Рядом с кроватью ненавязчиво поблескивал золоченый стол с полным прозрачным графином. Это была вода. Я оскалился как вурдалак и алчно потянул к нему левую руку. Остановился и посмотрел на нее. Рука была товарного вида. Я постучал по кости и поморщился. Все-таки боль еще не ушла.
Что-то вдруг зашуршало, и я стиснул зубы, уставившись на деревянную лаковую дверь с печатным орнаментом. Потом посмотрел на истинный источник звука. Мот ожесточенно потягивался, бесшумно открывая зубастую пасть. Потом без всякого интереса поглядел на меня и легко спрыгнул со шкафа. На ковре он некоторое время в случайном порядке вылизывал лапы, а потом весом тела выдавил дверь и скрылся в неведомом мире.
Я положил голову на подушку и стал думать. Во-первых, рука свидетельствовала, что прошло не менее цикла Светозверя. Я не помнил решительно ничего из этого цикла, кроме мучительного жара и спасительных холодных капель некоего необъяснимого дождя. Это было интересно. Во-вторых, для трофея меня слишком трепетно выхаживали: честное слово я не понимал, зачем нужны пленнику бинты, вонючая мазь и чистая вода в графине. Даже если они хотят использовать меня как языка, это более чем роскошно. Наоборот, меня следовало бы держать в черном теле, и тогда я раскололся бы и за эти тугие бинты и за мазь и, тем паче, за графин с водой.
Стало быть, поэтика выигрывала у прозы.
Но поэтика так многолика. Чересчур. Личико у меня смазливое. И волосы отросли. И фигурка что надо. Светозверь побери, где-то ведь люди знают, что такое безвозмездная добродетель. Продадут в рабство какой-нибудь похотливой карге, и буду я… Да-а. Или так. «Приветствую вас толпа!!! (ответный восторженный рев Почти Легальной Арены). Вы знаете куда пришли, и вы знаете, что Первый вас не простит! (Почти Легальная Арена взрывается хохотом и улюлюканьем) Но буду ли я лжецом, если скажу, что Арена худший идол поклонению?! (Да-а-а!!!) Так я и знал. Тогда готовьтесь! Сегодня у нас знаковый бой! Бой знаковый, но отнюдь не символический! Итак, наш прославленный гладиатор Гладиатор, сегодня сойдется в битве с проявлением тирании и цепких когтей Актов Авторитета! (яростный рев, треск раздираемых рубах). С каким, спросите вы? С одним из кровавых клинков в рукаве нашего достопочтенного Автора. С безжалостным койотом разведки и убийства. Настоящим Нееезрииимыыым!!!».
Примерно так.
А потом мои ошметки будут продавать на выходе за два профиля.
Нужно было что-то предпринять. Выскользнув из-под одеяла, я убедился, что нуждаюсь в одежде. Хотя бы в набедренной повязке. Я обошел комнату и в изголовье кровати увидел табуретку, на которой лежал мой чистый отутюженный костюм, тщательно заштопанный тонкими прозрачными нитями, чтобы швы не портили общий вид. Я принялся торопливо облачаться, поглядывая на дверь. От одежды пахло ароматизирующей смолой. Лицо мгновенно свело судорогой, и я отчаянно чихнул, едва не потеряв равновесие.
– Будьте здоровы.
Я замер. Но потом спокойно закончил одеваться, тщательно зашнуровал половинки кожаного доспеха, подтянул мокасины до колен и… интуитивно швырнул табуретку ножками вперед. Он чуть склонил голову влево, и табурет лишь слегка всколыхнул густую каштановую прядь.
И только тут я понял, что мои пазухи для метательных ножей заполнены именно тем, для чего они предназначены.
– Превосходно, – довольно сказал Вежливый. Он словно провоцируя меня, отошел от двери и на мгновенье повернулся ко мне спиной, чтобы развернуть к себе полужесткое кресло. Потом сел в него, скрипнув кожаной обивкой, и поправил сбитую табуретом прядь. – Вы куда-то собрались? Туалет по коридору направо, а потом ныряйте под бордовые портьеры и все увидите. Я подожду вас здесь.
– Вы ставите меня в неловкое положение, сударь, – сказал я, пытаясь перебороть его спокойный взгляд цвета мореной древесины.
– Вельд, если вам будет угодно, – мгновенно подхватил он, на удивление искренне улыбнувшись. Это неплохо ему удавалось. У него была гладкое блестящее лицо послушного домоседа, или мэра какого-нибудь крохотного курортного городка. Располагающе шевелились маленькие лисьи усики под красивым прямым носом, и уютно подрагивала длинная тонкая бородка, завивающаяся в кольцо.
