Тайны Реннвинда. Поцелуй ночи - Сокол Лена 4 стр.


Мое подглядывание прерывает преподаватель по спорту:

– Иди, сполоснись, Нея. – Она вручает мне чистое полотенце, упакованное в полиэтилен.

– Благодарю.

Избавив полотенце от пленки, я прижимаю его к груди и плетусь в раздевалку. У мужской и женской общий холл, хорошо хоть сами раздевалки и душевые раздельные. Раздевшись и войдя в помещение душевой я не без удовольствия обнаруживаю перегородки между смесителями. Занимаю свободную кабинку, включаю воду и вижу, как мимо, вытираясь, проходит та самая Лена: похоже, ее совершенно не заботит собственная нагота, и даже наоборот – она плавно покачивает бедрами, демонстрируя завистницам идеальную фигуру.

Ее подружки выходят следом, и до меня доносится противное хихиканье. Вскоре я замечаю, что осталась в душевой одна. Выдыхаю с облегчением: все-таки, я не из тех, кто рад повышенному вниманию посторонних.

Быстро сполоснувшись, вытираюсь и выхожу в раздевалку. Пол влажный, скользкий, а у меня нет даже тапочек. Двигаюсь осторожно. В раздевалке уже никого нет. Хорошо, что спорт был последним уроком – не нужно никуда торопиться.

Я подхожу к шкафчику и застываю в изумлении. Моей одежды нет!

Но ведь я оставляла ее здесь? Да, точно здесь, в этом шкафчике!

Но в нем пусто.

Я обхожу всю раздевалку, открываю все ящики и шкафчики поочередно, но все они пусты.

Меня берет отчаянная злость. Будь они неладны, эти тупые курицы! Дайте мне только до них добраться, и я выдерну все их блондинистые перья!

Подобравшись на цыпочках к двери, я выглядываю в узкий холл. Пусто. Зато на глаза попадается висящий у выхода халат – то, что нужно, чтобы добраться, хотя бы, до тренерской и пожаловаться преподавателю на воришек.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что в холле никого нет, я прижимаю полотенце к груди: его хватает ровно на то, чтобы прикрыть все самое ценное – грудь и то, что ниже, а затем делаю отчаянный рывок – выбегаю и торопливо крадусь к вешалке.

В ту же секунду перед глазами что-то мелькает, и на моем пути вырастает мужская фигура. Мгновение уходит у меня на то, чтобы разглядеть светлые волосы, голубые глаза и понять, что это Хельвикинг, или как его там, и еще одно, чтобы осознать: если не остановлюсь, то врежусь прямо в него!

Ой-ей-ей-ей!

Видит Бог, я подаюсь назад и торможу (отчаянно торможу), но предательские мокрые пятки катятся все дальше и дальше по керамической плитке и буквально вносят меня в объятия этого великана. Мгновение, и вот я врезаюсь в его могучую грудь – сырая, голая и смятенная!

На заметку: если Лена Сандберг хотела, чтобы ее парень больше не пялился на меня, то ей определенно стоило бы пересмотреть свою стратегию.

Глава 5

– Ой!

От столкновения с его телом, меня отбрасывает назад, но надо отдать парню должное – Хельвин реагирует мгновенно. Подхватывает за талию и тут же возвращает меня обратно – к своей груди. Раз, и крепко прижимает к себе.

Я замираю, и мы в смятении смотрим друг на друга.

Он дышит часто, а у меня не получается сделать и вдоха, но не потому, что руки Бьорна держат меня слишком крепко: просто весь воздух моментально будто покидает помещение, и в нем остаемся только мы.

Надо же… Я не знала, что его глаза вблизи еще ярче.

Они похожи на лазурь, растекшуюся под тонкой корочкой прозрачного льда.

Раньше голубые глаза казались мне мутными, неживыми, но эти… они – сама жизнь. Кажется, что через них на тебя смотрит душа, и она совсем не похожа на ту оболочку из высокомерия, в которую завернут сам Хельвин. В ней гораздо больше огня, чем колючего холода.

Короткое мгновение будто застывает в вечности, пока я разглядываю его светлые ресницы, широкие брови, его прямой, но не узкий нос, и красивые, полные губы. Даже успеваю подумать о том, что спустя годы этому здоровяку пойдет борода. И сглатываю, ощутив его свежее, мятное дыхание.

Но тут он вдруг моргает, и магия рассеивается.

