Увидев щедрого человека с Гороховой улицы, он поклонился, бочком прошёл мимо стола и встал за спиной деда.
– Здравствуй, Георгий! Булки вкусные были?– улыбнувшись, спросил гость.
– Очень!– мальчик сглотнул слюну.– А я про Вас в газете недавно читал. Вы, оказывается, знаменитость!
– И что же про меня в газете пишут?
Мальчик потупил глаза в пол.
– Говори, не стесняйся.
– Пишут, что Распутин Святой Чёрт в человеческом обличье и все беды России лежат на Вашей совести.
Лицо гостя приняло мрачное выражение.
Увидев это, мальчик с жаром сказал:
– А я так не думаю, Вы добрый: хлеба нам с дедушкой купили!
Старик мягко подтолкнул мальчика в сторону топчана:
– Посиди там, да рот на замке придержи, а ты, Григорий Ефимович, чепуху всякую не слушай. На дураков всегда была богата Земля Российская, а ныне развелись они в несметном количестве и всякий свою пользу ищет, вот и пишут, что в голову взбредёт.
Распутин поморщился:
– Мудрей тебя человека никогда не встречал, сколько по свету не ездил, но слова твои мне утешением служить не могут.
Старик усмехнулся:
– Мудрость в одном месте не ищи, она по разным головам да языкам разбросана. А утешать тебя я не собираюсь. Ты сам свою дорогу выбрал, вот и топай по ней до самого конца.
– А где конец-то этот, кто знает?– Распутин закрыл лицо руками.
– Там, где и начало его. В Боге утешение ищи, Он один нам всем помощник.
В комнате наступила тишина.
Мальчик внимательно смотрел на взрослых.
Наконец, Распутин отнял руки от лица.
– Дочки дома ждут. Давай к делу.
– Выйди на пять минут, подожди у дверей,– сказал старик мальчику.
– Хороший у тебя внук,– Распутин дождался, когда дверь за мальчиком закрылась,– послушный, грамотный.
– Не внук он мне,– тихо ответил старик.
Распутин вопросительно посмотрел на него.
– Лет восемь назад по осени ездил я по делу в землю Сибирскую, там-то мне его и подкинули.
– Это как? Щенок он, что ли, чтобы его подкидывать?
– Женщина там одна жила, из семьи староверов, ходила за мной, про будущее своё знать хотела. Я ей объясняю, что будущее нельзя точно предсказать, только примерно увидеть, что да как там будет. Мы ведь его сами ежеминутно пишем, оттого оно и меняется постоянно. Она не отстаёт, надоела хуже горькой редьки. Хорошо, говорю, приходи вечером в дом, где я ночую, посмотрю. Она пришла, я в глаза ей заглянул, а будущего там и нет, совсем чуть-чуть ей осталось. Ничего я ей не сказал, да, видно, она сама всё поняла. Встала и ушла в ночь. Под утро слышу, скребётся в дом кто-то. Открыл дверь, а там малец стоит, синий весь от холода. Я его в дом занёс, раздел и под одеяло положил, а сам давай одежду его осматривать. И нашёл записку от женщины этой.
– И что в ней было?– с интересом спросил Распутин.
– Писала она, что согрешила по глупости, а отца ребёнка на войну забрали, и нет у неё ни сил, ни средств на его содержание. Прощения просила. Так он у меня и оказался.
– А откуда ты узнал, что Георгием его звать?
– Она так в конце записки написала. Мол, в честь Победоносца назвала. Имена, Григорий, к людям случайно не приходят: какое изначально досталось, с таким весь Путь идти будешь.
– Мудрено для меня всё, что ты говоришь,– Распутин почесал нос,– а он знает?
– Как не знать? Мне скрывать нечего, как подрос, я ему всё рассказал.
– А с мамкой его что случилось?
– Тем же днём её лихой человек топором зарубил.
– Значит, не в том месте она очутилась,– заметил Распутин.
– Мы сами для себя выбираем, где очутиться,– спокойно ответил старик.– Иному бы не высовываться, жить тихо и по совести, как человеку и положено, так нет: лезет и лезет, ищет, где лучше да сытнее.
– Да как узнать, какое место то, а какое не то? Дома, что ли, всю жизнь сидеть?– всплеснул руками Распутин.– Так и дома топором по голове получить можно!
