– Бардак! Ладно, с людьми решим. Теперь с техникой. Поедешь на завод в Магдебург, примешь танки. Возьмешь с собой пару техников, чтобы там все осмотреть.
– Сколько машин?
– Пока двадцать семь. Это «четверки». Вроде еще «штуги» должны быть. Но не сейчас, сейчас в первую очередь пополняют дивизии, которые в Эльзасе дерутся. И судя по всему, потери там… А еще ходит слух, что там наверху, – полковник ткнул пальцем в потолок, – решили снять чехов с производства. А вместо них выпускать какие-то самоходы на том же шасси. Потому как шасси от «единичек» уже закончились, а противотанковая самоходка армии нужна.
– Дано пора. По правде говоря, не хотел бы я кататься на этой консервной банке. А так – может что-нибудь дельное сообразят. Вот только, господин полковник, – Курт выразительно скосил взгляд на свой правый погон, где располагалась одна звезда обер-лейтенанта, – мне по званию батальоном командовать не положено.
Тут вошел сержант с подносом, на котором стояли пара стаканов с чаем, тарелка с бутербродами, печенье и розетка с вареньем. Дождавшись, когда сержант расставит все это богатство на столе и выйдет, полковник ответил:
– Да, и это вторая причина, по которой я тебя сегодня вызвал. «Вот приказ, – Крабер протянул через стол лист бумаги, – поздравляю гауптманом».
Второй раз за утро теперь уже гауптман Мейер подскочил по стойке смирно.
– Сиди, это тебе вместо железного креста. Награду ты себе еще заработаешь, а звание… Просто некого на батальон ставить. Считай это авансом.
– Постараюсь оправдать ваше доверие, господин полковник, – от свалившихся новостей голова шла кругом.
– Уж постарайся. Расти в званиях, – полковник усмехнулся, – так до конца войны генералом станешь. – И снова став серьезным, – а если будут вопросы какие-нибудь или проблемы, не стесняйся обращаться. Всегда помогу чем смогу.
Полковник Эвальд Крабер был отличным офицером, кайзеровской еще школы. Он погибнет в 1943 году во время налета английской авиации, когда его танковая дивизия будет выбивать остатки британских частей с Синайского полуострова.
Поездка на заводы Круппа в Магдебург принесла двойственные впечатления. С одной стороны – вид танкового конвейера, выпускающего по две машины в день внушал уважение. С другой – прикинув объем потерь танковых войск хотя бы даже на примере их дивизии, даже такому доморощенному стратегу как Курт стало понятно, что производство за потерями не успевает. Понятно, что много машин ремонтируются и опять вводятся в строй, что это не один завод в Германии – и в Австрии, вернее в Остмарке, есть и в протекторате – но тем не менее. Когда их дивизия ждет пополнения машинами по полтора-два месяца, а зимой, когда формировали новые танковые дивизии, так вообще – четыре месяца ждали, такая ситуация навевает грустные мысли.
Из хорошего – теперь все «четверки» шли с завода с длинноствольным орудием. Но на этом хорошие новости заканчивались. Когда в дивизию смогут отгрузить следящую партию танков никто не знал. Более того, после большого танкового сражения под Жарни, о котором, как о большой победе трубили из каждого утюга, с танками на фронте стало совсем плохо. Победа-победой, но поле битвы в итоге осталось за французами, а значит все поврежденные машины, которые еще можно было теоретически спасти, достались врагу. А это не много не мало почти пять сотен танков и самоходов. Пошел слух, что теперь выпускаемые танки будут распределять по дивизиям в ручном режиме, исключительно по личному указанию Гальдера, что хоть звучало совсем фантастически, однако наталкивало на совсем определенные мысли.
В конце июля танкисты, как и все в Третьем Рейхе праздновали большую победу в Эльзасе. Возврат потерянных двадцать пять лет территорий вызвал подъем общих настроений и стал повод для большой пьянки.