Пропустив сразу несколько ударов, мое сердце резво заводится и начинает отчаянно колотить в грудь изнутри. Теперь я чувствую и горячую руку парня на своей спине и жар, идущий от его тела.

Мне хочется отстраниться, потому что это прикосновение обжигает. Но Хельвин держит так крепко, что, похоже, будто ему это нравится, и он не собирается меня отпускать.

– Прости. – Я пытаюсь подхватить полотенце, которое опустилось достаточно низко, чтобы приоткрыть взору округлые полушария груди, но не могу протиснуть между нами даже руку, чтобы это сделать.

Глаза парня медленно сужаются и вдруг распахиваются шире. А затем уголки его губ ползут вверх в насмешливой ухмылке.

– А ты шустрая. – Усмехается он мне в лицо. Его голос стелется низким бархатом, от которого у меня немедленно слабеют ноги. – Обычно у меня уходит несколько дней на то, чтобы уговорить девушку раздеться!

Я вспыхиваю от возмущения.

Да как он смеет!

И вообще, если кто-то сейчас войдет и застанет нас двоих в этом недвусмысленном объятии, (а мою задницу во всей красе), то будет еще неприятнее, чем просто выслушивать от него эти пошлости.

– Я не специально! – С возмущением бросаю я и, дернувшись, выскальзываю из его объятий. – И я не прыгаю обнаженная на первых встречных! Просто так вышло!

Мне с трудом удается отделиться от него, не уронив полотенце и не обнажив при этом самые интимные части тела.

– Значит, я у тебя первый? – Бессовестно разглядывая меня, продолжает ухмыляться викинг.

– У меня украли одежду! – Рассказываю я.

Хочу всплеснуть руками и чуть не теряю чертово полотенце.

– Занятная история. – Смеется он.

Я начинаю пятиться, но снова поскальзываюсь и чуть не валюсь спиной назад. Хельвин и тут успевает среагировать вовремя – подхватывает меня под локоть.

– Осторожнее. – Хмурится он.

Неужели, теперь я вижу в его взгляде участие?

– Спасибо. – И опускаю глаза, чтобы убедиться, что полотенце все еще на месте.

Мое тело подрагивает от холода и покрывается гусиной кожей.

От холода ли?

Этот парень все еще пристально смотрит на меня, и от этого мысли путаются.

– Что, значит, украли? – Его низкий голос прокатывается волной по пустому холлу между раздевалками.

– Я вышла из душа, а ее нет. Ничего нет! Ни юбки, ни кофты, ни тру… Ничего! – Отвечаю сипло и стискиваю челюсти от обиды. – Нормальные у вас тут порядки, ничего не скажешь!

– Думаю, это часть посвящения для новичков. – Говорит Бьорн и бросает взгляд на дверь, ведущую в общий коридор. – Не расстраивайся. – Он быстро скидывает с плеча свою сумку, бросает ее на пол, затем снимает с себя пиджак и накидывает на меня. – Держи.

Затем парень наклоняется, поднимает сумку, надевает ее на плечо, подходит ко мне почти вплотную и поправляет на мне пиджак.

Ох…

Этот запах, идущий от его одежды, наша близость и сильные пальцы, осторожно касающиеся лацканов пиджака – от всего этого у меня кружится голова.

– Я… – Мои губы дрожат.

– Потом отдашь, а сейчас я должен вернуть твою одежду.

Когда я, пытаясь удержать полотенце, несмело поднимаю на него свой благодарный взгляд, в моих висках начинает остервенело стучать пульс. И все из-за уродливого шрама на его шее, который внезапно бросается мне в глаза.

Это он! Он! Тот, кого я видела вчера недалеко от площади под деревом.

– Посиди пока в раздевалке. – Хмуро говорит Бьорн, перехватив мой испуганный взгляд. – Как тебя? Нея?

– Да. – Киваю.

Он быстро разворачивается и идет к двери.

– А ты…

– Ты уже знаешь, как меня зовут. – Жаль, я не вижу его лица в этот момент. – Разве нет?

Парень будто торопится покинуть помещение.

Он выходит, дверь за ним хлопает, и я вздрагиваю.

Из коридора до меня доносятся голоса: его, мужской, недовольный, и высокий женский, пытающийся оправдываться.

Я ухожу обратно в раздевалку и, кутаясь в пропитанный мужским парфюмом пиджак, прислоняюсь к холодной стене. Снова вспоминаются эти жуткие желтые глаза, светящиеся во тьме. Что с этим парнем не так? Кто он такой? Почему от него исходит такое явное ощущение опасности?