– Дома не отсидишься, Гриша. Людей вокруг правильно подбирать надо. Доброму человеку топор только для колки дров надобен, а злой и без топора найдёт, как гадость сделать.
– Ты это про меня сейчас говоришь?
– Про всех нас.
Распутин вздохнул.
– Георгий,– позвал старик, и дверь тут же открылась,– заходи. Возьми перо и чернила, писать будешь.
Мальчик достал из комода письменные принадлежности и разложил их на столе.
– Семь грамм корня ливанского кедра,– начал диктовать старик,– засушённый плод акокантеры абиссинской, двенадцать грамм сибирской полыни…
Распутин с недоумением слушал сплошь незнакомые ботанические названия.
Монотонный спокойный голос старика действовал подобно снотворному, и он почувствовал, что находится в непонятной дрёме, где-то на грани между сном и реальностью.
Перед глазами вдруг возник дворец Феликса Юсупова, а потом и сам Феликс.
Держа в руке бокал вина, приторно улыбаясь, он что-то говорил, но его слова не доходили до сознания, пропадая и тут же стираясь в памяти.
Неожиданно он очутился на улице, во дворе.
Шёл снег. Его хлопья были крупными и мягкими.
Поймав на ладонь одну снежинку, Распутин вдруг подумал, что в это самое время должен быть в совершенно другом месте.
«Что я тут делаю?»
От ворот кто-то шёл.
Присмотревшись, он увидел молодую женщину.
Она, пошатываясь, словно пьяная, шла к нему.
В её голове торчал топор, струйки тёмной крови стекали с её подбородка на снег и тот шипел, пузырясь и смешиваясь с ними.
«Бежать!»
Он побежал, но ноги были ватными, длинный подол шубы мешал, цепляясь за непонятно откуда взявшиеся корни деревьев, торчащие из мёрзлой земли.
Он схватил руками подол, и в этот же момент что-то сильно ударило его в спину.
Уже падая, он понял, что опускается не на землю, а летит в чёрную Невскую воду.
В изнеможении подняв голову, он увидел перекошенное лицо Юсупова, а потом ледяное крошево сомкнулось над ним, и холодная речная вода поволокла его тело навстречу концу, который, теперь он знал это точно, одновременно был и началом всего.
Распутин захрипел, схватил себя руками за горло и открыл глаза.
Обезумевшим взглядом он смотрел на старика и мальчика, сидящих за столом напротив него, и не узнавал их.
– Воды!– потребовал он.
Мальчик вскочил и, схватив с подоконника большую железную кружку, выбежал из комнаты.
– Что это было?– сипло спросил Распутин, начиная припоминать, где находится.
– Заснул ты, Гриша. Намаялся за день, вот, наверное, тебе кошмар и померещился.
– Эта женщина его мать? Ты видел её?
– Я всё вижу, такая уж доля выпала,– старик сложил вдвое бумажный листок и протянул его Распутину.– Императору отдашь лично в руки, да скажи ему, чтобы не мешкал с поиском ингредиентов.
– Что это?
– Спасение его и всей семьи. По-другому никак не получится.
– Спасение в этом листке?– с недоверием спросил Распутин.
– Не в самом листке,– терпеливо пояснил старик,– а в формуле этого эликсира.
В этот момент вернулся мальчик с водой.
Распутин с жадностью начал пить и струйки воды потекли по его бороде.
Он утёрся рукой:
– И как ты себе это представляешь? Прийти, значит, во дворец и сказать: ищете Ваше Императорское Величество корешки по всему белому свету, варите раствор и пейте на здоровье?
– Это уж ты сам придумывай, что да как говорить будешь. Имя моё вслух не произноси. Спрашивать будут, скажи, со старцами встречался, они, мол, и передали со всем почтением. Что касается эликсира этого, скажу так: почти всё у нас в России матушке растёт, а что не растёт, так по одному слову Государя вмиг достанут.
– И что будет с тем, кто это выпьет?
– Гляди, какой ты на вопросы скорый. Скажу, но не сейчас. Прежде одно дело сделаем, а уж потом и вторым займёмся. Позже ещё один листок от меня получишь: инструкцию для того, кто выпил.
– Душно тут у вас,– Распутин встал,– окно бы открыли, что ли.
