Ни на какие Озёра с дядей я не собиралась. В лучшем случае мне бы пришлось просидеть дома, в гордом одиночестве. А в худшем… Всегда была Нелла, которая не упускала возможности меня чему-нибудь поучить.
Хотя бы раз, хотя бы только раз побыть как все – повеселиться, забыв обо всем на свете, натанцеваться так, чтобы ноги болели, – разве я хотела слишком многого?
По щеке поползла предательская слеза, за ней – другая, в груди опасно заклокотало, и, чтобы не разрыдаться, я стиснула костяшку пальца зубами – до боли, до кровавого следа. Я не имела права плакать. Только не здесь.
В окне что-то пошевелилось, и с ужасом я поняла, что это чье-то отражение. Кто-то подошел ко мне сзади.
– Они сейчас вернутся.
Кинн. Медленно я разжала зубы, выпустив палец, и вытерла слезы. Выпрямила спину.
Когда я обернулась, Кинн уже сидел на своем месте, опустив голову к учебнику. Не поднимая глаз, я прошла к своему столу. Когда в класс ввалилась шумная толпа, мое лицо уже приняло свое обычное выражение.
Только Кинн знал, что палец я поранила не об оконную защелку. И только Кинн видел, что гордая Вира Линд – всего лишь маска. И я ничего не могла с этим поделать.
– Эй, Вира, ты идешь?
Я вздрогнула, увидев пухлые руки Тами у себя на столе.
– Что?..
Вокруг царила суета, все довольно переговаривались. Похоже, пока я предавалась воспоминаниям, урок Закона благополучно закончился.
Тами прыснула себе в кулак:
– Вира, ты в последнее время такая рассеянная. Это так на тебя не похоже! Ты часом не влюбилась?
Я повернулась, чтобы возразить, и тут наткнулась взглядом на Кинна, который исподлобья наблюдал за мной. Я сразу же отвернулась, покраснев против воли, словно меня на чем-то подловили.
Глаза Тами расширились:
– Вот это да! И кто он? Я его знаю?
Глупость Тами вывела меня из равновесия, и я сорвалась:
– Это не твое дело!
Тами заморгала, обидевшись, но тут же спрятала обиду за виноватой улыбкой:
– Да-да, конечно, извини. Это, и правда, не мое дело.
Она отошла к своим приятельницам и начала с ними яростно шептаться. От злости я едва не заскрипела зубами. И дернуло Кинна посмотреть на меня именно в этот момент. Из-за него и из-за этой дурочки Тами теперь вся школа будет сплетничать о том, что Вира Линд в кого-то влюбилась, и еще полшколы – утверждать, что именно в них.
Несколько раз я глубоко выдохнула, чтобы успокоиться. Вспомнила платье, которое дожидалось меня дома. Что ж, возможно, теперь подобные слухи были мне на руку. Вероятно, дядя даже был бы доволен.
Под конец дня Тами настолько утомила меня своим любопытством, что я была только рада сбежать от нее в библиотеку. Это было единственное место во всей школе, где Тами почти не появлялась, – она клялась, что у нее аллергия на библиотечную пыль. Хотя я была уверена: всё дело было в том, что библиотекарь Аррин очень строго относился к соблюдению тишины.
Я заняла привычное место за одним из столов в нише у окна, там, где я привлекала меньше внимания, подготовила книги и достала свои заметки. Но сосредоточиться никак не могла.
Тами ошибалась, я не была ни в кого влюблена. И уж в кого я точно не была влюблена, так это в Кинна, замкнутого и непонятного. Просто он был… другим. Единственным человеком во всей школе, который не лицемерил передо мной, не пытался втереться в доверие и напроситься на дружбу или, убереги Серра, притвориться влюбленным в меня, – я уже перестала считать, сколько было таких попыток. Шесть лет непрестанной лжи заставили меня ценить искренность.
И всё же после того случая с Аксаррами между нами с Кинном что-то неуловимо поменялось. Когда я поняла, что он не собирался срывать с меня маску, мне словно стало легче дышать.
А теперь, сидя в библиотеке, я ждала, когда Кинн придет для наших занятий по наречиям Серры.
