========== Пролог ==========
В своих ладонях я удерживал наивную весну,
И пальцами неловко мял цветы сирени.
Ты под дождем теплеющим косился на луну,
И по твоим рукам стекали вниз капели.
Я как младенец познавал реальности сюжеты,
Я, как и ты, ступал по травам босиком,
Ты не спешил мне дать простейшие ответы,
Смеялся едко надо мной, играл с котом.
Я любовался на закаты и туманные рассветы,
И лютни с любопытством трогал гриф,
Ты с гномом пил, слал к демонам запреты,
Я любовался и тобой – ты был красив.
Я умирал по каплям незаметным день за днем
Ты только головой качал уныло,
Ты утешал меня неискренним враньем,
Я сам не знаю, что меня пленило…
За ночью ночь с тобой неспящим нес Дозоры.
Я любовался на твои янтарные глаза.
Ты прятал взгляд, просился к Командору,
Но видел я – бежит с ресниц слеза.
Я был уверен истово, что со спины прикроешь,
Бросался без опаски в бой на острые мечи.
Ругался в голос ты – с тобой нас было трое,
Лаская теплою рукой, ты раны мне лечил…
За посевной и жатвой я с надеждой наблюдал,
И за снежинками, что кружатся над пашней,
Ты с тихой грустью о Свободе напевал,
И легкомысленно крутил десяток шашней…
Я пил с тобой, лаская скул излом печальным взглядом,
Ты про любовь рассказывал, как будто издеваясь…
Но вот…камин и запертая спальня, счастье рядом…
И ты с усмешкой бросил посох, раздеваясь…
Я был готов кричать и проклинать свою Судьбу.
Я боль смирял, ведь ты остался в Башне.
«Ты только верь, моя любовь, что я к тебе приду»…
Но меркнет глаз твоих сияние так страшно…
Тебя спасая, я покинул умирающую плоть,
И сделал шаг в лихую неизвестность…
Скрываясь ото всех, вдвоем сбежали прочь –
Уже я проклял собственную честность…
Отныне я – немая часть души, вошедшая в тебя
И пожалел о совершенном слишком поздно,
Я жаждал вечно быть с тобой, как Тень любя,
Но глаз твоих не видеть слишком сложно…
Я защищал тебя от боли и от страшных ран.
Но гнев и ярость меня сбросили в безумье…
Перерожденья на двоих захлопнулся капкан,
Сомкнулись в наших душах Мести зубья…
Он в жизнь ворвался вихрем горько-дерзким,
Сияя магией прозрачно-светлой кожи,
Взгляд синих глаз тебя увлек - печальный, резкий
Я-прошлый с ним на удивление похожи…
В своих ладонях он держал кровавую весну,
Сминая пальцами фиалок лед и бледность,
Как мне в ту ночь – ты улыбаешься ему,
Я окунаюсь в зависть, боль и ревность…
========== Цитадель Пламени. Янтарь и лириумные шрамы ==========
Рукам твоим, таким жестоким,
Я поклонялся, как гильотине,
Ты в ранг искусства возводил пороки,
И рисовал ножами слов картины.
Замок старинный, таящий угрозу -
Мужчина, который не пишет прозу.
Хозяин снов моих голодных
Ты сам когда-то был их частью
Ты скрылся среди вод холодных
Не дав понять, что значит счастье,
В руках не согреет замёрзшую розу
Мужчина, который не пишет прозу
Боль струится по венам словно вино – горячая, душная, от нее кружится голова и перехватывает дыхание. Тугие ремни и цепи перетягивают мои плечи и грудь, не давая свободно циркулировать крови, и в висках Набатом Нокена гудит неровный пульс. Или, быть может, он гудит не потому, и причина – остро отточенное перо, что скользит по моей коже, оставляя кровоточащие царапины на животе и спине? Не знаю… Перед глазами все плывет, и силуэт Джар-Греда растекается, словно капля масла по воде, но его предвкушающую улыбку я вижу очень отчетливо, и все внутри замирает он накатывающего возбуждения пополам со страхом. Тонкая петля одного из ремешков мгновенно пережимает член, добавляя нотку боли в мешанину ощущений. Остро-давящее чувство на коже исчезает, сменяясь щекочущей мягкостью – и перед глазами мелькает белоснежный росчерк. Теперь перо скользит мягкой стороной, и белизна его опахала окрашивается алым, смазывая бисеринки крови на тончайших порезах.
