатоком вражеской авиации.
– Пулеметы, пушки 20 миллиметров, бомб быть не должно, – пожал плечами тот.
Истребители сделали круг над головой растянувшейся по ущелью дивизии, а потом резко пошли на снижение. На консолях крыльев загорелись огоньки, и спустя секунду донеслись звуки длинных пулеметных очередей.
Пехота внизу начала в панике разбегаться. Генерал покачал головой: качество личного состава оставляло желать лучшего. Впрочем, он был прав лишь отчасти – побежали далеко не все. Большая часть повинуясь приказам офицеров задрали винтовки в небо и принялись по команде залпами отправлять порции свинца навстречу штурмующим их самолетам.
Как бы подтверждая, что не все так плохо снизу заработал зенитный пулемет, а еще через несколько секунд откуда-то из хвоста дивизии в направлении русских рванула очередь зенитных снарядов бофорсов. Попасть с такого расстояния было, конечно, сложно, но с курса русских сбить удалось. Пара истребителей вильнула в сторону, после чего развернувшись на 180 градусов отправилась восвояси.
– Доложите о потерях, – бросил генерал, когда самолеты скрылись за вершинами соседней гряды. – Плохо все это.
– Что плохо, господин генерал? Вроде нормально отбились.
– Плохо то, – генерал повернулся к своему начштаба, – что теперь русские знают, что мы здесь. Выгрузиться мы до темноты не успеваем, идти ночью – половина людей поломает ноги. А завтра утром нас могут поймать на марше. И это будет уже не пара истребителей.
– Заканчиваем с выгрузкой как можно быстрее и сразу устраиваемся на ночлег. Всем отдыхать. Завтра подъем до рассвета, чтобы выступить с первыми лучами солнца. Попробуем проскочить. Вдруг на этот раз повезет больше.
И действительно повезло.
В этот вечер 20-ю дивизию больше никто не потревожил. Турки спокойно закончили выгрузку обозов, и, переночевав выдвинулись дальше. Начали движение еще, по сути, в темноте. Пятнадцать километров до Эрзинджана прошли за не полных пять часов.
Эскадрилья штурмовиков, направленных для нанесения удара по разведанной пехотной дивизии и прилетевшая на место за час до полудня, оную не обнаружила. Покрутившись над ущельем, штурмовики прошлись огнем по аэродрому соседнего города – который и до того по правде уже был в плачевном состоянии – разбомбили пару мелких мостов и отправились назад, подловив на обратном пути какую-то небольшую группу турецких военных, двигавших по им одним известным делам. Можно сказать, что турки оказались не в то время не в том месте. 12 штурмовиков Ил-2, заходящих на тебя, когда тебе и укрыться негде – вокруг голые склоны – это страшно.
Расстреляв боекомплект самолеты удалились, оставив после себя только трупы, но солдаты 20-й дивизии всего этого не знали. Не знали они и то, что отдых, на который они так рассчитывали откладывается. Или скорее отменяется. На фронте был полнейший армагеддон.
Карс пал на третий день войны. Где-то там в районе границы остались 51 и 67 дивизии. Русские на востоке уже вплотную подошли к Эрзеруму и обстреливают укрепления города из ствольной артиллерии. По другому направлению они уже вышли к берегу озера Ван. На севере с Трабзонского плацдарма, на который были высажены тяжелые танки, стальные реки растеклись во все стороны. На берегу, зажатая с двух сторон советскими войсками, а с моря обстреливаемая кораблями Черноморского флота капитулировала 48 пехотная дивизия.
Ко всему прочему Советы, видимо впечатлившись успехом Трабзонского десанта, попытались провернуть аналогичный трюк в Самсуне и Зонгулдаке. В Самсуне получилось почти так же легко, как и прошлый раз. Береговая оборона была подавлена с воды и с воздуха и советские морпехи прошли как по проспекту.
А вот в Зонгулдаке красные здорово умылись кровью. Этот порт всегда был стратегически важным сначала для Османской империи, а потом и для Турецкой республика, поэтому и береговая оборона там была покрепче и войск побольше и служба была поставлена лучше. А минное поле было управляемым. Поэтому полюбившийся советским морякам трюк с прорывом прямо к пирсам на мелкосидящих скоростных катерах тут провалился.