– Прежде всего, – продолжал я, начиная осторожно жестикулировать, чтобы незаметно добраться до ножа, – мне непонятны ваши намеренья. Считаю необходимым донести до вашего сведенья, что относительно вас я имею самые скверные подозрения. Думаю, вам следует объясниться.
– Объясниться? – переспросил он добродушно. – Извольте. Но для начала: могу ли я узнать ваше имя, молодой человек?
– Родас, – сказал я, не задумываясь.
– Так вот, господин Престон Имара от’Крипп, – сказал он, не моргнув глазом. – Я начну с самого начала, чтобы создать нужную мне атмосферу. Итак, представьте себе кабинет вашего наставника, Иордана Магутуса. Он сидит за своим столом в своей страдающей от геморроя позе, быстро просматривая документы. Его левый глаз чуть прищурен. Он уже в третий раз набивает трубку свежим табаком, но каждый раз откладывает ее в сторону. Он в некотором затруднении. Ему неприятно давать поблажки, да никто от него этого и не требует. Но сын Председателя. Великий Первый, стоит ли рисковать, если последствия неизбежны? Притом самые неприятные. Пусть уж мальчик для начала совершит небольшой марш-бросок, а потом пристрелит пару бродяг-сектантов во имя Авторитета. А что б наверняка уберечь его от пьяной драки в каком-нибудь трактире и случайных связей с женщинами легкого поведения, которые его непременно соблазнят, вместе с ним отправляют «старшего брата». Задание почти постановочное. Не интереснее обычных тренировок.
И вот они маршируют до Терепа, находят связного, который указывает пальцем в карту. Ему заранее сказано куда указывать, ибо, как я уже сообщал: задание фактически постановочное. Так все думали. Ну что может быть за товарец у этих жалких диссидентов? Карикатуры на Автора и значки запрещенной религии? Оказывается, нет, не карикатуры и даже не значки. Импортная, десятикилограммовая маггическая бомба наложенным платежом из Империи. Тридцать тысяч профилей, господин Престон. Эта цена самой бомбы, не считая дорожных и кадровых расходов. В итоге тридцать две тысячи золотых профилей Авторитета. Нелепое стечение обстоятельств. Везение или невезение, но невероятное. Кто-то из вас двоих, вероятнее ваш братец, не понимая, что именно перед ним находиться, подрывает и себя и несчастных сектантов (милейшие люди, кстати, за мелкими исключениями), которые здесь выступали невинными посредниками. Я справедливо не мог даже предположить, что на них кто-то обратит внимание. Но нет, Гротеск, похоже, действительно видит дальше, чем может осмыслить.
Но вернемся к вам, господин Престон. Вам в этот момент нехорошо. Вы понимаете, что случилось непоправимое, и не знаете, что предпринять. К тому же у вас вдруг просыпается совесть. Это приводит вас в идеологический ступор. Что делать? Вы больше не хотите убивать без собственного мотива. Чужие мотивы вызывают у вас справедливое осуждение. Но вы больше ничего не можете. Вас не научили многому, как ни странно это звучит. Почти ничему, что могло бы пригодиться в жизни, не требующей смертей для поддержания собственного существования. Разве что…
– Ну, – сказал я, низким от злости голосом. – Продолжайте! Я, кажется, понял кто вы. Хватило обрывков информации и общей харизмы. Правда, у нас вы проходите под другим именем.
– Не я, – возразил Вельд снисходительно. – Все это были абсолютно незнакомые мне люди, которых хватали, сажали и вешали вместо меня. Мое дело переписывалась больше тридцати раз, а вы молодой человек, видели один из вариантов. Представляю какое отвращение от этого спектакля испытывает старина Магутус. Но что ему бедняге делать, если тэны брызжут, тэны сучат ногами, тэнам подавай освеженного меня, маринованного в жетовском рассоле. Вот и приходиться актерствовать… А впрочем, это нетрудно. У него так много политзаключенных на примете. Вы ведь знаете, что находиться в катакомбах вашего крыла? «Вот Железная Дева: столь прекрасны резные очи из белого холодного металла, и перси, подобные совершенству, если искать его в этом мире, и столь же прекрасна и чувственна боль сотен шипов со страстью терзающих тело». Это не я придумал, упаси Первый. Просто щажу ваше незнание мягким слогом.