А вначале августа Курта вызвали на совещание в штаб дивизии, где полковник Бломберг огорошил всех новостью о том, что отпуск закончился и дивизию в срочном порядке перебрасывают. Это при том, что до штатной численности за два с хвостиком месяца их так и не довели.
За два года почти все офицеры дивизии выросли в чинах и в должностях. Все, кто выжил. Вот и Бломберг, начавший войну начальником штаба батальона, перескочив через ступень стал руководить штабом целой танковой дивизии. Предыдущего начштаба забрали еще прошлой осенью в свежеформируемую 14 танковую командиром.
Всех удивила не новость о передислокации, в конце концов война идет, а они уже два месяца прохлаждаются, а географическое направление. Вместо запада дивизию отправляли на восток.
– Советы объявили мобилизацию западных округов. Выдвинули свои самые боеспособные корпуса к границе. Официально – у них большие маневры, но командование предпочитает готовиться к худшему.
В комнате как будто подуло морозным ветром. Крупные мурашки пробежали по спине Курта, он внезапно почувствовал себя очень неуютно. Ничего хорошего вступление красных в войну не предвещало.
– Господин полковник, – раздался чей-то голос справа. Курт повернул голову: это командир разведбата дивизии – какими силами обладает противник? Хм… Потенциальный противник. Чего нам ждать?
– Так тебе и рассказали все. Может еще карты из Генштаба красных тебе показать? – Начальство было ожидаемо не в духе, – нас перебрасывают в район Варшавы. В случае возникновения, хм… осложнений, будем работать из глубины пожарной командой. На этом все, пакуем вещи и грузимся. Транспорт будет подан завтра в 12 часам. К этому времени подготовить технику и личный состав.
Все подготовить вовремя конечно не успели. Как обычно, в последний момент что-то сломалось, что-то потерялось – два с половиной месяца в тылу расслабили людей и вот так с места включиться в работу получалось далеко не у каждого. Так или иначе к вечеру десятого августа полк вместе с матчастью загрузился в эшелон и двинул на восток.
Что такое пять сотен километров для знаменитых своим порядком немецких железных дорог? Двенадцать часов пути и вновь выгружать танки с платформ.
Полк разместили не в самом городе, а на другой стороне Вислы в предместье, которое почему-то называется также как столица протектората – Прага.
Потянулись дни неспокойного ожидания. Казалось, воздух был наэлектризован от плохих предчувствий, но на деле ничего не происходило. 14 августа со скоростью лесного пожара по частям вермахта на этой окраине Германии распространилась новость, что зенитчики сбили самолет с красными звездами на крыльях. Дальше версии расходились – то ли на борту нашли разведывательное оборудование, то ли самолет вообще оказался транспортным, сбившимся с курса.
В полку начали шептаться: «сегодня», говорили одни. «Нет сегодня не успеют, завтра», – отвечали другие. Была объявлена повышенная готовность.
В такой обстановке прошло еще несколько дней. Закончилась вторая декада августа, а красные так и не напали. Они объявили об окончании маневров на границе и отвели войска. Угроза войны на два фронта, еще вчера столь явная, что ее можно было буквально потрогать руками, испарилась, оставив вермахт в дураках. Ведь пока почти три десятка дивизий прохлаждались на востоке, на западе обстановка разительно изменилась. А она и не могла не измениться. Нельзя снять с фронта такое количество войск – два десятка пехотных немецких дивизий – это примерно триста тысяч человек – и не заиметь дыр в боевых порядках.
Но вернемся не пару недель назад.
11 августа давление на Марнскую линию обороны неожиданно ослабло. Прямые атаки прекратились, куда-то исчезли танки и лишь прилетающие иногда снаряды напоминали, что враг тут и никуда не делся.
На следующий день высланная для прояснения обстановки воздушная разведка обнаружила отступающие части СС, покидающие Парижский выступ. Агентурная же разведка транзитом через Лондон принесла в Париж информацию о переброске части пехотных дивизий на восток для прикрытия границы от возможного советского удара. А значит Париж устоял и поражение в войне откладывается на неопределенное время. Англо-франко-советский блеф удался.
