Алина Брюс
Дремеры. Изгнанники Зеннона
Глава 1
Наш фаэтон повернул на залитую солнцем мостовую, ведущую к Садам Деи, и тут с севера, из Башни Изгнания, донесся звук горна.
Из соседних экипажей послышались приглушенные вскрики, а я до боли сжала запястье с браслетом и задержала дыхание.
Кого-то изгоняют. Прямо посреди дня.
Горн замолчал. Я медленно выдохнула, чуть расслабила пальцы. Но гудение словно продолжало отдаваться в каждой клеточке моего тела.
Нелла с оглушительным щелчком захлопнула веер.
– Вира, дорогая, не делай такое неприятное лицо. Мы у всех на виду. Тебе следует подавать достойный пример.
Я была готова поклясться, что Нелла сама тихонько охнула, когда зазвучал горн, но спорить с ней себе дороже, поэтому я постаралась стереть испуг с лица.
За прошедшие несколько месяцев я просто отвыкла от этого звука. Возможно.
Хотя на самом деле я вряд ли когда-либо к нему привыкну. Ведь кого-то изгнали. Здесь, в Зенноне, мы в безопасности, но там, снаружи, после заката этого человека ждут Тени.
И пусть даже изгнали преступника, к такому невозможно привыкнуть.
Горн меня растревожил, и как никогда мне захотелось побыть в одиночестве, поэтому, когда мы остановились у ворот в Сады, я собралась с духом и спросила:
– Могу я сегодня пойти к жертвеннику одна?
Нелла выгнула ухоженные брови и впилась в меня взглядом, как кошка когтями.
– Вира, дорогая, ты ведь понимаешь, что это неразумная мысль? Твой дядя этого не одобрит.
Я ожидала, что Нелла откажет, – «быть гувернанткой» и «всё запрещать», похоже, были для нее синонимами, – и всё равно сердце упало. И тут ее губы растянулись в приторной, как пересахаренная помадка, улыбке.
– С другой стороны, все мы учимся на своих ошибках. Можешь идти. Только прошу, не запаздывай. И не забывай о том, что ты особенная.
В темных глазах Неллы промелькнула едва заметная насмешка.
Если бы кучер нас услышал, он бы решил, что Нелла всего лишь напоминает мне, что дочь знаменитого зеннонского камневидца Эрена Линда и племянница Советника должна следить за своим поведением с особым тщанием.
Но Нелла напоминала совсем не об этом. Она намекала на мою аномалию.
Это было не в первый раз, и явно не в последний, но Нелла могла уязвлять как никто, даже без слов, и мне потребовалась большая выдержка, чтобы поблагодарить ее, не подавая вида, что меня задела насмешка. Выйдя из фаэтона, я поспешила присоединиться к людскому потоку, безостановочно льющемуся через огромные кованые ворота в Сады Деи. Круглый год Сады привлекали горожан, особенно по выходным, – и сейчас отовсюду слышался смех и радостные голоса, словно еще пять минут назад никто не вскрикивал, услышав звук горна.
Возможно, им просто было нечего скрывать.
Проходя мимо высокого трехъярусного фонтана, вода в котором искрилась на весеннем солнце, я вдруг отчетливо почувствовала чей-то взгляд, – словно меня тронули за плечо.
Значит, Нелла всё-таки решила за мной последовать.
Всё во мне взбунтовалось, но я заставила себя, не оглядываясь, шагать дальше, двигаясь к самому сердцу Садов. Всю дорогу меня преследовал настойчивый, словно прилипший к спине взгляд, но, когда я наконец перешла мостик к жертвеннику Дее и обернулась, готовая выплеснуть негодование, персиковое платье Неллы нигде видно не было.
Странно.
Наверное, одна, без компаньонки, я просто привлекла чье-то внимание.
Жертвенник встретил меня тишиной. Даже воздух здесь был другим – сосновым, чистым со свежими, клейкими нотками весны. У жертвенника редко бывало пусто, но сейчас все, наверное, ушли к прудам, где в это время шли представления.
Выдохнув, я опустилась на колени перед статуей Деи в простом платье Целительницы и постаралась выкинуть лишние мысли из головы.