– Это внутренний жар тебе покоя не даёт, свободы ищет, да только не свободен ты, Григорий. Сам у себя в остроге сидишь.
– Тебе виднее. Хорошо, передам. Когда за вторым листком зайти?
– Как Государь раствор выпьет, так и приходи. И ещё просьба у меня к тебе одна. Пристрой парня. Он грамотный, может, помощником писаря или ещё куда-нибудь.
– Завтра к обеду пусть на Гороховую улицу ко мне приходит. Только одежду справить ему надобно. Вот, деньги оставлю, пускай купит себе, что надо,– Распутин положил на стол несколько помятых цветных бумажек, поклонился и стремительно вышел.
– Что с ним, дедушка?
– Да кто ж его знает? Видишь, большим человеком стал, может, дела государственные куда позвали.
– А он к нам ещё придёт?
– Зачем тебе знать?
– После его визитов у нас всегда еда есть.
Старик засмеялся:
– Скоро сам зарабатывать начнёшь, на хлебушек хватит, а больше человеку не надо.
– Так придёт или нет?– настойчиво переспросил мальчик.
– Нет, больше не придёт,– серьёзно ответил старик.– Не успеет.
Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
Мальчик тихо стоял, стараясь не нарушать тишину.
– Деньги спрячь,– неожиданно сказал старик,– завтра с утра сбегаешь к Кузьмичу, пусть тебе одежду подберёт, а тряпьё своё у него оставь.
Мальчик послушно закивал головой, убирая деньги со стола.
– Сегодня у нас какой день на дворе?
– Пятница.
– Вот и славно, иди сюда, лекарство пить будешь.
– Так не больной я, дедушка.
– Делай, как велят,– старик похлопал по карманам холщовой рубахи и достал из левого небольшой стеклянный пузырёк.
Несмотря на сумрак, царивший в комнате, содержимое в пузырьке заиграло янтарными красками, отбрасывая на стены яркие блики.
– Ложку принеси!
Дрожащими руками он капнул три раза.
– Выпей и ложку оближи.
– Горько!– поморщился мальчик.– Дедушка, если это лекарство, почему сам не пьёшь?
– Мне не надо, мне и так хорошо. Помоги прилечь.
Устроившись на топчане, старик сложил руки на груди.
– Дедушка, ты чего?– испуганно спросил мальчик.
– Да живой я, живой,– успокоил его старик,– как уходить буду, тебе первому скажу.
В наступившей тишине было слышно только свистящее дыхание старика.
В комнате стало совсем темно.
Мальчик вытащил из угла старый овечий тулуп, расстелил его прямо на полу, лёг и закрыл глаза.
В животе бурчало от голода, но он успокаивал себя тем, что рядом с лавкой Кузьмича находится небольшой продуктовый магазин, в котором завтра он купит много вкусной еды.
Мысленно поблагодарив за всё Создателя, дедушку и щедрого гостя, он сложил руки под головой.
Петроградская ночь неслышно убаюкивала самый прекрасный город на Земле.
Москва, наше время
Мои выходные денёчки пролетели незаметно.
Я отсыпался, бродил по пляжу и посещал небольшие ресторанчики, разбросанные тут и там по всему побережью.
Некоторые отчаянные смельчаки заходили в воду, но июнь в этом году не задался, и они быстро выскакивали на берег, ухая и громко сквернословя.
За мной, привязанный как тень, постоянно ходил долговязый тип в синем спортивном костюме.
Вначале он даже пытался делать вид, что совершает пробежки, совершенно случайно оказываясь именно в тех местах, где гуляю я.
Когда мне это надоело, я предложил ему перестать придуриваться, и попытался угостить мороженым.
Он вежливо отказался, но бегать перестал, переоделся в цивильную одежду и держался в десятке метров от меня.
Вечером третьего дня позвонил Георгий Иванович.
– Завтра к двенадцати часам за Вами приедет машина. Вас отвезут в аэропорт. Вылет в шестнадцать ровно. До встречи.
Я не успел попрощаться, связь разорвалась.
Я не понял только одного: зачем так рано выезжать? От Репино до аэропорта дорога занимала максимум час.
Ответ я узнал, когда на следующий день водитель, постучавшись, занёс в мою комнату множество коробок и длинных целлофановых пакетов.