Наставник Луккиан всегда верил, что совместная работа идет учебе на пользу. Именно на его уроках, изучая разные наречия, мы занимались в парах. Моей бессменной напарницей была Тами, вместе с Кинном со страдальческим видом сидел Марен.
В прошлом году, когда мы закончили изучение основных наречий, Наставник Луккиан объявил, что в дополнение к классным занятиям мы должны будем попарно представить одно из островных наречий – рассказать о фонетических, грамматических и лексических преобразованиях на протяжении всей истории Серры и о влиянии на другие наречия.
– Без изменения нет жизни, – сказал Наставник на древнесеррийском, которым время от времени любил пощеголять. – Поэтому я прошу вас разделиться на пары по-иному. Сейчас для каждого юноши я озвучу наречие, а вы, барышни, сможете выбрать то, которое вас больше заинтересует.
Наставник Луккиан, кажется, искренне не понимал, что его предложение могло быть истолковано как-то по-другому. Между тем в классе взметнулись возбужденные шепотки, преимущественно со стороны девушек.
Наставник попросил всех юношей выйти вперед и назвал шесть островных наречий. Едва он закончил, поднялся гвалт, каждая моя одноклассница что-то выкрикивала.
Сраженный таким воодушевлением, Наставник Луккиан кое-как распределил первые четыре пары. Оставались только Марен и Кинн. Марену достались Худые острова, и даже его сестра, которая всегда его выручала, не стала выбирать наречие простых рыбаков. Кинн, напротив, получил Пряные острова, с одним из самых своеобразных и интересных наречий в Серре, но никто не стремился выбирать Кинна.
Из девушек без пары были только Тами и я, и она не рискнула сделать выбор первой. Избегая умоляющего взгляда Марена, спокойно и холодно, я сказала:
– Пряные острова.
Сзади донесся облегченный вздох Тами.
С тех пор раз в неделю мы виделись с Кинном в библиотеке, чаще всего каждый молча сидел со своей стопкой книг и выписывал необходимые сведения. Изредка мы сверяли свои успехи.
Со временем я поняла, что с нетерпением дожидаюсь этих почти молчаливых часов, когда мне не надо было притворяться ледяной и гордой Вирой Линд.
Когда в начале этого года Наставник Луккиан снова предложил дополнительные занятия – на этот раз для изучения малых наречий, – я, не задумываясь, выбрала Кинна, хотя на этот раз ему достались трудные малые наречия юга. Мне бы не хватало нашего молчания.
А сегодня Кинн опаздывал.
Я убедилась, что поблизости никого нет, и из стопки заметок вытащила помятый листок бумаги. На нем было нарисовано восточное побережье Серры и Пряные острова. Этот листок Кинн выбросил еще в прошлом году, а я, повинуясь минутной блажи, подобрала и сохранила.
Это просто потому, что я люблю карты. А Кинну они явно удаются, – это понятно даже по наброскам.
Я услышала шаги за пару мгновений до того, как Кинн подошел к столу, и едва успела спрятать листок. Чувствуя, что краснею, я сделала вид, что погружена в работу, чтобы не встречаться с Кинном взглядом.
– Привет, тебя можно отвлечь?
В голосе Кинна не было ничего особенного, но отчего-то его было приятно слышать.
Я подняла голову.
– Да, конечно. В чем дело?
У Кинна в руках был небольшой деревянный ящичек. Сердце у меня неприятно ёкнуло.
– Наставник Сарден просил оказать ему услугу. Тут геррионы. Их необходимо рассортировать по силе. Нужна точность, и я подумал, что, возможно, ты сможешь помочь.
Руки у меня похолодели, словно я уже прикоснулась к геррионам.
Несколько секунд, не дыша, я смотрела на ящичек в руках Кинна.
– Я… – голос предательски дрогнул.
Как я могу отказаться, не вызвав подозрений? Грудь сдавило, голова закружилась, и стало так плохо, что я подумала, что сейчас потеряю сознание.
От Кинна не укрылось мое замешательство:
– С тобой всё в порядке?
Я постаралась взять себя в руки.
– Да, конечно. Я бы помогла, просто… Сколько сейчас времени?
Я нашла глазами настенные часы и, от волнения едва различив тонкие стрелки, сделала вид, что удивилась:
– О, уже четыре часа. Мне надо спешить домой. Меня ждет платье… Сегодня последняя примерка.
