Пламя в чаше льнет к пальцам — и ты невольно вскрикиваешь, когда я окунаю в него ладони. Ожог омывает очистительной болью… и нить заклятия со звоном лопается, освобождая часть силы, что волной устремляется куда-то вглубь, вниз, к самому фундаменту строения… сквозь три уже взломанных замка.
Вы о чем-то нервно перешучиваетесь, следуя за мной по пятам. И все, на что я сейчас способен — молиться, чтобы никто из вас не поплатился за мое желание разобраться с происходящим. Потому что я как, вероятно, никто другой понимаю, насколько опасным будет наш бой. Даже Аришок не представляется мне столь опасным противником, как Архонт Ио. Хотя, конечно… Хм-м… что ж, подозреваю, что рано или поздно мне представится возможность сравнить…
И скорее рано.
Опять-таки, при условии, что мы выживем сегодня. Вторая чаша — ледяная, и ее холод обжигает не слабее пламени. Третья обдирает раненую кожу вихрем острых песчинок… С каждой лопнувшей нитью все явственнее чувство приближения чего-то… кого-то неимоверно могущественного. Последний шанс отказаться от этого безумия…
— Хоук! Это последняя! Уверен, что не хочешь отказаться? — Все чаще мы с Варриком мыслим одинаково… Кровь не вода, спиртом не разбавишь, как говорил Хозяин…
По пальцам скачет крохотная молния — и последняя нить, словно обрезанная тетива, хлестким откатом бьет по мне же. Неприятно, но… плевать.
— Подожди, Грег…
Грег… Почему же ты никак не можешь заставить себя назвать меня Гредом? Я не хочу забывать того, что сделало меня тем, кто я есть. Не хочу забывать КТО я. Монстр. Тварь. Лжец. Но иногда мне кажется, что ты питаешь подсознательную неприязнь к этому слову — к самому набору звуков. Рядом с тобой, отогреваясь в тепле твоих рук, я все чаще забываю о том, что я недостоин всего, что сейчас у меня есть… Твои пальцы невесомо скользят по моим ладоням, что испытали на себе силу четырех стихий. Последняя, пятая — Кровь — замыкает саму печать.
Коснуться твоих пересохших и растрескавшихся губ своими — быть может, в последний раз. Коротко кивнуть Волчонку и Варрику. Улыбнуться Изабелле. Я не буду говорить этого никому из вас… но вы и так все понимаете. Никогда, ни перед каким боем я не прощался с вами — безмолвно, только жестами и взглядами.
Кинжал привычно ложится в ладонь — и каждый шаг на возвышение воскрешает в памяти то, как я десятилетиями шел к Алтарю. Те же три высокие ступени, столь узкие, что на них можно уместить лишь носок сапога. Те же четыре курильницы на кольце рун. Только вместо базальтовой плиты — исчерченное узорами заклятий и комбинаций углубление, на котором едва заметно мерцают трещины. Не физические, нет. Магия рвет печать изнутри — и даже если я сейчас передумаю, через день, неделю, максимум месяц она разлетится на куски, выпуская того, кто уже пытается проломиться в наш мир сквозь истончившийся барьер.
Порез на ладони глубокий и тонкий, как волос — кинжал всегда в отличном состоянии, и несколько лиловых капель срываются вниз, на руны Защиты. Три. Два. Один.
Магия бьет как кнут со стальным оконечником на хвостовище, заставляя само пространство раздаться в стороны, выпуская физическое воплощение концентрированной силы, что удерживала Ио там, где он был. Это до замирания сердца прекрасно. Потоки, тонкие, как кружево в руках неваррской мастерицы, сплетаются в сложные покровы, отчего-то напоминающие мне саван. Смесь магии Духа и Энтропии, плетение лучших некромагов… и где только Стражи их разыскали?
Ладонью провожу сквозь сияние, касаясь переплетений… нет, нельзя. Пальцы сжимаются в кулак. Нельзя, чтобы ты увидел, что я могу различать эти потоки. Прости, любовь моя. Снова я лгу. Как обычно.