Всё это оказалось одеждой и обувью.
Мне показалось, что я попал в бутик модной трендовой одежды.
Видимо, Георгий Иванович хотел, чтобы при встрече с руководством я выглядел, как лондонский денди.
Я даже не стал притрагиваться к тому, что мне привезли.
Григорий Иванович встретил меня возле входа в аэропорт.
Окинув оценивающим взглядом мои джинсы и пиджак, надетый поверх футболки с надписью СССР, он покачал головой, но промолчал и протянул билет.
– Прошу, постарайтесь быть дружелюбным. Возможно, от этой встречи зависит Ваша судьба.
Я не стал сообщать ему, что людские Судьбы пишутся в другом месте.
Он мог не понять.
В терминале я рассматривал людей, летящих в Москву, пытаясь определить, кто из них сопровождает меня.
Через пятнадцать минут после взлёта к пассажирам, летящим бизнес классом, подошла стюардесса.
Очаровательно улыбнувшись, она поинтересовалась, какие напитки принести и есть ли у нас особые пожелания.
Я попросил кофе.
Выпив половину, я подозвал её к себе.
– Скажите, в туалетную комнату надо идти в конец салона?
– Нет, что Вы,– ответила она,– для пассажиров, летящих бизнес классом, предусмотрены отдельные удобства.
– Проведёте?
Она раздвинула шторку, отделявшую рабочую зону от общего пространства.
На небольшом кресле, вмонтированном в стену, сидела её коллега.
– Валя,– сказала моя провожатая,– в конце салона мужчина просит воду без газа.
Валя тут же встала.
Взяв стопку пластиковых стаканчиков и бутылку воды, она вышла, плотно задвинув за собой шторку.
– Туалет вот тут,– стюардесса сделала жест рукой.
Я посмотрел на четырёхугольник, прикреплённый у неё на груди.
– Благодарю Вас, Лариса!
– Не за что,– она улыбнулась и посмотрела по сторонам.
Её вдруг сильно качнуло, и она неожиданно оказалась так близко от меня, что почти коснулась своими губами моего уха.
Неуловимый запах духов окутал меня, но как не старался, я не мог припомнить, при каких обстоятельствах встречался с ним.
– Когда будете в Москве,– я едва слышал её шёпот,– передайте товарищу Сталину, что он давно мёртв.
После этого она резко развернулась и вышла в общий салон.
«Бухая, что ли?»,– подумал я, толкнув дверь.
До приземления оставалось совсем мало времени и, когда она проходила мимо, я пытался поймать её взгляд, но она больше не смотрела в мою сторону.
Выходя из самолёта, я вопросительно посмотрел на неё.
Она тряхнула волосами и демонстративно отвернулась.
В зале, куда я вышел, было полно людей, но ко мне сразу подскочил мужчина в чёрном костюме.
– Гоша?
Я кивнул.
– Вы без багажа?
Я кивнул опять.
Он двинулся сквозь толпу, обходя прибывших и встречающих, ловко лавируя между тележками и чемоданами.
«Не впервой»– подумал я.
Мужчина подвёл меня к чёрному «Мерседесу», на крыше которого красовались проблесковые маячки.
– Присаживайтесь,– сказал он, открывая заднюю дверь.
Я сел, он захлопнул дверь и через пару секунд оказался сидящим с другой стороны.
– Заранее прошу простить за временные неудобства.
Я увидел в его руках чёрную повязку и большие наушники.
Ни слова не говоря, я взял их у него из рук и использовал по назначению.
В ушах тут же зазвучал «Вальс цветов» Чайковского.
Я часто включал его в машине, что лишний раз доказывало, что контора прослушивает всех сотрудников, изучая их пристрастия.
Мы ехали, почти не останавливаясь, по моему ощущению часа полтора, а потом машина сбавила ход, медленно поползла и, наконец, остановилась.
– Можете снять повязку,– услышал я голос в наушниках.
Выйдя из машины, я потёр глаза, отвыкшие от света и начал осматриваться по сторонам.
Прямо передо мной находился добротный двухэтажный дом в форме буквы П.
Никаких особых изысков, колонн и вензелей.
Но было понятно, что за этой простотой стоит серьёзный архитектурный замысел. И стоило такое строение очень дорого.