13 августа Ле Фигаро вышла с заголовком – «Второе чудо на Марне!», сравнивая ситуацию 1941 года с ситуацией года 1914. Тогда тоже удалось остановить стальную поступь немецкой армии в преддверье Парижа. Новость вызвала всеобщее ликование. Уставшие от плохих новостей и общей гнетущей обстановки, люди выходили на улицы, праздновали, радовались как дети.
Французский генштаб в этот момент попытался закрепить успех и контрударом с двух сторон подсечь немецкий клин, окружив таким образом войска СС под Парижем. Благо после переброски двух десятков дивизий наступательная способность вермахта явно снизилась на столько, чтобы не ожидать от немцев каких- либо сюрпризов.
На самом деле этот контрудар планировался союзниками в независимости от успеха обороны на Марне и состоялся бы даже если бы немцы вошли в Париж. В некотором смысле это было бы даже лучше – чес дальше отрываются танковые части от своих тылов, тем проще их отсечь. Впрочем, намеренно отдавать столицу де Голль, конечно, не собирался. Париж не Москва, а де Голль не Кутузов.
Утром 15 августа союзники перешли в контратаку по всему фронту. Основной удар с юга наносили третий и четвертый танковые корпуса, объединенные в качестве эксперимента в первую танковую армию. По сути, сюда собрали все танки, которые получилось достать. Второй корпус после Жарни представлял из себя одни ошметки, а первый еще с майских боев в Бельгии пополнить танками до штата так и не получилось. Как бы французы не старались, но их промышленность не успевала удовлетворить все потребности армии в боевой технике.
1 танковая армия наступала от Шалон-ан-Шампань на север, в попытке отрезать немцев восточнее Реймса.
На встречу ей наступали англичане. В их распоряжении из подвижных соединений было всего три танковых и одна моторизованная дивизия – по сути крупный танковый корпус. Англичане ударили от Ирсона на юго-восток в сторону Седана.
Отличный план, и, если бы он удался в огромный котел в районе Реймса угодил бы не только 1 танковый корпус СС – а это не много не мало почти 60 тысяч человек – но и несколько пехотных дивизий вермахта, державших фланги прорыва. Отличный, но слишком уж читающийся. А, как говорил Александр Васильевич Суворов – что бы победить, нужно удивить. На этот раз удивить не получилось.
Немцы начали отводить вырвавшиеся вперед части еще за четыре дня до начала французского наступления, поэтому к 15 августа подвижные части уже успели проскочить Реймс и непосредственно принять участие в отражении контратаки союзников. Вместо окружения, получилось еще одно встречное танковое сражение. Вот только здесь и сейчас союзников было просто больше: больше танков, только самолетов и больше пехоты. А Бог, как известно на стороне больших батальонов.
В итоге, контрнаступление, которое могло бы переломить ход войны окончилось, по сути, пшиком. СС-овский корпус успел проскочить, до того, как клешни сомкнулись. Удалось разгромить и окружить остатки двух пехотных дивизий, которые после непродолжительного сопротивление успешно сдались.
Боевые действия закончились в середине сентября, когда линия фронта практически вернулась туда, откуда началось последнее немецкое наступление. Почти. Километров тридцать вермахт сумел за собой оставить. Огромное достижение по меркам Великой Войны, которое в стратегическом плане значение имело около нулевое.
На этом активная война на Западном фронте в 1942 году закончилась. В течении октября, вернув отдохнувшие в Генерал-губернаторстве дивизии, немцы провели ряд «операций местного значения», который значительно на общую картину не влияли. Обе стороны выдохлись и нуждались в передышке. В ноябре зарядили дожди, а потом земля укрылась белым покрывалом. Снег скрыл следы шрамы от войны, реки покрылись льдом, плохая погода приковала к земле самолеты.
В ближайшие месяцы самые интересные события будут происходить не здесь, но об этом еще никто не знал.