Из Первых Дея всегда была мне ближе всего, и не только потому, что вместе со своим мужем, Зенноном, основала этот город, названный в его честь, – она искала и пробуждала целительные камни, и помогала страждущим. Совсем маленькой я мечтала, что, окончив школу, поступлю в Академию камневидцев и пойду по стопам Деи – буду заниматься целительными камнями. Но, как оказалось, путь в Академию для меня закрыт.
– Это здесь! Мама, давай скорее!
Радостный мальчишеский крик вспорол тишину, и стало ясно, что время уединения закончилось. Я встала с колен, поклонилась Дее и, стряхнув с платья землю, обернулась к мостику, который дугой изгибался через ручей. На той стороне подпрыгивал от возбуждения рыжеволосый мальчишка. Он помахал своей матери, – та догоняла его по аллее вместе с другими женщинами, – и, никого не дожидаясь, взбежал на мостик.
У меня перехватило дыхание.
Хотя ручей был неглубокий, мостик был совсем без перил, и даже мне всякий раз становилось не по себе, когда я по нему шла. Но мальчишка пронесся по мосточку, словно дикий ветер, вынырнул из-за кустов можжевельника и только в последний миг заметил меня. Я увидела его расширенные от удивления глаза, – он попытался затормозить, споткнулся и растянулся в паре шагов от меня. Что-то вылетело у него из руки и приземлилось прямо перед носком моей правой туфли. Глиняная фигурка в виде ноги. Просьба для Деи об исцелении.
Мальчишка тут же вскочил на четвереньки и в ужасе зашарил руками по земле. Я осторожно подняла грубо слепленную фигурку и протянула ему:
– Ты это ищешь?
Рыжеволосый замер, словно не веря своим глазам, а потом широко улыбнулся, показав дырки от молочных зубов:
– Спасибо, госпожа. Это для отца. Когда он снова сможет ходить, я сам разобью фигурку, мама обещала!
Сердце кольнуло от жалости, и я ободряюще улыбнулась в ответ.
К жертвеннику Деи стекались со всего города, а раньше – едва ли не со всей Серры, чтобы просить об избавлении от болезней. Жертвенник был заставлен разнообразными фигурками, а вся земля вокруг – буквально усеяна глиняными черепками – свидетельствами многочисленных исцелений.
Я сделала шаг, чтобы уйти, но мальчишка преградил мне путь:
– Госпожа, вы ведь хорошая камневидица?
Я замерла, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
В Серре у всех есть дар камневидения, – даже у этого мальчишки он вот-вот пробудится, если еще не пробудился. Но, как не уставала напоминать Нелла, я особенная.
Чуть склонив голову, чтобы скрыть полями шляпки, как вспыхнуло лицо, я соврала прямо под укоризненным взглядом Деи:
– Естественно.
Я надеялась, что мальчишка даст мне пройти, но он радостно спросил:
– Госпожа, а вы, наверное, и йерилл разбудить сможете? Целители говорят, он улучшает ток крови.
Мальчишка улыбнулся, гордый от того, что запомнил такие сложные слова, и тут же помрачнел.
– Папа сорвал спину на работе и теперь сам ходить не может, так ноги и спина болят. На разбуженный йерилл у нас денег нет, еле-еле на обычный хватило. Но в семье у нас никто не силен в камневидении. Мама переживает, что, если она сама этим займется, йерилл выйдет слишком слабым. А папе нужно… ну…чтобы сильный был.
Я приоткрыла рот, не зная, что сказать, чувствуя, как набух во рту язык, неповоротливый, одеревенелый.
Я не могу разбудить йерилл. Ни йерилл, ни какой-либо другой камень. Но никто не должен об этом узнать.
Мысли заплясали мошками, и в этот момент к нам подошла его мать с еще несколькими женщинами. Судя по простым, темным платьям, все они были из рабочего квартала. Женщины одновременно поклонились мне. Их любопытные взгляды жадно вобрали и крой моего платья, и пару жемчужных пуговиц на вороте, и атласные ленты на шляпке. Одна из женщин с интересом уставилась на мой браслет из зеленоватых неровных хризалиев, который выглянул из-под левого рукава. Стараясь выглядеть естественно, я спрятала руку в складках платья, благодаря Дею за избавление. Теперь я могла уйти.
Рыжеволосый подскочил к матери и, прежде чем я смогла двинуться, выпалил:
– Мама, а госпожа и йерилл разбудить может! Давай ее попросим!