В итоге порт удалось отстоять, да еще и нанести врагу чувствительные потери, о чем и поведали общественности все вышедшие сегодня газеты.
Тем не менее общее настроение среди военных в Эрзинджане было не столь радужным, как хотелось бы. Успешный десант на Самсун ставил в очень уязвимое положение все части расположенные вдоль побережья между двумя захваченными черноморскими портами. Сбросить же десант в воду было нечем.
8 пехотный корпус по мирному времени базировавшийся на Мерфизон уже убыл на восток и как раз сейчас медленно таял под советскими снарядами в Эрзеруме. Части же находящиеся в западной части страны – вся первая и вторая армия, то есть почти половина всех вооруженных сил Турецкой Республики и нужно сказать самая ее боеспособная половина – перебросить ближе к фронту оказалось практически невозможно. Своими налетами на железные дороги, мосты, виадуки и разного рода транспортные узлы фактически заперли западные дивизии вдалеке от фронта. И теперь советы громят турецкие дивизии по-отдельности, без возможности хоть как-то оказать достойное сопротивление. Вся отмобилизованная, почти миллионная турецкая армия оказалась парализована и не способна дать врагу отпор.
Вопрос «что делать?» снова встал в полный рост. Как можно было догадаться, железнодорожного сообщения с Эрзерумаом не было уже несколько дней. Ветка Эрзинджан-Эрзерум на своем пути имеет с десяток небольших мостов через реки Фират, Бас и Карасу и сколько из них разрушены одному Аллаху известно. Вернее, в данном случае правильнее было спросить – сколько осталось целыми.
В итоге командование отдало приказ выдвигаться на восток, но не в Эрзерум – этот пункт похоже уже списали и шансов прийти туда вовремя, то есть до того, как советы раскатают последнего защитника в тонкий блин, не было – а к селению Терджан, где с опорой на берег одноименного озера выстраивалась новая линия обороны. Три гибнущие в Эрзеруме дивизии теперь должны были выиграть как можно больше времени, чтобы дать остальным закопаться в землю. Вернее, задолбиться в скалы.
Впрочем, все понимали, что и это – миссия для смертников. Никакого особого шанса сдержать русские танки у них не было. Просто и они в свою очередь должны были выиграть еще немного времени, что бы командование придумало что-то с войсками, застрявшими во Фракии и в зоне проливов. А иначе, им придется делать то, для чего их туда поставили – оборонять Стамбул. Вот только никто не предполагал, что оборонять его придется с азиатской стороны а не с европейской.
Еще одним преимуществом выбранной позиции для обороны было то, что до Терджана можно было доехать на поезде. Ну почти можно. Ближайший разрушенный мост – через Карсау – был всего в каких-то десяти километрах от точки назначения.
И опять выдвинулись ночью. Ни о каком отдыхе не могло быть и речи – каждый час, выигранный при обороне Эрзерума, следовало потратить с пользой.
Третий раз за последнюю неделю дивизия грузилась в вагоны. Надо сказать, что такие частые «тренировки» принесли свои плоды – третий раз получилось гораздо быстрее чем два предыдущих. Даже несмотря на то, что в дивизии добавилось техники. Генерал Алтай сумел убедить командование, что без хоть сколько-нибудь плотного зенитного прикрытия оборону построить не удастся, и ему выделили еще один дивизион Бофорсов и даже дивизион французских 75-миллимитровых пушек Шнедера, которые были в турецкой армии большой редкостью.
На удивление, финальный отрезок пути 20 дивизии прошел без приключений. Несколько раз в воздухе висели советские разведчики, но к счастью – без последствий.
23 августа они вышли к озеру Терджан и принялись окапываться. 25 августа к ним подошла 39 пехотная дивизия, ей повезло меньше. На пути к фронту ее два раза ловили советские штурмовики и прилично потрепали. Много убитых, раненных. Появились первые случаи дезертирства. В течение еще трех дней к рубежу подходили отдельные части, подвозили стройматериалы и боеприпасы.