Глава 24
Турецкая республика, сентябрь-октябрь 1941 год
По улице гремя траками и выпуская черные облака дыма, катились тяжелые танки с красными звездами на башнях. Дула орудий недоверчиво заглядывали в окна домов, выискивая там потенциальных врагов, но все было спокойно. На сколько вообще может быть в городе, в который входит вражеская армия, после того как оттуда бежало правительство и части, которые этот самый город должны были оборонять. На броне танков, прикрывая стальные машины от всяких неожиданностей типа противотанковой гранаты, брошенной из подковырни, сидела пехота. Сидеть на броне, под которой работает могучий дизель, а сверху дополнительно пригревает вполне горячее еще в это время года солнце – то еще удовольствие. Но все же лучше, чем идти пешком.
Улицы были совершенно пусты. Все, кто не сбежал – попрятались, не ожидая ничего хорошего от захватчиков. Однако Красная армия их в этом деле разочаровала. Никаких грабежей или других непотребств не последовала. Советская пехота последовательно брала под контроль город. Согласно заветам Ильича – телеграф, вокзалы – мостов в городе не было – правительственные учреждения, банки, арсенал, прочие критично важные точки.
21 сентября советские танки вошли в Анкару. Вместе с танками в столицу свежеобразованной Турецкой Народной Республики въехало правительство этого государства. В этот же день между ТНР и СССР было подписано перемирие.
Новый глава республики и первый секретарь Коммунистической партии Турции Шефик Хюнсю Деймер обратился к войскам с призывом остановить бойню и сложить оружие. Нельзя сказать, что это привело к моментальной остановке боевых действий. Исмет Иненю, переехавший с правительством в Стамбул выступил по радио с призывом не подчиняться «русским марионеткам», сражаться до конца и не жалеть ни своей не вражеской жизни. И хотя всем было понятно, что война потихоньку двигается к своей логической развязке, «законное правительство» капитулировать не желало. Возможно, они действительно верили в вероятность если не выиграть войну, то по примеру финнов нанести врагам такой урон, который позволил бы заключить мир на более-менее приемлемых условиях. А возможно, все дело было в эмиссарах одной островной страны, которые обещали разобраться с СССР после окончания войны с Германией, а до того предлагали убежище и возможность сформировать правительство в изгнании, но требовали, в свою очередь, бороться с красными до последней капли крови турецкого солдата.
Таким образом, война продолжалась. Но теперь это как бы была не Советско-Турецкая война, а как бы внутренняя, гражданская война между ТНР и ТР. Из пленных захваченных ранее под присмотром советских инструкторов сформировали две легкопехотные бригады – 1 и 2 народные и отправили их на передовую.
Вот только из турецких войск, которые все еще оставались лояльными Исмету Иненю и Турецкой Республики как будто вытащили стержень. Уже совсем не так стойко они оборонялись, практически перестали ходить в контратаки, участились случаи дезертирства, а то и просто перехода на сторону ТНР.
Собственно, последнему ефрейтору стало понятно, к чему идет война, и сколь исчезающе малы шансы на победу. Ну а патриотизм – что же, перефразируя известное выражение: он приходит и уходит, а жить хочется всегда.
28 сентября красная армия вышла к Средиземному морю в районе Мерсин. На этом направлении противник уже почти не оказывал сопротивления. Все те, кто сильно хотел сложить голову уже сложил в боях за столицу. Те, кто хотел сбежать – имел недалеко сирийскую границу, контроль за которой со стороны Франции вследствие нехватки сил был ослаблен до предела. Те же кто еще на что-то надеялся сейчас двигались на северо-запад, в сторону Стамбула. Дабы не дать утвердить крест над Айа Софией.
А 1 октября история сделала причудливый поворот. Войну Турецкой республике объявила Греция, под шумок решившая откусить кусочек и себе.
Согласно Гегелю, история повторяется дважды, первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса. Это был как раз тот случай, когда все с самого начала превратилось в фарс.