Я выпрямляюсь, когда слышу торопливые шаги в холле. Через мгновение в раздевалку входит шатенка с заколкой в волосах.

– Привет. – У нее в руках мои вещи. – Прости, что так вышло, ладно? – Мнется она. – Глупая шутка…

– Дай сюда. – Я выхватываю из ее рук свою одежду, пакет с бельем и сумку и начинаю лихорадочно одеваться.

Пиджак Бьорна летит на скамью.

– Тебе помочь? – Девчонка неуклюже переминается с ноги на ногу.

– Нет.

– Не злись… – Она подходит ближе и опускается на скамейку рядом. – Лена иногда бывает жестокой, но это не со зла. Она… просто настороженно относится к чужакам.

– Хм. – Я мечу в нее издевательский взгляд.

– Я – Лотта. – Она с улыбкой протягивает мне руку.

Подумав, я жму ее.

– Нея.

По понятным причинам опускаю дежурные слова про приятное знакомство и застегиваю молнию на юбке.

– Ты уже получила форму и учебники? – Интересуется девица.

– Не успела.

– Тогда позволь тебе помочь. – Ее улыбка кажется искренней. – Так сказать, в знак примирения.

– Хорошо. – Соглашаюсь я. – Все равно не знаю, куда за ними идти.

– Отлично! – Подскакивает она.

Я закидываю сумку на плечо.

– Пошли.

– А это? – Девчонка косится на пиджак.

– Точно. – Поднимаю его и перекидываю через сумку. – Нужно будет передать хозяину.

Мы выходим в коридор. Я ожидаю увидеть лицо ехидной Лены и сказать ей пару ласковых, но вместо нее вижу лишь толпу других студентов, оживленно беседующих с полицейским.

– Что-то случилось? – Интересуюсь я у Лотты.

Она с опаской косится в сторону служителя закона.

– Вчера пропала Стина Мёллер. – Шепчет она. – Не вернулась домой после праздника весны. Полицейский опрашивает всех, кто общался с ней.

Мы проходим дальше, и я вижу, как помощник инспектора клеит на доску объявлений листовку о пропаже девушки. Ее лицо не кажется мне знакомым, но ниже в глаза бросаются строчки: «Кристина Мёллер. В последний раз видели на городской площади на празднования в честь прихода весны. Была одета в ярко-желтое платье и красные туфли. Если вы ее видели или обладаете какой-либо информацией, просим сообщить…».

И тут меня прошибает холодный пот.

– Им стоило бы поговорить о ней с Хельвином. – Но я почему-то не произношу этого вслух.

Глава 6

Вернувшись в дом, я сразу приступаю к уборке. Стираю пыль с ветхих шкафов на кухне, мою пол и чищу ковер в гостиной, затем бережно перебираю книги на полках и прислушиваюсь к запахам выцветших желтых страниц. Вряд ли кто-то другой, здравомыслящий, стал бы заниматься подобной ерундой, но я нахожу это занятие увлекательным: поглаживая корешки книг, фантазирую о чем могли думать люди, которые читали эти книги, чем они в этот момент жили. В частности, моя бабушка и мать – я не знала ни одну из них.

Уборка на кухне отнимает у меня много времени. Другая девчонка с удовольствием потратила бы его на что-нибудь получше: например, на чат с подругами, уход за собой или подгонку новой формы по фигуре, но я намеренно не спешу заканчивать. Тяну время, чтобы потом подняться наверх и войти в спальню моей матери: уверена, что она именно там. У меня ощущение, что я была в ее спальне. Если не в реальности, то однажды во сне.

Не знаю, почему это чувство буквально преследует, но со мной такое бывает часто. Чем бы ни были эти сны: наваждением или безумием, я ощущаю, что доля реальности в них есть. И они точно не плод моего воображения, они – что-то большее.

Наконец, покончив с влажной уборкой, я загружаю купленные продукты в холодильник и включаю его в розетку. Он начинает мерно урчать, а я мою в раковине руки и медленно поднимаюсь по скрипучей деревянной лестнице вверх.

Где-то на задворках моего сознания топают детские ножки: кто-то резво сбегает вниз по этим ступеням. Та-та-тара-та-та-та! «Осторожнее, Карин! – предупреждает женский голос из кухни. – Не упади!»