Заметив недоумение в глазах Кинна, я опустила взгляд на заметки и сдавленно сказала:
– Послезавтра моя помолвка.
Мне показалось, что я услышала резкий вдох, но когда Кинн заговорил, его голос был как обычно ровным и отстраненным:
– Конечно, если тебе надо спешить… Я сам справлюсь.
Чувствуя странное желание расплакаться, я торопливо собрала заметки и книги и уже приготовилась уйти, когда Кинн тихо сказал:
– Поздравляю.
Я нашла в себе силы слабо улыбнуться и кивнуть, а потом зашагала прочь так быстро, что даже ковер не смог заглушить мои шаги, отчего библиотекарь Аррин оторвался от заполнения каталога и поднял на меня удивленный взгляд. Стараясь не показать, что руки у меня трясутся, я положила книги на дубовую стойку и отстраненно-вежливо попросила:
– Если можно, поскорее, пожалуйста.
Пока библиотекарь оформлял возвращенные книги, я сцепила перед собой руки, до боли впившись ногтями в подушечки пальцев.
Когда-то мне казалось, что мы с Кинном похожи на два самых высоких пика Серебристых гор – такие же недостижимые, холодные и одинокие.
Пусть так и останется.
Особенно теперь, когда мне предстоит выйти замуж за другого человека.
Глава 3
Хейрон Бернел оказался совсем не таким, каким я его себе представляла.
Когда в день помолвки Нелла провела меня в дядин кабинет, я готовилась увидеть иссушенного учебой молодого человека с грустными, преданными глазами, – а что еще можно было ожидать от человека с именем самого верного пса в истории города?
Но ни грусти, ни особого рвения к учебе в Хейроне заметно не было. Наоборот, мне стоило большого труда представить его запертым в душной аудитории с разложенными на столе камнями и корпящим над вторым множественным сопряжением. Хотя зеленая студенческая форма наверняка была Хейрону к лицу.
Хейрон был на пять лет меня старше и почти на полторы головы выше. Со светлыми волосами, как у отца, в темно-синем, с иголочки, костюме, он был элегантен, изыскан и, без сомнения, красив. Лучше всего он бы вписался в какое-нибудь феерическое празднество, например, к Аксаррам.
Отчего-то я порадовалась, что, несмотря на скромность церемонии, дядя не поскупился на платье, а Нелла собственноручно убрала мои волосы в замысловатую прическу и украсила их цепочкой из белого золота с небольшими золотыми цветами.
Ощущая всеобщее пристальное внимание, стараясь не краснеть и не путаться в складках платья, я подошла ближе – туда, где у портрета отца стоял мой жених, его родители – оба в бордовых тонах Торговой Гильдии – и дядя. Краем глаза я заметила на столе уже приготовленные для подписи договоры и помолвочные кольца.
Едва мы обменялись поклонами и приветствиями, как мать Хейрона, Ния Бернел, урожденная Родд, вышла вперед и, схватив меня за плечи, прижала к своей пышной груди:
– Душечка, как мы рады!
В отличие от нее я была совсем не рада, – запах ее духов был таким ярким и настойчивым, что мне захотелось чихнуть. К счастью, она быстро отпустила меня и взялась за мое платье. В прямом смысле – слегка склонив голову набок, она пощупала полупрозрачную ткань рукава:
– Это же шелк из нашей последней поставки, глаза меня не обманули! Советник Дан, посчитаю это вашим комплиментом, – дядя слегка поклонился, а мать Хейрона оглядела меня с головы до ног, задержав взгляд на жемчужных пуговицах – мне показалось, она их даже посчитала. И наконец улыбнулась, словно довольная покупкой матрона:
– Ты просто прелесть, дорогая.
Чувствуя неимоверное смущение, я выразила свою благодарность, втайне надеясь, что Огаст Бернел не последует примеру жены. Но по тому, что отец Хейрона остался стоять в стороне и глядел на меня с прохладцей, было ясно, что «душечки» от него можно было не ждать. Хоть какое-то облегчение.