По телу проходит неконтролируемая дрожь – и возбуждение давно уже зашкаливает, но… Хочется большего. Наставник улавливает это – и я не могу не восхищаться им, его талантом подвести к грани – и сам не знаешь, что это за грань: агония или оргазм. А, может, и то и другое.
Раздается пронзительный свист – и по ребрам проходит кончик стека. Остро, резко, жарко. Боль стекает куда-то к позвоночнику, превращаясь в электрический разряд. Следующий удар приходится на отекшие плечи – и, кажется, что-то мучительным наслаждением взрывается в висках, сменяя набат на оглушительную тишину.
Еще…
Сам не понимаю, что прошу вслух, пока не слышу приказа, сопровождаемого невыносимо-слабым касанием ладони к налитой кровью коже:
- Громче.
- Еще.
- Я сказал, громче! – сильные пальцы сгребают волосы в горсть, оттягивая голову настолько, что хрустят позвонки и становится невозможно дышать. Сетка впивается в тело с новой силой. Больно и сладко – и новая волна дрожи.
- Еще!
- Обращение!
- Еще, Наставник! – уже кричу, срывая связки, чувствую, как крик переходит в хрип, но поделать с собой ничего не могу, тело ломает судорогой, когда на плечи с новой силой опускается гибкий прут стека, посылая сотни игл по всем напряженным мышцам…
- Как он, мой Клинок?
Голос Хозяина затекает в уши, словно морская вода, скрадывая гул крови. Понимаю, что распахнул глаза, лишь когда прямо перед собой вижу притягательно-жестокую усмешку…
- Он учится, Хозяин, и учится… неплохо. Желаете проверить его… навыки?
- Позже. Продолжай, Ламина. Мальчик должен стать достойным будущего звания.
- Да, Хозяин…
В голосе Наставника слышу неудовольствие – и очередной удар в разы жестче, чем прежде, настолько, что я невольно вскрикиваю, и еще один свист – уже наказание. Прикусываю губы, ощущая пряную соль на языке, но все же крик уже держу. Еще удар… и еще… Боль снова превращается в кипящую лаву, топящую в себе, погребающую под приливной волной накатывающей истомы – и почти уже непереносимого желания – если бы не петля у основания возбужденной до предела плоти, я бы уже сорвался в темноту наслаждения… нет, Наставник не дает, еще сильнее подтягивает ремни…
- Стой.
Нет, Хозяин, пожалуйста, не надо, не останавливай его, пожалуйста, молю…
Встречаюсь взглядом с его глазами – такие яркие, янтарные, в свете магических огней мерцают старым красноватым золотом, и щеки касается долгопалая ладонь – горячая, словно чистое пламя, она очерчивает скулу, касается подушечкой пальца губы, принуждая открыть рот…
- Думаю, ты подрос достаточно, чтобы я поместился у тебя во рту, не так ли, мой Радес?
Не отрывая взгляда от его глаз, киваю. Да. Да, я вырос, вырос, только не уходи… И снова в уши бьет пульс – теперь уже от предвкушения. Вот он, прямо передо мной…
- Глаза-то опусти, - его голос насмешлив… Прости, Хозяин, прости, что не сразу понял, я не могу, не могу оторваться от твоих глаз, не могу потерять их из виду, прости… Но ты приказываешь… Твой член покачивается прямо передо мной, такой красивый, гладкий, ровный, цвета лучшей бронзы – и жгучее желание лишь подстегивает, почти как стек Наставника. Податься вперед, обхватить губами, замирая от острой мускусной соли, ощущая, как под языком пульсируют венки, сглотнуть, пропуская глубже… Вздрогнуть, когда головка упрется в глотку – и сглотнуть снова, почти забыв, как правильно дышать от острого удовольствия, что прокатывается от пальчиков ног до макушки и обратно.
Хозяин поводит бедрами, одновременно вновь погладив меня по щеке… Поднимаю глаза, принимая его плоть, скользя по ней, упиваясь тем, что могу услужить… Хозяин… Мой Господин, мой Бог…
Плоть подрагивает, бьется в горло, мешая дышать – и от этого струятся по щекам невольные слезы. Сглатываю так часто, как только могу, и Хозяин прикусывает губу – ему нравится? Нравится, правда ведь? Почти полностью выпускаю его изо рта, набирая воздуха и самым кончиком языка пробираясь под тонкую кожу, касаясь жаркой складки, обвожу головку, с силой посасывая – и вновь ощущая такую сводящую с ума своим вкусом капельку. Хозяин шипит и вновь подается вперед, в глубину моего горла, запирая дыхание. Теперь уже он не даст мне отстраниться – его пальцы запутались в моих волосах, удерживая голову, и он движется сам – быстро, глубоко, сильно, почти до боли вколачиваясь на всю длину…
Его глаза, подернутые дымкой удовольствия, не отпускают меня, удерживают мой взгляд – и нет большего наслаждения, чем видеть, читать по пересохшим от срывающегося дыхания губам, по полуопущенным векам, по напряженным желвакам, когда он стискивает челюсти, его желание – и удовольствие от воплощения этого желания.