– Вы настолько глубоко проникли в нашу систему? – спросил я с отвращением.
– О, «систему», – с непонятной интонацией повторил Вельд. – Все-таки в вас есть червоточины патриотизма. Ничего, заживут. Ваша «система», это просто древняя, придуманная еще черти знает кем номенклатура, которую Гротеск до сих пор эксплуатирует. Любой достаточно грамотный человек с доступом к информации разбирается в вашей «системе» не хуже Магутуса. Я грамотный человек и у меня есть доступ к информации. Вот и все. Никаких лазутчиков, никаких подглядываний в ночные горшки, никакого промышленного шпионажа. Я сам пользуюсь похожей системой с поправкой на демократичность. То есть никакой пропаганды, никаких Зверей и кодексов под подушками. И Железных Дев у нас нет. Есть прогрессивная фармацевтика, на которую скупиться Гротеск.
– Да ну? – изумился я желчно. – То, что вы мне сейчас говорите, очень смахивает на пропаганду. Просто не отличить. Не вижу только поправки на демократичность.
– Ну как же, – всплеснул руками Вельд. – Извините. Для чего нужна была вся моя вступительная речь? Мы, Гильдия Воров, имеем фиксированное требование ко всем членам клуба: не убивать на работе без крайней необходимости. Если говорить конкретно – только в порядке самозащиты. Да и то, есть целая подборка других способов отбиться. Прогресс доступен для всех. У нас есть богатый арсенал вспомогательных средств… Но я рано заговорил о деталях, хотя это помогло бы мне в искушении. Господин Престон, вы очень проницательный молодой человек, и мне кажется, вы уже догадались, что я хочу вам предложить. И все-таки: я хотел бы сделать вас почетным членом нашего клуба.
Я догадался. И все равно был шокирован.
– Я не сомневаюсь в глубине ваших моральных принципов, – продолжал Вельд, глядя в мои остановившиеся глаза. – Никто не заставляет вас обворовывать людей, которым не под силу помогать нашему клубу. Мы этим не занимаемся, потому что это бессмысленно. Нищие находятся под нашим протекторатом, мы регулярно помогаем им, чем можем, потому что только так можем оправдать свое существование. Вы сможете сделать большой вклад в это праведное дело. Дорогие особняки заскучавших толстосумов, с вашим талантом и навыками – это не составит вам труда. И никто, между прочим, не заставляет вас брать лишнее. Кто посмотрит на ваши моральные принципы в Гротеске – это другой вопрос. Вы уже в этом убедились. Там вы инструмент, здесь – джентльмен удачи, полноправный и свободный.
– У вас хороший слух, – сказал я, пытаясь не выдать свою заинтересованность. – А я много говорю. Вы правы, мне не нравиться убивать людей. Обворовывать их? Эта игра некогда доставляла мне удовольствие. Но эти люди знали, что я рядом, не знали только, когда произойдет действие. И это была игра. Мне не нравиться ваше предложение.
– Вы в праве отказаться, – немедленно откликнулся король воров. – Вам завяжут глаза и выведут отсюда. А после этого можете отправляться куда пожелаете. Можете вернуться в Гротеск и медленно сходить с ума в конфликте с самим собой. Или вернуться домой. К отцу. Или пойти бродяжничать. Но учтите, просто так, без лицензии, на территории столицы вам воровать никто не даст. А работать за гроши и спать на соломе, я уверен, вы не станете. Вас погубят амбиции. Рано или поздно, вы замахнетесь на истинные блага наших территорий и тогда вам несдобровать. Это не угроза, всего лишь деловое предупреждение. Лично я испытываю к вам необъяснимую симпатию. И не только как к специалисту. Как к человеку. И мне бы очень не хотелось давить свою симпатию. Мне и так постоянно приходиться это делать.
– Вы ловко обыграли мои тупики, – сказал я, пытаясь пренебрежительно ухмыльнуться. И не смог. Замолчал. В Гротеск: верно до безысходности. Именно сходить с ума. Домой? Ударение на фразе «к отцу» просто великолепно. Десять баллов. И воровать-то ведь мне никто не даст. Без лицензии.
Змея. Гладколицая змея с искусно припрятанными клыками. Он уже укусил меня и теперь ждал, когда яд подействует, и я переменюсь в лице под судорогами мировоззрения, и встану перед ним на одно колено.