Ключ, словно живой, тянется в это сияние, рвется, желает окунуться в чистую магию. Откованным из чистого лириума, что может принять любую форму по воле его носителя, он, тем не менее, обладает условным ограниченным сознанием, псевдо-разумом, как любой сложный артефакт, и весь путь я вынужден был сражаться с ним за то, чтобы он держал вид кинжала, хотя то и дело Ключ норовил стать в моих руках посохом…
Сейчас его желание почти сбылось. В сиянии его очертания размываются, растекаются, сменяя одну форму за другой — посох, кинжал, меч полуторный и двуручный, лук, булава и топор… и снова посох. Ну уж нет…
Додумать я не успеваю. Магия взрывается неудержимым вулканом силы, выплескиваясь вовне, рассыпаясь искрами. Перевернуться, вскочить на ноги — и в моей руке вновь крюкообразный кинжал, алым глазком Кристалла Крови глядящий на мир.
Ларий разглядывает Искаженного магистра с каким-то жадным интересом. Убить бы его… впрочем, сейчас не до того.
Земли гномов? Что ж, он мог это решить, увидев Парагонов, что стоят на страже его Узилища. Архонт Ио… озадачен — недостаточно точное слово. Ошеломлен — но даже века заключения не заставили его растерять умение держать лицо. Такой до боли знакомый выговор, такой до ужаса привычный тон… И то и дело — замена слов Торгового на классический Древний Арканум — привычки изжить невозможно… Насмешка судьбы, все мы, кто сейчас пришли в Башню, знаем его. Мы с Волчонком — как дети Империи, ты — как маг Круга, Белла по непонятным мне, но явно весьма весомым причинам, что я выяснил случайно, застав ее за чтением какой-то книженции по магии на пару с Мерриль… Варрик и Ларий получили великолепное образование — один как Торговый Принц, второй — в любом случае как Страж, но, быть может, не раньше. Его имя указывает на происхождение из аристократов.
— Ты! Ты служитель Храма Думата? Вынеси меня отсюда, я должен поговорить с Первым Аколитом.
Ты вздрагиваешь, растерянно поддергивая накидку, так, словно тебя зазнобило от одного его присутствия:
— Думат был первым из Древних Богов, кто стал Архидемоном. Но… его Храмов не существует со времен Древней Империи!
Если бы ты знал, насколько ты ошибаешься, счастье мое… Даже Фенрис едко хмыкает за моей спиной — он тоже знает, но тебе не расскажет. Его Печать ему не позволит…
За этой беседой я почти полностью пропускаю фразу Архонта… кроме последних его слов, что щелкают в воздухе будто хлыст. Только огромным усилием воли я заставляю себя остаться стоять, когда он требует, чтобы мы пали ниц. И краем глаза замечаю, как дергается, словно тоже борется с собой, Волчонок.
Что я могу? Лишь продолжать свою игру… Я знаю мощь Семи… и пусть я пытался отринуть их культ, он слишком глубоко пророс в мою душу и сердце. Слишком много крови и боли я перенес… и теперь могу лишь надеяться, что Боги не сочтут мои слова оскорблением.
— Ты чудовище! Ты Проклятый, ты оскверняешь нашу землю! Я не отпущу тебя!
Его взгляд слишком пристальный, слишком… всепроникающий. Он чувствует? А быть может и неоспоримо знает, кто я такой… Что-то взвешивает, прикидывает, приценивается…
— Это ты… я чую, как пылает в тебе кровь… ты — одна из причин моего заточения… Думат! Владыка! Ответь, не сон ли недремный это? — на его изуродованном самой магией лице появляется выражение сожаления, и голос неожиданно становится тише, временами все так же соскальзывая с не слишком понятного из-за акцента и особенностей манеры речи Торгового на Древний Арканум. Он смотрит в огромный арочный проем на плывущий в небесах диск Луны, странно мерцающий. Она кажется Мраморной, что просто невозможно, ведь сейчас лето, и вздыхает, чуть прикрывая глаза и будто купаясь в ее серебристо-лазурных лучах. — Свет… Мы шли на Золотой свет… Ты предложил нам… силу самих Богов — в помощь. Больше, чем прежде… Чище… Ближе к вам… Но она оказалась черной, оскверненной… несущей Тьму… Ту, что царит до сих пор, я чувствую это… Но как долго?!
Бог не мог обмануть… Я слишком часто был Вместилищем, слишком часто соприкасался мыслями с одним из Них. Так смешно и так глупо… Вас просто надули. Думат ли ответил вам? Сомневаюсь… Только вот кто? Впрочем, сейчас, спустя более чем тысячелетие по времени Тедаса это уже не имеет значения… Ларий охает — тихо, слишком по-человечески для существа, наполовину, если не более, сожранного той самой Скверной:
— Золотой Град! Первое Вторжение! Он — Магистр, что принес Мор!