Пожалуйста…
Мастер вздрагивает, судорожно вздыхая, и замирает, и кажется, все движение, что прежде наполняло его фигуру, уходит в его плоть, мерно подрагивающую у меня во рту – я сглатываю, не желая потерять ни капли его семени. Мой Хозяин…
Он отходит от меня, поправляя мантию – все мое существо заполняет ощущение острой потери. Нет, не уходи, не оставляй, не исчезай, Хозяин, молю… Некоторое время молчит, потом поворачивается к Наставнику:
- Готов ли он стать одной из моих Игрушек?
- Ему четырнадцать, Хозяин. Физически – да, готов, но я еще не завершил обучение, и…
- Ночью пришлешь его ко мне.
Хозяин… Хозяин берет меня себе?! Тот Пламенеющий, слава тебе, Хозяин, мой Хозяин…
Горящий яростью взгляд Наставника обращается на меня – и я невольно вздрагиваю. Почему он…
- Что, сопляк, доволен? Ничего, как только ты ему надоешь, снова окажешься у меня… и вот тогда я прослежу, чтобы ты был обучен до самого конца – как и положено. А пока… продолжим с того места, где остановились.
И ремни сбруи затягиваются с новой силой, еще жестче пережимая кровоток. Плевать… Это уже неприятно, но скоро, совсем скоро я буду у Хозяина… На плечи жгучим ядом вновь опускается стек. До ночи всего три часа… Чтобы отвлечься, вскидываю глаза вверх – там, в световом колодце уже виден краешек Мраморной луны…
- оОо -
Стан твой изящный своею рукою
Я обнимаю. Хочу быть с тобою!
Гладкие губы, белые руки –
Нет под луною ужаснее муки.
Ты безответна, я безутешен.
Только любовью своей к тебе я грешен.
Я создал тебя
Лишь для себя.
Над красотой не властен
Тот, кто под гнётом страсти.
Всё, что ты создаёшь,
Утратишь и не вернёшь.
О, Галатея! Как ты жестока
Мне в наказанье, любимцу порока!
Я застываю, но в сердце пламя.
Мне не ответит дева из камня.
Осцивас медленно провел ладонью по хрупкому телу, распятому на Алтаре. Это дитя было прекрасно – он так и не понял, почему столь поздно заметил его среди малышей-рабов. Подобные глаза вообще невозможно пропустить – такие невероятно-синие, такие чистые. Словно кто нарочно прятал от него мальчика. Мальчика, хм-м… вот уж кем-кем, а мальчиком маг его давно не мог бы назвать. Особенно с учетом того, насколько он талантлив в постели. Прекрасная куколка – и с великолепными данными. А уж его кровь – и вовсе подарок Богов. Во всех смыслах.
Наследие Семи. Активное. Столь редкое явление – вот уже долгие века не рождалось детей с кипящей кровью Драконов, не считая этих воров-Тейринов, что обрели силу не по праву рождения, а вероломно убив одного из Старейших.
Магистр хмыкнул. Его Лучик уже не раз упоминал, что у него есть сестра и брат – близнецы. Гораздо младше. Ему было искренне жаль, что у него нет возможности добраться и до них – наследием Семи не разбрасываются. Еще при самом первом упоминании Радесом наличия у него кровных родичей Осцивас озаботился тем, чтобы проверить по Древам, из какой ветви могут идти эти отступники…
И не нашел. Вернее, сумел проследить несколько поколений, но вот дальше в пыль веков пробиться не сумел – слишком уж много в их роду было Стражей, а те, как известно, неплохо подтирают историю за собой…
Еще раз вздохнув, Третий бросил быстрый взгляд на лист, приколотый к рабочей доске. То самое Древо, одной конкретно взятой семьи. Больше всего его интересовала еще одна ветвь, которая могла бы быть… полезной. Следовало ее отработать.