Наконец ко мне подошел Хейрон. Голубые глаза, которые он унаследовал от матери, смотрели внимательно и с интересом, настолько живым, что сердце забилось еще быстрее, и захотелось отвернуться. Мой жених улыбнулся – открыто и приятно:
– Очень рад наконец встретиться.
Мне показалось, что он сейчас поцелует мне руку, но он ограничился простым полупоклоном. Меня коснулся запах его духов – легкий и притягательный.
Дядя сухо попросил нас к столу. Договор я прочитала заранее, поэтому сейчас просто поставила свою скромную подпись рядом с дядиной, выверенной и четкой, которую, как мой опекун, дядя уже поставил. Подпись Хейрона витиевато изгибалась и была значительно больше моей.
Дядя передал Огасту Бернелу их копию договора и придвинул к нам с Хейроном серебряный поднос с кольцами – из белого золота с черными жемчужинами. Жемчуг и так был редкостью, но откуда взялся редчайший черный, особенно теперь, после нашествия Теней, я не представляла. Дяде украшения никогда не были интересны. Возможно, у Бернелов оставались какие-то запасы с прошлых времен или же это было их семейное наследие.
Мои руки дрожали, когда я взяла кольцо для Хейрона. Он стоял так близко, что я чувствовала тепло, исходящее от него. Хейрон улыбнулся и протянул левую руку. Задержав дыхание и больше всего опасаясь, что выроню кольцо, я надела его на указательный палец и тут же убрала руку.
Хейрон в свою очередь не торопился. Он взял мою левую руку в свою и медленно надел кольцо на палец. Руки его были теплые, мягкие и одновременно решительные. Не успела я двинуться, как он прижал мою руку с кольцом к губам и тут же отпустил. Сердце у меня затрепетало где-то в горле.
Ния Бернел разразилась поздравлениями, к ней присоединился ее муж и мой дядя.
– Теперь позвольте предложить зеннонское красное, старого урожая, после чего я буду готов показать вам наш дом, – голос дяди прозвучал еще суше обычного, словно он присутствовал не на помолвке, а на Всеобщем Совете городов Серры.
При упоминании вина Огаст Бернел заметно оживился и первым последовал за дядей к небольшому столику у дивана, где в специальной оплетке с геррионом дожидалась прохладная бутылка, теснились бокалы и тарелки с закусками.
Кольцо на пальце казалось чужеродным, непривычным, а место поцелуя до сих пор горело, и я держалась от жениха на некотором расстоянии, не особо представляя, как теперь себя вести.
К счастью, после нескольких тостов мы покинули кабинет и отправились вниз, где дядя представил Бернелов Нелле. По тому, как Ния Бернел оглядела Неллино любимое лавандовое платье, и взгляду, который подарила ей в ответ Нелла, мне показалось, что в лице друг друга они встретили достойных соперниц. Если бы не волнение, я бы почувствовала легкое злорадство.
Знакомство с домом решили начать снаружи: дядя с Огастом Бернелом шел впереди и сжато, безэмоционально рассказывал об истории дома, архитектурных особенностях и штате слуг. За ними следовала Ния Бернел и слегка раздраженная Нелла. Мы с Хейроном замыкали процессию.
По настоянию дяди после свадьбы мы с Хейроном должны были остаться жить здесь, в этом доме. В глубине души я была дяде за это чрезвычайно благодарна: одна мысль о том, чтобы жить в чужом доме с чужой семьей меня пугала.
Незаметно Хейрон замедлил шаг.
– Признайся, когда ты услышала мое имя, сразу же нарисовала себе беднягу Хейрона с поднятыми ушами и грустным-прегрустным взглядом.
Кровь прилила к моим щекам, и Хейрон слегка улыбнулся.
– Когда отец давал мне это имя, скорее всего он не представлял, что в Музее истории одноклассники будут просить меня встать рядом с портретом этого разнесчастного пса и выискивать сходство. Правда, я позволил им это сделать всего один-единственный раз. Как оказалось, некоторые из мальчишек походили на этого пса гораздо больше.
Хейрон усмехнулся, и в его глазах блеснуло что-то жесткое и голодное. Он продолжил, как ни в чем ни бывало:
– Зато сейчас, когда я представляюсь, все видят во мне законопослушного гражданина, олицетворение верности Зеннону. Они видят…