— Это чушь! — ты в ярости сжимаешь кулаки, — не могла быть магических чудищ, что посягнули на какой-то там Град Создателя! Как вы можете верить церковной пропаганде?! Конечно, проще всего все свалить на магов, а потом позапирать их в Круги и…
Волчонок глухо, но как-то странно беззлобно фыркает, избавляя меня от необходимости комментировать твою фразу:
— Думаешь, Магистры не могут быть столь высокомерны, чтобы бросить вызов Создателю?
— И снова лишь пропаганда! — В твоих глазах начинают мерцать лазурные искры. Гораздо позже, чем могли бы, но все же…
— Этого не могло не быть, Андерс, — хрупкий лед под моими ногами. Очень хрупкий… — Иначе откуда бы пошла Скверна?
— Быть может, творение Древних Богов? — Щуришься, ехидно, недоверчиво, словно хочешь добавить «Ну оспорь же, слезь в ссору, выведи Справедливость…» и нарываешься чуть ли не на драку. Нервничаешь, вздрагиваешь мелко и зло.
— Порождения — не только пример опасности магии, Андерс. Андрастианская Церковь учит нас, что именно высокомерие людей навлекло на нас Мор, — как бы я ни был не согласен с этим утверждением, я не могу не озвучить его. Потому что для вас я — ярый магоненавистник. Да, я такой… но по иным причинам… иногда так хочется вывалить тебе все, рассказать, открыться, показать все шрамы и незаживающие раны, что испещрили мою душу… если она вообще еще осталась у меня.
— Высокомерие магов, ты хотел сказать? — хмыкаешь и отворачиваешься, — Считай как знаешь. Я не смог переубедить тебя за пять лет… вряд ли еще несколько фраз что-то изменят…
В твоих глазах — боль и неприязнь. Сейчас как никогда мне хочется сорваться в пропасть. За то, что не могу найти компромисса. Но я не умею их искать. Я вырос там, где действует лишь один принцип: либо ты, либо тебя. Ты — моя слабость, мое самое уязвимое место, любовь моя. Прости, что не могу быть лучше.
Монстры не могут становиться лучше — лишь хуже.
— Если он смог добраться до Черного Города… он слишком силен, и кто знает, на что он способен еще? — Даже я могу лишь догадываться… а вам и того не дано, - Нужно уничтожить его. Очистить, — поймать взгляд серебристых глаз нелегко, но на последнем слове он сам пересекается со мной… и кажется, что в висках взрывается оглушительный звон, как от скрещения мечей. Понял. Осознал. В его время еще не было речи об Очищении Семи, но было понятие «Запятнавший свою силу»… Очищение Огнем — приговор тем, кто выступил против Семи, нарушая их заветы. Так, как поступили с Андрасте. Была ли она магессой, эта вероотступница, что сменила Семерых на Единого? Несомненно. Магистром? Сомневаюсь… На такое предательство всегда были способны лишь низшие…
— …уйду через тебя!
Нет уж, не уйдешь, господин мой Проклятый Архонт. Не в этой не-жизни. Не будь я Тенью Карающей Длани.
========== Эпилог. Огненная Вьюга, дождь из Слез ==========
А за горами, за морями, далеко,
Где люди не видят, и боги не верят.
Там тот последний в моем племени легко
Расправит крылья - железные перья,
И чешуёю нарисованный узор
Разгонит ненастье воплощением страсти,
Взмывая в облака судьбе наперекор,
Безмерно опасен, безумно прекрасен.
И это лучшее на свете колдовство,
Ликует солнце на лезвии гребня,
И это все, и больше нету ничего -
Есть только небо, вечное небо.
Над колыбелью склонились две черноволосые женщины, и их одинаковые золотые глаза с любопытством разглядывали малышку, с упоением играющую с собственными ладошками и золотым зеркальцем.
- Ты уверена?
- Несомненно. Она столь яркая – как Алмаз в Венце Думата в весеннее равноденствие. Жаль, что тебе не дано это видеть…
- Я выносила ее…но я не могу найти с ней ничего общего. Она действительно обретет нужную силу?
- Да. Она возьмет ее по крови – во-первых, она Дочь, а не Сын, а, во-вторых, ТУ силу, уже принял…или принимает, что точнее… другой. Старший.
- А как же…
- О-о, то дитя …иное. Оно примет Мощь. Как и положено. В свое время. Но наша девочка будет расти с этой силой, познавая ее, подобно речи и магии.