Женщина замерла и, взглянув на меня, напряженно заметила:
– Не говори глупостей, Тэн. Юной госпоже не до нас.
К своему ужасу я услышала в ее словах надежду. Увидела, какими взглядами обменялись ее спутницы. Горло пересохло. Только тут я поняла.
Я попала в ловушку.
Никто не в праве отказать, если его заклинают милосердием Деи, – только не здесь, в ее Садах, где она возносила молитвы Предкам и нашла упокоение. Милосердному милосердие, а жестокосердному – кара.
А я даже денег не могу предложить, – всё осталось у Неллы. Не следовало идти одной, она бы помогла мне выпутаться.
Сердце заколотилось как бешеное, перед глазами всё поплыло, и я скорее почувствовала, чем увидела, что рыжеволосая женщина склонила голову в моем направлении:
– Госпожа, заклинаю…
Я собралась с духом и резко, надменно перебила:
– Вы меня задерживаете. Если нужно разбудить камень, обратитесь к Служительницам.
В потрясенной тишине, – даже молодые листочки иртаний словно замерли, – ни на кого не глядя, я прошла мимо, едва не наступив на ногу остолбеневшему Тэну, и поднялась на мостик.
Кто-то зашипел вслед:
– Бессердечная!
Я едва не оступилась, но заставила себя идти с прямой спиной. Не оборачиваясь, с пылающим лицом я пересекла все Сады, пока наконец у ворот не показалось персиковое Неллино платье.
Нелла окинула меня внимательным взглядом и слегка нахмурила ухоженные брови:
– Прошу не куксись, дорогая, тебе не идет. Молодая леди твоего положения должна уметь держать себя в руках. И в следующий раз изволь взять с собой подстилку. У тебя грязь на коленях.
Заметить землю на кофейного цвета платье – в этом была вся Нелла. Мне хотелось сказать, что мне всё равно, как я выгляжу, и что я никогда, никогда больше не поеду в Сады Деи, но лишь молча кивнула. Нелла улыбнулась:
– Вот и славненько.
Вслед за Неллой я села в фаэтон и укрылась за веером. По ее сигналу кучер щелкнул языком, легонько тронул вожжами, и лошади зацокали по мостовой.
Обычно мне нравилась неспешная поездка вдоль Садов, по шумным улицам восточного Торгового квартала, мимо огромной Рыночной площади, наполняющей окрестности гвалтом торговцев и запахами рыбы, специй и свежей выпечки, по улочкам и переулкам восточного квартала Гильдий, где до нас то и дело доносились обрывки веселой музыки. Всякий раз я представляла, что я там – одна из многих, затерянная в разношерстной зеннонской толпе, которой и дела нет ни до меня, ни до моего имени.
Но сегодня всё проплывало мимо как в тумане, который осенью так густо поднимался над водами Венны. И чем ближе мы подъезжали к размеренным аллеям квартала Советников, тем тяжелее мне становилось на сердце.
Мне хотелось вернуться назад и на коленях просить прощения у Тэна и его матери. Сказать, что, если бы могла, я бы разбудила для них хоть весь запас йериллов в Зенноне. Но я была последним человеком во всей Серре, который мог им помочь.
Чувствуя, что взгляд Неллы ползет по мне, как цепкий паук, я затолкнула свой стыд и боль поглубже и сделала непроницаемое лицо.
Дома я собиралась ускользнуть в свою комнату, чтобы оказаться наконец в одиночестве, но у подножия лестницы меня остановил Гаэн, наш дворецкий. Мне почудилось, что кончики седых усов виновато встопорщились, когда Гаэн произнес:
– Госпожа Вира, ваш дядя желает видеть вас в своем кабинете.
Сердце ухнуло вниз, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы вернулся голос:
– Спасибо, Гаэн.
Я сжала руку в кулак и уже готовилась постучать, но заметила, что рука немного дрожит. Опустив ее, выдохнула. Сотни раз я стояла перед этой дверью и никогда не могла постучать с первого раза. Внушительная, по-зеннонски строгая, безо всяких изысков, дверь была прямо под стать дяде.
Как же я ненавидела эту дверь.
Что ожидает меня по ту сторону?
Дядя никогда не занимался со мной в выходной, в день Предков. И, кроме занятий, почти никогда не вызывал в свой кабинет.
