Елена Филиппова
Колыбельная для жизни
Часть I
Пушкинская
Глава 1
То, что ей приходило в голову, потом гуляло по свету. Слова, брошенные совершенно случайно, расхватывались на цитаты.Кто-то говорил, писательница живёт в нереальном мире,книги её вызывают смех, по полу можно кататься. Другие иностранцы читали с удовольствием. Весь мир делится на своих и иностранцев. Свои никого не любят, всё ругают, а иностранцы любят и своё, и чужое. Для этого необязательно жить в другой стране, можно и в собственной быть иностранцем.
Есть писательницы, ездят в электричках, спотыкаются на ровном месте(сочиняют без конца, даже когда петрушку на рынке покупают). Иесть квартиры,ветхие, старые, требуют большого ремонта, колоссальных затрат.Но, как назло, живут квартиры в историческом центре города – Old town(е).
То ли звезды так сошлись, то ли она в очередной раз споткнулась у дома номер восемь, но случилось то, что случилось. ПРОДАЁТСЯ – желтело в окне третьего этажа.
Уму непостижимо, подумала писательница, толкнула дверь и оказалась в обшарпанном подъезде особняка (бывшего, конечно, особняка) купца первой гильдии Филиппа Модестовича Бриллиантова.
Денег у писательницы не было, богатой на них она не была, но кого деньги сделали богатыми? Не в них дело. Как можно продавать такую чудесную, сдвенадцатиметровым коридором, десятью окнами, причем даже в ванной, квартиру? Читаем, убитую, бестолковую, захламлённую, в общем,развалюху. А окна? Десять окон! Хоть бы три раз в год помыть. А кухня? Недоразумение и громкое название. Окна, конечно, широкие, двери – два с половиной метра, потолки… уходят ввысь. И так уже ушли, чтос них сыпется штукатурка.
В квартире проживала молодая мама с двумя малышками. Аню бросил муж, один странный человек. Вместе с людьми из Арабских Эмиратов он занимался нефтью. И, как результат (деньги всегда результат) ушёл к звезде по имени Роза. Соседи звали Розу по-другому. Роза не виновата, её такой мама родила. Папа ушел, кредит на квартиру остался. Десятиоконная, в историческом здании восемнадцатого века, охраняемая государством, квартира,папе была большене нужна. Да и государству тоже.
Вместо фонарей на бывший особняк купца первой гильдии Филиппа Бриллиантова, заводчика, владельца местного порта, светили лишь звезды. Лепнина отваливалась, пилястры с капителями приказали жить ещё лет семьдесят назад. Как сохранились витражи неизвестно, не украли в 1917 и в другие революции. Смансарды многоцветной картинкой в солнечную погоду сияло-переливалось небольшое овальное окно под названием люкарна. То есть над самой квартирой был чердак. Писательница обожала чердачные помещения. Напоминало Париж, город чердаков, простите, мансард.
Писательница приходила, малышки угощали печеньем, мама лепетала, боясь упустить реальную покупательницу. Но всё это ни к чему. Виви не собиралась отступать. Просто ждала, когда самый справедливый (как она, во всяком случае, думала) банк выдаст ей кредит.
А ещё двор. Дворов таких в центре не найдёшь. Уникальный двор,огромный, клумбы, гаражи даже.
Соседи забеспокоились.
– Говорят, она писательница.
– Ой, да бросьте, в кроссовках, с целлофановым пакетом? Не смешите, Фрося.
– Вы сама смешная, я Вам говорю. Мне по большому дружескому секрету управдом сказал.
– Анюта квартиру продает. Только жить собирались, ремонт хотели…А мужик ушёл. Всё мимо. Крылья Анне подрезал, кредит 37 тысяч, школа, садик, 49 получает, вотсчитай!
– Вы Фрося – романтик, крылья подрезал. А что ещё знаете? Цифрами апеллируете, откуда сведения?
– Знаю, Вера Виссарионовна, раз говорю, Анюта сказала. Сейчас никаких тайн, банки прозрачные.
– Как стеклянные двери в моей квартире, дорогая Фрося, глядишь, а видишь очертания…
Совсем сюжет не сказочный, да? Но эта сказка.
Упустим ремонты, соседей, пять КАМАЗов мусора, и начнем по-порядку.
Двадцатого декабря писательница въехала в отремонтированную квартиру дома номер восемь по улице Пушкинской. Потирая ручки, прошлась по длинному коридору, споткнулась, упала, ударилась головой, подняла глаза и прямо так, сидя на полу, увидела перед собой женщину.