– Между прочим, – сказал Вельд поглаживая по щетинистой макушке незаметно явившегося мота, – ваше нежелание убивать, это не трусость. Вы просто, как и я, умеете называть цену человеческим жизням. Это умение может быть понято по-разному. Это жестокость, разумная жестокость, что хуже всего. Но и мир вокруг не думает о нас с любовью. Приходиться быть если не милосердным, то хотя бы адекватным. Вы были адекватны. Безобидные бунтари-ученые. Ну не нравиться им религия Зверя, неужели это заразно? Кстати… – он зашевелился, вынимая что-то из внутреннего кармана своей мантии. – Вот, – он бросил мне аккуратный зеленый сверток. – Это вам от той девчонки… как бишь ее… Дилы. Вы беседовали с ней возле драмы, помните?
Я молча развернул зеленую плотную бумагу.
«Привет. Я так и не узнала тваего имини но думаю оно красивае как и твое лицо. Меня завут Дила если тибе это интересно. Мы навернае больше никагда не встретемся но я рада что с тобой все в порятке и что мне воопще удалось погаварить с тобой и панять, что не все слуги истино слуги. Господин Вельд суровый чиловек но он справидлив к людям. Он забрал тебя с собой. Я дагадываюсь зачем но это неважно. Я хатела сказать тебе что заставила сибя побароть злосьть. Так что, если все-таки встретимся снова я не буду тебе мстить. А штобы ты не забывал о словах сказаных мне той ночю я дарю тебе это. Он недорагой, но как символ прослужит тебе всю жизнь. Это символ воли и удачи. Так что удачи тебе и быстро заживающих ран.
Дила»
Медальон был из прочного не тускнеющего сплава. Изображалась раскрытая кисть с широко расставленными длинными пальцами.
Вельд сидел на краю кресла, подавшись вперед, и смотрел на медальон взглядом профессионального ювелира. Потом все понял, и разочарованно откинулся на спинку кресла.
– Странно, – сказал я.
Повесил медальон на шею и спрятал его под одежду.
– Да-да?
– Странно, что вы не упомянули о том, как спасли мне жизнь. И что теперь я обязан вам. По крайней мере, половиной своего крова, если следовать традициям. А если крова нет, то платить нужно собственной волей. Но вы упорно пытаетесь выдать себя за благородного человека. Демонстративно поворачиваетесь спиной, отворяете передо мной двери, набили мне карманы метательными ножами. Вы перестарались, у меня не было ножей. Вы действительно думаете, что меня можно сломить безвыходностью? А что если я убью вас, а потом убью как можно больше ваших людей, пока не паду?
– Зачем? – спросил Вельд серьезно. – К тому же вы себя переоцениваете, господин Престон. Как это вы собираетесь меня убить? У вас нет таких ресурсов.
Я, вспомнив все, что вколотила в меня изнуряющая школа Акта, двумя пальцами вытащил нож из пазухи, и швырнул его одним неразличимым движением.
И все-таки надорвал что-то у себя внутри.
Пока я хрипло отдувался, опершись рукой о спинку кровати, Вельд задумчиво играл пойманным ножом, вертикально удерживая его на острие кончиком пальца.
– Я понял, – сказал он, и кинжал вдруг исчез. – Вы хотели узнать, достоин ли я? – Он засмеялся, негромко и весело. – Браво! Давно я не проходил такого испытания. Меня все-таки тут ценят. А вы молодец, господин Престон! Ну, так как, я достоин?
– У меня два условия, – сказал я, сглатывая горькую слюну.
– Весь во внимании! – Вельд поднялся, сцепив пальцы в замок.
– Во-первых, вы лично будете делиться со мной опытом. С поправкой на демократичность, конечно.
– С моим удовольствием, – понимающе кивнул Вельд. – Скажем два раза в неделю. Семь восходов и два занятья. Я думаю, что и вы сможете кое-чему меня научить. Во-вторых?
– А во-вторых, – я отпил воды из графина и выпрямился. – Я хотел бы еще раз побывать в Гротеске.
– Какие-нибудь ценности? – подмигнул Вельд.
– Да, – я сел на кровать, стиснув голову руками. – Ценности.
– Хорошо, – сказал Вельд, любовно оглаживая бородку. – Это, конечно, будет сложнее. Внутрь-то вы пройдете без труда, а вот как выйдите… Вас посадят под купол опеки и пережитого ужаса. Вы же все-таки сын тэна. Надо понимать, что это меняет кое-какие обстоятельства. А впрочем… Окон в Гротеске предостаточно, хватит на армию воров. Я дам вам кое-что… Но это подождет. Вам, кажется, не помешало бы еще отдохнуть, Престон. Вам принесут еды и…