Это тоже из снов? Или я медленно схожу с ума?

Замерев у дверей одной из спален, я втягиваю носом спертый воздух. Только через минуту у меня хватает смелости войти внутрь. Дверь под нажимом ладони отворяется, и я вижу стандартную спальню: кровать, прикроватная тумбочка, платяной шкаф. Никаких изысков, бледно-желтые обои в цветочек, шторы аккуратно прихвачены старомодной атласной лентой, в воздухе едва уловимый запах лаванды – очевидно, от саше, которые обычно хранят в шкафах, как средство от моли.

Значит, не угадала. Это спальня бабушки.

Иду к следующей комнате, толкаю дверь, и тут мое сердце щемит. Нет, не от того, что я узнаю комнату, которую видела во сне – это помещение мне совсем не знакомо. А от того, что вдруг понимаю: это комната молодой девушки. И вещи в ней не тронуты. Наверное, все здесь так же, как и было в тот день, когда она покинула этот дом. Будто время остановилось и с тех пор не шло.

Я вхожу и осматриваюсь.

Вместо обоев на стенах нарочито небрежно нанесенная штукатурка, наспех покрытая белой краской и завешанная различными рисунками – карандашными эскизами, акварельными пейзажами и пастельными зарисовками природы. Неужели, моя мать когда-то рисовала?

В углу компьютерный стол и кресло на колесиках, на столе горой навалены книжки, журналы, а у покрытого пылью старого компьютера валяются объемные наушники, блеск для губ и вскрытая упаковка жевательной резинки, которую производили лет так двадцать назад.

Я долго изучаю каждый предмет интерьера и каждую вещь, принадлежавшую моей матери. Судя по ним, в душе она была совсем еще ребенком, когда покинула отчий дом: на кровати, навалившись на подушку, сидит плюшевый мишка с пуговками вместо глаз, на полях тетрадей и в ежедневнике выведены сердечки и слова из романтичных песен, а закладками служат фантики от шоколадных батончиков.

Я рассматриваю ее давно засохший лак для ногтей с блестками, розовую расческу, цветные гольфы в ящике комода, платья в шкафу и пришедший в негодность, но зачем-то бережно сохраненный на полке, гель для волос. И у меня подгибаются колени, ведь, несмотря на рассказы тети Ингрид, я знакомлюсь с мамой впервые именно сейчас. Я будто прикасаюсь к ее руке, смотрю в ее глаза, хотя передо мной лишь то немногое, что осталось от нее после смерти.

Мне становится трудно дышать, когда вижу синюю клетчатую юбку на вешалке в платяном шкафу. Точно такую же мне выдали сегодня в школе. Могу поспорить, у мамы тот же размер, что и у меня.

Я медленно провожу пальцами по выпуклым цветастым наклейкам с изображенными на них феями из мультфильма, которыми усеяна дверца шкафа изнутри, и останавливаюсь на блестящем стикере в виде сердца. Посередине него выведена большая буква «А», несколько раз обведенная ручкой. Может, этот «А» и подарил ей эту валентинку на День Всех Влюбленных? Что он для нее значил? А, может, она была в него влюблена?

Я перетаскиваю все свои вещи в эту комнату и бережно развешиваю свои платья и кофточки рядом с мамиными. Так я чувствую себя ближе к ней и ее тайнам. Теперь у меня будет достаточно времени, чтобы перебрать здесь все и проанализировать, достаточно времени, чтобы разобраться во всем.

Примерив форму, я недовольно морщусь. Не знаю, как реагировать на собственное отражение в зеркале – разве где-то в мире еще остались учебные заведения, что обязывают одеваться своих воспитанников в единое несуразное нечто? Но тут же ловлю себя на мысли о том, что эти юбочка, блузка и жилет с нашивкой придают образу некий шарм и заставляют гордо расправить плечи. Если в форме и есть какой-то смысл, то он определенно в том, чтобы дисциплинировать учеников, настраивать их на что-то серьезное, чем нельзя пренебрегать.

Переодевшись обратно в домашнее, я подхожу к окну и чувствую накатывающее волнение. Виной тому не открывшийся вид на холмы вдалеке и на лес, утопающий во всех оттенках зеленого, а маленький домик у границы города и лесополосы – даже отсюда видно черноту в провалах крыши и зияющих дырах его окон.

Там жила тетя Ингрид. Это ее дом. Он сгорел.

Назад Дальше