– Кто вы?! – закричала Виви.
– Авдотья Бриллиантова, а кто ты-то?
Писательница оглянулась. Её новая квартира преобразилась, коридор стал шире.Как же это? Окна исчезли, по обеим сторонам появились многочисленные двери.
– Я что сошла с ума?!
– Может и сошла, милая. Платье на тебе странное, ты юродивая? Как ты в комнаты-то попала?
– А где сссоседи?
– Какие еще соседи? Весь дом наш. Фроська! Зови Дуську, накормите странницу, изголодалась, бредит.Тьфу, худая, никакой фигуры.
Фрося сильно напоминала соседку с первого этажа.
– Чего изволите? – смешливо поинтересовалась девушка по имени Фрося.
– Телятина осталась? Сыра дай. Да ушки неси!
– Заячьи, барыня?
– Ну, дура! Крокодильи, – Авдотья рассмеялась и приказала нести коньяку. – Выпьем, как тебя?
– Я, я… Виолетта.
– Тьфу, на тебя два раза, где имя такое взяла? Нехристианское оно. Смени! Дуська, тащи самовар, икру, каперсы. – Авдотья с интересом поглядывала на Виви, – Давно странствуешь?
Виолетта потёрла виски, закрыла глаза, снова открыла, сейчас всё исчезнет! Нет. Перед ней всё та же пышногрудая, красивая женщина. Пронзительный взгляд, родинка над верхней губой, темно-синее бархатное платье с огромным декольте, кружева еле грудь удерживают. Авдотья? Бриллиантова? В точности купчиха с картины Кустодиева, самовара с котом не хватает,подумала Виолетта. За спиной раздалось «мяу», писательница вздрогнула.
С жидкостью чайного цвета в граненом графинчике явилась Фрося. Авдотья, шелестя юбками, уселась в кресло, повелительно махнула Виви ручкой. Как заколдованная, Виолетта опустилась на пуфик рядом. Фрося выставила блюдо с телятиной, холодец из заячьих ушек, каперсы и вазочку чёрной икры.
– Тащи самовар! – приказала Авдотья, – Фроська, дура, где рюмки?
Из-за занавеса,с огромным самоваром, выплыла вторая девушка. Черные глаза да пар, Виви вздрогнула, это сон?
– Пашка, где была? – Авдотья прищурилась, – Весь деньне дозваться, всыплю-таки!
Пашка бровью не повела, опустила самовар на стол и обернулась на Виолетту. Виви ущипнула себя. До чего на Веру Виссарионовну похожа! Фрося выставила двекрохотные рюмочки и налила коньяку. Виолеттарасширила глаза. Рюмки? Её! Авдотья заметила.
– Слюнки текут, оно и понятно.
– Мои рюмки… – Виви показала пальцем.
– Рюмки, как рюмки. Девушка, да, ты в себе ли?
– Я купила их в Ницце, в апреле, на блошином рынке…
Фрося, Дуся и Паша рассмеялись. Авдотья шикнула.
– Так ты и в Ницце была? Это та, что в четвёртом веке до нашей эры греки основали? Читали Тютчева. Грамотные. О, этот юг, о, эта Ницца!
– Да, там. На блошином рынке… в понедельник. По краю каёмочка золотая, смылась в посудомоечной машинке, а здесь– золото!
Фрося покрутила у виска, Паша подмигнула.
– В Ницце значит. Уж не на «Штандарте» ли с Царём батюшкой ходила?
Девушкирассмеялись.
– А где остальные? – Виолетта показала на рюмки.
– Кто остальные? – не поняла барыня и оглянулась по сторонам.
– Побились, – встряла Фрося.
– Пошла вон! Совсем вас распустила, – прикрикнула Бриллиантова.
– А что неправду говорю? – обиделась Фрося, – На Ваших именинах всёи побили, в стены кидали, проверяли, бьются, аль нет? Одна пара только и выжила.
Авдотья бросила в прислугу куском телятины. Виолетта подумала, я сошла с ума или схожу?
И вдруг всё исчезло. Писательница стояла посреди своей гостиной в три окна и хлопала глазами. Спохватилась, побежала, осмотрела комнаты, увидала свою голубую дверь и облегченно выдохнула.
– А это что?!
Поднос с телятиной, икрой, каперсами, двумярюмками с блошиного рынка Ниццы стоял на подоконнике. Виолетта схватила рюмку и стала рассматривать. Золото! Не отмыто в посудомойке? Она взялась за кусок телятины, понюхала.