По щелчку пальцев рядом появился один из рабов, с почтением принял конверт и, получив указания по отправке, бесшумно исчез. Конечно, связываться с Орлеем – та еще проблема, но следовало проверить всех носителей крови. Осцивас отошел от стола, вновь оказываясь рядом с юношей. Еще пару лет – и можно будет остановить его старение. Конечно, он мог бы сделать это и сейчас, как поступал со всеми своими Тенями, но почему-то хотелось посмотреть, как из хрупкого юноши его Лучик превратится в гибкого и сильного молодого мужчину – и уже для такого, более мужественного, более взрослого, навсегда заморозить само время, связать его с собой… Жаль, конечно, что всего через пару сотен лет придется с ним расстаться – Архонт уже отдал указания о проведении первого за долгие века ритуала Воплощения, но до этого момента Вместилище следует подготовить… а значит, пока он может наслаждаться этой великолепной игрушкой, уже почти ставшей его Тенью. Еще немного, пара десятилетий – и Ламина станет великой Жертвой Богам, а Радес займет его место. Место подле своего Хозяина, у его ног – или за плечом.
Пальцы Магистра вновь скользнули по полным губам, очертили тонкие линии татуировки на лице – недавняя попытка, не совсем удачная, но в определенной степени изменившая сознание Радеса. На место слепого поклонения пришло расчетливое обожание, вместо удивительной после всех лет обучения мягкости характера – хорошо контролируемая ярость и тщательно дозированная ненависть. Теперь главное направить все это в нужное русло – и его куколка станет лучшим Джар-Гредом Империи со времен Двенадцати.
Прекрасен… и холоден, словно белый мрамор. Иногда Осцивас жалел, что не ввел мальчика в род на правах своего Наследника, но…
- Я сделаю из тебя больше, чем Магистра, больше, чем даже Равного. Я сделаю из тебя Бога.
Синие глаза медленно приоткрылись – и на миг в них отразился видимый в огромных окнах лаборатории диск Мраморной луны, затянув пронзительную, сейчас, в темноте, словно светящуюся синеву молочной пленкой. Осцивас усмехнулся, прикладывая к обнаженной груди юноши клинок, откованный из чистого лириума:
- Что ж, моя галатея, приступим…
========== Лотеринг. Сапфиры и ожоги медью ==========
Снова брошен в окна лунный свет,
Дом мой сонный серебром одет
Лунной кисти не достичь глубин -
Эту бездну знаю я один
Все, все как вчера
Но без тебя…
Ревность, жалость, словно заодно,
Птицей скорби падаю на дно
Конь идет ровно, время от времени потряхивая головой, и я могу думать о своем. Сердце царапает боль пополам с ненавистью – за что? За что он меня выгнал? Надоела игрушка? Почему ни с того, ни с сего я оказался отправлен в собственное прошлое? Я только… смирился. Ненавижу! И обожаю… за что мне это, о Создатель…
Скачу самой долгой дорогой – через Неварру и Орлей, по Имперскому тракту, одному из многих, что оставила Империя, скрывшись в Безвременье. Я выбрал такой маршрут, потому что не хотел плыть на корабле, хотя это был бы самый короткий путь… но я… мне нужно было время. Подумать. Утрясти в голове подобный поступок Хозяина. Что Магистру какие-то договоренности? Он мог бы наплевать на них, но нет. Он решил следовать договору – причем даже не своему! – буквально. Я не понимаю. До сих пор не понимаю.
Впереди уже мелькает тень какого-то городка, если меня не обманывает память – это Халамширал, а значит, до границы с Ферелденом, до перевала Герлена, всего сутки пути. Потом еще два дня в объезд Каленхада…
А вот о том, что будет дальше, я думать не хочу. Потому что само слово «дом» для меня давно и прочно ассоциируется лишь с Цитаделью Пламени. И пусть я ее ненавижу так, как только может ненавидеть существо, выросшее на острие ритуального кинжала, на Алтарях и на ремнях Сетки, но тем не менее – это единственное мое пристанище, о котором я помню. Есть более смутное – о теплых руках матери, низком, о чуть хрипловатом голосе отца с характерным орлейским акцентом, почти незаметным, но сейчас, в своей памяти, я его отчетливо различаю, и о его наемничьих прибаутках, за которые мать его постоянно ругала… о двух пищащих свертках, которые мне представили, как моих брата и сестру… И о яблоках. Самое четкое из всего.