А 26 августа пришла весть о том, то Эрзерум пал.
Генерал Алтай с тоской посмотрел на последние лучи закатного солнца, прятавшегося за соседнюю безымянную вершину. В горах темнеет быстро – как будто выключают свет – нужно давать команду отбой. Работать в темноте – только ноги ломать, лучше отдохнуть. Завтра будет тяжелый день, для многих из находящихся здесь, он станет последним.
Глава 23
Окрестности Лейпцига, Германия, август 1941 год.
События июня-июля, стремительно развивающиеся в Эльзасе, прошли по большей части мимо Курта. Для него боевые действия закончились 12 мая, когда остатки его 33-его танкового полка вывели в тыл на пополнение. На этот раз их забросили аж в Лейпциг: подальше от фронта и поближе к танковому производству. Впрочем, сделать это было не так сложно. Из двухсот сорока бронированных машин, числившихся в составе полка еще неделю назад, в строю осталось меньше сотни. Война продолжала собирать налог, как кровью, так и сталью.
В понедельник 9 июня полковник Крабер вызвал Курта в штаб полка. Вызов к начальству в понедельник, тем более, после бурно проведенных выходных – что может быть противнее.
Прибыв в штаб – полк занял пустующие казармы одной из убывших на фронт пехотных дивизий, поэтому в кой это веки можно было расположиться достаточно свободно – Курт обратился к дежурному и тот провел его к кабинету командира 33-его танкового.
Полковник обнаружился тут же. Большой стол, обтянутый зеленым сукном, был завален бумажными папками так, что за ним едва виднелась лысина самого полковника.
– Здравия желаю, господин полковник! По вашему приказанию прибыл.
– Доброе утро, Курт, – полковник поднял уставший взгляд на зашедшего обер-лейтенанта. – Проходи, садись. Пять минут. Вот разбираюсь личными делами пополнения.
Судя по кругам под глазами Крабера, этим он занимается уже не первый час. Скорее всего все выходные были проведены именно таким образом.
– На сколько все плохо? – Курт мотнул подбородком, указывая на бумажные горы.
Полковник поморщился.
– Могло быть хуже. Однако, с офицерами просто беда. Понятно, что хорошего танкиста за полгода не подготовишь. – Крабер снял очки с переносицы, и парой наклонов размял затекшую шею. Где-то внутри отчетливо щелкнуло. – Так вот я по какому поводу тебя вызвал: принимай первый батальон. Судя по всему, других офицеров нам не пришлют, а из того, что есть, ты самый лучший.
– Есть принимать батальон! – Курт подскочил на ноги вытянувшись по стойке смирно.
– Сиди не мельтеши, и без тебя тошно, – полковник скривился. Взял стоящую на столе кружку, заглянул в нее и, видимо, не удовлетворившись результатом крикнул, – Ганс! Ганс, мать твою, где тебя носит.
Дверь кабинета открылась – внутрь зашел молодой обер-ефрейтор.
– Ганс, сделай еще чаю, – полковник бросил вопросительный взгляд на Кура, тот одними глазами кивнул. – Два чая и пожрать чего-нибудь сообрази.
Когда дверь закрылась полковник продолжил:
– Так на чем я остановился? Ах да, принимай батальон. Есть у меня пару толковых фельдфебелей – будет тебе в помощь. Сколько тебе нужно ротных?
– Мне в роту однозначно нужно – у меня взводным еще рано роту давать. Во второй роте, можно поставить командира второго взвода, он, собственно, сейчас там и командует, после того как Вилли загремел в госпиталь. А в четвертой… – Курт задумался, – по правде говоря не очень тесно общался со ребятами из четвертой роты. Нужно смотреть. Не могу так сразу ответ дать. И еще есть замечания по поводу нового пополнения.
– Да?
– Девять прибывших водителей не имеют лицензий на управление гусеничной техникой.
– Как это? – Не понял Крабер.
– Не могу знать, господин полковник. Они, судя по всему, вообще не проходили обучение. Вернее, по их словам, их «назначили» водителями после двухкилометрового заезда. Более того, они не знают материальной части. Вообще. Как будто первых попавшихся из пехоты выдернули и прислали.