– А, так это строители вчера!
Ага, три узбека и прораб ели доширак… И воду из крана пили.
– Ви врач? – на ее недоумение – «есть же питьевая из бутыли».
Это не мои рюмки, я свои еще не распаковала! Виви схватилась за голову.
Не будем забывать, она писательница. А они все немного нездешние.
– Побегу к Цветочку, всё ей расскажу.
Подруга Виви жила в соседнем подъезде того же дома номер восемь, по улице Пушкинской. Это очень заразительно покупать квартиры в Центре, в Oldtown, поверьте. Обе с приветом, им есть о чем поговорить.
– Что это ты так запыхалась? – Жизель лила воду в засохшую герань, – Йогой надо, милая, заниматься, пробежки плюс.
Цветочек считала себя опекуншей писательницы, хотя была младше Виви на два года.
– У меня сейчас видение было, я стукнулась головой и увидала Авдотью Бриллиантову.
Надо сказать, перед покупкой квартир наулице Пушкинской, подруги тщательно изучили историю. Читай, подноготную. Вот что выяснили.Домом, с середины девятнадцатого века и почти до самой революции, владела семья Бриллиантовых. Филипп Модестович, богатей и заводчик, уважаемый в Ростове-на-Дону, за дела брался с размахом, из всего извлекал прибыль.
Город насчитывал четырнадцать улиц, шесть продольных, восемь поперечных и шестьдесят безымянных переулков. На одной из шести продольных, Кузнецкой (будущей Пушкинской), и стоял дом номер восемь. Улица разрасталась, как грибы в дождь. А в семье Филиппа Модестовича всё ждали и ждали жениха для единственной дочери Наташи. Дурнушка из дурнушек, гласило предание.
Наташа засиделась в девках. К миллиону приданного Филипп Модестович добавил ещё двести тысяч, да всё без толку. Бриллиантов время-то своё опережал, но тут был совершенно бессилен, Наташа чахла, как герань на подоконнике у Цветочка.
– Как тебя Авдотью видела, платье синее, бархатное, до пола, сама широкая, красивая. А служанкаеё – Фрося, подозрительно на нашу соседку похожа. И вторая…
– Ты может, съела чего, Виви? – подруга вздохнула, – История историей, а голова на плечах должна быть, – отрезала Цветочек (по имени Жизель).
– Что же делать? – бормотала Виви себе под нос уже на улице, – Квартира вся в старинной мебели, а у меня одна икеевская кровать, стол, плетеное кресло да пару стульев.
Жизель ей не поверила. Хоть они обе с приветом, ноприветы разной категории бывают.
Глава 2
Виолетта проснулась среди ночи. Вчерамастер собрал железную кровать, хотел в спальню, но Виви оставила посреди гостиной с эркером. Это ж не по правилам, удивился мастер, надо в спальню.
– У меня одно правило – никаких правил, – ответила Виви.
Спустив ноги, нащупала тапки и поплелась в туалет.
– И чего ж Вы ножками-то? – так ясно, испугаться не успеешь, – Барыня Вам горшочек под кровать приказали, сердиться будут.
Писательница рванула к выключателю, его на месте не оказалось.
– Кто здесь?!
– Дуся, – чиркнули спичкой, – да Вы не бойтесь,напугались спросонья? Горшочек под кроваткой, возвращайтесь, – голос замялся. – А еще… барыня говорит, Вы судьбу знаете. Вон ей вчера сказали, брат Филиппа Модестовича помрет скоро.
Дуся зажгла свечу. Виви вздрогнула.
Пришла она от Цветочка днём, вздремнула, снится ей: сидят они сАвдотьей Бриллиантовой, чай из блюдец пьют,самовар пыхтит.Филипп Модестович к брату Модесту Модестовичу, на реку собирается, груз встречать,говорит Авдотья. Виолетта крестится и выдаёт:
– Помрет Модест скоро. Весь Темерницкий порт и всё портовое хозяйство Филиппу Модестовичу отойдет.
– Оставайся у нас, Виолетта. Навсегда, милая! – обрадовалась Авдотья, – На полном нашем обеспечении.
Авдотья крепко обняла писательницу из двадцать первого века, Виви стало душно, она проснулась.
И вот снова!.. Перед ней девушка со свечой в руках, и выключатель испарился.
Или она умерла?
– Скажите, будет жених у меня? Мне скоро восемнадцать, – спрашивает Дуся.
– Будет, но сначала Наташа замуж выйдет, – отвечает Виви.