Беседа оказалась прервана появлением молодого мужчины. Увидев гостью, он вежливо склонил голову:
- Вы…пришли проведать нас?
- Я всегда слежу за вами, мальчик мой. Но сегодня я пришла, чтобы передать радостную для тебя весть. Скоро ты сможешь уйти отсюда.
Парень нахмурился:
- Уйти…но… А как же…? – он перевел взгляд на девочку, уже вставшую на ножки и сейчас со смехом тянувшую к нему ручонки. Улыбнувшись ей в ответ, он преодолел оставшееся расстояние и подхватил кроху на руки под разом потеплевшими взглядами обеих женщин, - Здравствуй, моя радость! Соскучилась?
Девочка рассмеялась еще радостнее и дернула парня за волосы:
- Тятя!
Он обнял малышку и все же повернулся к собеседницам, дожидаясь ответа. Старшая из женщин вздохнула:
- На этом пути нет шанса, что дочь будет с тобой. Война не место для детей. Тебе ли не знать, мальчик мой. У нее иное предназначение – как и у тебя.
- Сколько у нас есть времени? – он неосознанно прижал к себе ребенка, и та уставилась на него своими необычными глазками – невероятно-яркими, золотыми с сапфировыми искрами, отчего издалека радужки казались травянисто-зелеными.
- Немного, как я могу судить. Скоро сюда явятся те, кто уведет тебя навстречу судьбе.
Пронзительно-синие глаза сверкнули непереносимой болью:
- Я…увижу вас? Когда-нибудь?
- Если будет на то воля Семи, - отозвалась младшая из собеседниц и отвела взгляд. Она успела привязаться к этому юноше, за те годы, что он жил вместе с ней, деля нехитрый быт, столь же несложные обязанности… и ложе – в самые холодные ночи.
- Я объясняла тебе, мой мальчик, что не стоит привязываться к новой жизни…ты же не внял советам, - старшая вздохнула. – Пойдем. Поговорим. И дочь бери с собой. Полезен детям свежий воздух.
Юноша, все так же удерживая обхватившую его за шею малышку на сгибе локтя, двинулся следом за ней.
- Время…пришло?
- Еще нет, дитя. Огненная вьюга пока спит, но одно неверное движение – и она проснется…и лишь те, немногие, кому это суждено, смогут утишить ее, усмирить, загнать обратно в Изначалье. И дочь твоя среди них.
- Это…опасно? Для нее, я имею в виду.
- Жить вообще опасно, мальчик мой, - женщина пожала плечами. – Это будет война, а на войне неизбежны потери… мне не дано знать, минует ли ее чаша сия.
- Можно ли… - юноша сглотнул, обхватывая сосредоточенно молчащую девочку второй рукой в извечном защитном жесте, - Можно ли избежать этого?
- Мир уже стоит над пропастью грядущего, дитя мое. И край этой пропасти осыпается под его шагами… Кто-то обязан распахнуть крылья, чтобы спасти его от падения в Бездну…и сил лишь одного и даже Шести может не хватить.
- Успеет ли… успеют ли они вырасти?
- О-о, дитя, не углубляйся в эти вопросы. Магия – не твоя стезя. Но, коли тебе так интересно, я отвечу – Силе все равно, сколько зим прожил на свете ее носитель. Среди них есть тот, кто знает и может направить ее в должное русло, а остальное не имеет значения.
- Я все равно не понимаю. Почему… - на его губы, обрывая вопрос, лег стальной коготь латной перчатки.
- Не задавай вопросы, ответ на которые тебя может не устроить, дитя. У тебя будет цель – и ты должен будешь ее достичь. Наслаждайся покоем, пока есть такая возможность. Потому что когда Огненная Вьюга вырвется на волю, пожары, ей разожженные смогут потушить только Слезы Богов. И твоя задача – защитить того, чьи слезы… - она усмехнулась уголком губ, - …самые действенные.
Вокруг стоящих на поляне возле входа в поросшие плющом руины свилась спираль магии, и малышка, извернувшись на руках отца, радостно захлопала в ладоши, наблюдая, как в небо взвивается, распахнув широкие крылья, огромный дракон. Юноша вздохнул.
- Вот, Кель. Любуйся. Опять она ушла от ответа. Твоя бабушка по маме – настоящая стерва, ты знаешь? Ты ведь такой не вырастешь, правда? Обещаешь? Когда-нибудь я познакомлю тебя с остальной семьей, чтобы ты имела представление, на кого похожи нормальные люди.