Нелла ведь не успела донести дяде про Сады? Мне с таким трудом удалось добиться от него разрешения их посещать. Он опасался, что может произойти что-то подобное, говорил, что это неоправданный риск. А я вдобавок упросила Неллу отпустить меня одну. Если дядя узнает, будет в ярости, холодной и молчаливой, которая куда хуже раздражающих замечаний и поучений Неллы.
Я крепко сжала левое запястье, где под рукавом платья скрывался мамин браслет. Пожалуйста, мама, помоги. Выдохнув, я проверила, что волосы не выбились из прически, и постучала.
– Входите! – голос дяди прозвучал резко и раздраженно. Дядя не любил, когда его заставляют ждать, а я заставила – минут пять, не меньше.
Влажной ладонью я схватилась за начищенную до блеска дверную ручку и потянула. Дверь открылась с трудом, но как всегда беззвучно. На меня пахнуло запахом бумаги, чернил и сургуча. Дядя в белой форме Советника, которую не снимал даже дома, с совершенно прямой спиной сидел за массивным дубовым столом. Сквозь два окна с неизменными зелеными шторами заглядывало весеннее солнце. Но даже оно не могло смягчить официальную обстановку кабинета.
– Вира, садись, – дядя нахмурился, наверняка не в духе от моей медлительности.
Стараясь не споткнуться, я торопливо пересекла оливкового цвета ковер, который в детстве казался мне бесконечным. Книжные шкафы, диванчик с кофейным столиком, два высоких сейфа с камнями, портреты на стенах – всё словно глядело на меня с неодобрением.
На деревянных ногах я подошла к столу, где, как всегда, царил образцовый порядок. Из-за спинки высокого стула часть стола была не видна, и на секунду я замерла, ожидая увидеть там серебряный поднос с очередным камнем. Но облегченно вздохнула, когда увидела, что подноса нет. Значит, всё-таки не занятие.
Дядя нетерпеливо поправил перед собой бумаги, и я села напротив. Не давая опомниться, дядя сразу же приступил к делу:
– Вира, через месяц тебе шестнадцать. Пора поговорить о твоем будущем.
Всё во мне напряглось, и внезапно промелькнула мысль, что разговор о Садах, возможно, был бы лучше.
Светло-карие глаза дяди задержались на мне на мгновение, потом скользнули вбок, туда, где висел портрет моего отца. Через несколько лет дядя станет похож на своего старшего брата – у него был тот же высокий лоб и крупный нос, и те же смоляные усы с небольшой бородой, пока еще только с проседью. Но, несмотря на такие же морщинки вокруг глаз, у дяди никогда не бывало такого теплого выражения лица.
Дядя вновь посмотрел на меня. Не выдержав, я опустила взгляд на свои руки, сложенные на коленях. Голос дяди прозвучал сухо, словно на выступлении на одном из Советов:
– Я сожалею, что с самого начала выбрал неправильную стратегию. Я до последнего надеялся, что удастся пробудить твой дар, сделал всё для этого возможное. И упустил время. Еще тогда следовало пустить слух, что, вопреки таланту отца, у тебя дар слабее, чем у простой крестьянки.
Несмотря на напряжение, у меня внутри начал пульсировать гнев, и я впилась пальцами в плотную ткань платья. Слова дяди задели меня за живое. Не из-за сравнения с крестьянкой, нет. Меня вывело из себя, что я не услышала в дядином голосе сожаления. Если бы тогда дядя поступился своей гордостью, моя жизнь была бы другой.
Мое первое четкое воспоминание: я сижу за огромным столом, ноги на специальной подставке – иначе не достают до пола. Передо мной на серебряном подносе янтарного цвета камешек, совершенно гладкий от постоянного использования. В этом камне – вся моя надежда. Если он отзовется на мое прикосновение, если я увижу его силу… Сбоку нависает серая фигура Наставника, а где-то за спиной – лопатками ощущаю его взгляд – стоит дядя. Наконец протягиваю дрожащую руку и касаюсь игния. И чувствую, словно подставку выбили из-под ног. Вместо ожидаемого тепла камешек встречает холодом. С отчаянием сжимаю камень и внутренне умоляю его: «Пожалуйста, отзовись!». Но в ответ получаю молчание.