– Ну, уж нет, – Дуня смеётся, – это молись и в гроб ложись, пока, кто Наташку замуж возьмет! За ней приданного мильён, а желающих и в Санкт-Петербурге не сыщешь.
– А вот и есть один. Василий Горохов зовут.
– Вася? – Дуня покраснела.
– Да. Он.
– Вася на Наташке в жизни не женится. Кто его к ней пустит? – Дуся облегченно выдохнула и даже улыбнулась, – Он приказчик, а она дочка хозяйская, миллионщица. Смешная Вы! Ладно, пошли на горшочек, утром вынесу.
Глава 3
– Цветочек, сон мне снился.
– Вижу, – Жизель отодвинула Виви в сторону, – сначала чай, потом мечты.
Виви выглянула за порог, лестничная площадка, всё, как обычно.
– Виолетта, знаю, стиль такой – лофт, мы грамотные, богатые, начитанные. Но как чай пить будем, сидеть на чём? Обещала хлеб испечь, варенье персиковое, заметь, из моего сада, французского или английского? Тащишь и забываешь, откуда. Спишь долго. Кто рано встаёт здоровье имеет, и деньги лопатой гребёт, небось, слышала? Знала, круассанов по двести пятьдесят рублей купила с сёмгой.
– Зачем? Это никуда не годится, так тебе, Цветочек, на билет не хватит!
– Ой, Виолетта, Виолетта, я могу билеты всему поезду купить, насмешила. Иди, умойся, чистоты-ума прибавится. И кто тебя дурочку читает только? – впрочем, сказано с любовью.
Цветочек выглянула в окно.
– Южные широты!.. Одно название.
Зимнее российское утро. Рассвет еле брезжит, пустой двор, машин под окнами раз-два и обчелся, красный Порш– пятно на фоне серых автомобилей. Чужих нет, ключи от шлагбаума только у счастливчиков, жильцов дома номер восемь.Холод, туман, то ли снег, то ли дождь. Брр, Жизель оторвалась от окна, включила свет, зажгла огоньки, Виви налила чай.
– Как же хорошо!
А если нет? Если голову феном сушить, на работу опаздывать, кофе растворимый в банке закончился, трафик, пробки на дорогах, полтора часа в одну сторону, два в другую?
Тогда это другая история, не из этой сказки.
– А ты на чем? – Цветочек уселась в кресло.
– Да, на табуреточке.
Жизель на работу не опаздывает, сама начальница, феном голову не сушит, давно высушила, дом на водах, второй в Ницце.
Цветочек любит жизнь и Виолетту, как проявление жизни. С головой у Виви не всё в порядке, считает Жизель, но легкая придурковатость делает человека практически неуязвимым.
– И часто тебе сны снятся? – Цветочек вертела кольцо на пальце, не слушая Виви.
В практичной ее голове носились формулы, особенно занимало правило Тавернье. Стоимость бриллианта равна квадрат массы в каратах, помноженный на базовую цену 1 ct. Что это и не спрашивайте!
– … за Василия, приказчика, – доносилось до Жизель между каратами.
– М-да, – отхлебнув чаю,произнесла Цветочек, – хорошо, что я с тобою, а не врач. Раньше-то на Пушкинской психиатрическая лечебница была. Призраки что ли по домам бродят, а Виолетта? Ладно, одевайся, сейчас проверим.
Цветочек быстро запрягала. Во всём любила размах. Соседи не понимали. Никто и никогда такого не видел. В пятом подъезде Жизель повесила хрустальную люстру. Поменяла родную, серую, металлическую дверь на красную деревянную, с кованымвиноградом. Пол (тем летом капремонт был) отбили и устлали метлахской плиткой. Цветы в кадках, пальмы, папоротники.
– Птиц райских не хватает,– сказала тетя Зоя.
Девяносто лет прожила старушка в доме номер восемь. В революцию у семьи тёти Зои отобрали три комнаты, в девяностые метры вернули. Нет, не по закону, не подумайте! Сказка сказкой, а внук тети Зои – депутат.
Так, это о чем? А вот о чем. Даже отец отца её отца (старой тёти Зои), модный до революции зубной доктор, не видел такой красоты в парадной.
Зачем Цветочку и Виви Пушкинская, спросите? Жили б себе загородом, воздухом бы дышали…
Придите на Пушкинскую, сядьте на скамейку и подумайте о своей жизни. Где она протекает? Как? В пробках? В спальных районах? Может, мы не живем, а только собираемся? Цветочек жила. К красной дверипришлось купить и красный Порш.