Конечно, оставлять чужие вещи в купе — немалый риск. В идеале, их тоже следовало выбросить сразу же. Мало ли, какая проверка в поезд нагрянет (а таких хватало, по знаниям донора) да поинтересуется, что тут у вас? А пассажиры и не в курсе. Значит что? Краденное? Или чего похуже? Но если и выкидывать барахлишко, то лишь после осмотра и как можно дальше от тел.
Вот и следовало разобраться. Начал с сундучков. Очень надеялся отыскать в них самое ценное в нынешней ситуации: денежные банкноты. С ними всегда легче, проще и надёжнее. Ведь, несмотря на свою комсомольскую сущность и советское воспитание, Шульга прекрасно понимал, как решаются многие, если не все проблемы. Особенно в общении с людьми сидящими на распределении материальных ценностей, продуктов, жилищного фонда и направления на работы. И собирался этими знаниями пользоваться без малейшего зазрения совести. Вот и хотелось тупо денег, да побольше, побольше.
К сожалению в сундучках ни рублей, ни золота не нашлось. Хотя само по себе содержимое являлось довольно-таки ценным, особенно в одном из них. Потому что если набор воровских отмычек, слесарного инструмента для создания ключей и заготовки под них — стоили немало, то походный набор инструментов для ювелира — оценивался на порядок выше. Одни увеличительные приборы чего стоили!
Оставалось только догадываться, откуда такой набор оказался в багаже уркаганов. Украли? Или среди них оказался такой крупный специалист по созданию предметов роскоши? Зато выкинуть подобное добро рука не поднималась. А куда и как инструменты перепрятать? И не аукнется впоследствии подобная запасливость? И так багажа с излишком. Да и сами по себе сундучки слишком заметные, бросаются в глаза. Вдруг проводник их запомнил?
Только успел прикрыть чужое добро курткой, как постучалась Настя. И сразу же, не разжимая губ, зашептала, как только ей открыл:
— Проводник несётся! Явно к нам…
Пришлось Киллайду становиться в дверях и сходу наезжать на служаку поездного сервиса:
— Уже хотел вас разыскивать с милицией!
— Так я… э-э, — растерялся мужик.
— Принесите ка нам чая! Да сразу по три стакана! — потребовал парень, и стал совать рубль. — Вот!
— Да деньги потом! — пытался перехватить ситуацию проводник, и взглядом лихорадочно осматривая купе. Будь его воля, вообще бы столкнул помеху со своего пути. — А где-е-е…
— И принесите нам постель с простынями! Сколько будет стоить на двоих?
— Три двадцать! — последовал ответ на автомате. Потом всё-таки дядьку прорвало: — А где остальные пассажиры?
— Дядя Яков сошел с поезда где-то час, полтора назад. Вот его билеты, которые он приказал никому не давать, и их постелью не пользоваться, потому что дальше в пути должны его… как он сказал-то? Родственники?.. А! Братки подсесть. И предупредил, если кто-то сюда влезет посторонний, он всем головы открутит: и нам, и вам, и всем невиновным.
— Хм! — проводник озадаченно почесал затылок под фирменной фуражкой. — Если так, то оно конечно…
— Ждём чай! А то так пить хочется, что сейчас гудеть начну громче паровоза.
До момента, пока чай оказался у них в купе на столике, тщательно замаскировал чужие вещи. Когда и два новых спальных комплекта принёс проводник, расплатился с ним, и поинтересовался:
— Когда будут очередные длительные стоянки?
— Через полчаса — на сорок минут. Затем через три часа — опять сорок минут, — отчитался проводник, так и кося глазами во все стороны. Потом всё-таки не выдержал и поинтересовался: — А этот… мм, Яков, ничего для меня не передал?
— Да как-то дословно при девушке повторять не хочется, — смутился Шульга. Потом-таки решился, и стал подбирать литературные слова: — Сказал: сели этот… престарелый «чудак» что-то лишнее э-э… пиликнет, или потребует, то я ему яй… мужское достоинство оторву и сожр… и съесть заставлю.
Потому что догадывался, уркаганы не только страхом подталкивали вагонного ангела к нарушениям, но и материально его стимулировали. Угадал, если судить по смущению мужчины и по его желанию быстро ретироваться из купе. Он только и прошептал, оглядываясь на коридор:
— Ох уж эти уголовники! Страшные люди!.. И своего сменщика я предупрежу, не сомневайтесь… Если что, обращайтесь! Могу и заказ из вагона-ресторана принести.
И умчался обслуживать остальных пассажиров.
Анастасия к тому моменту опорожнила свой первый стакан. Приступила ко второму. Но задумчивый взгляд так и не отрывала от своего приятеля. Потом решилась, и со вздохом призналась:
— Мне иногда возле тебя страшно становится…
— Да ладно! Не буду я у тебя твой чай отбирать! Расслабься…
— Сань! Я серьёзно! И это не шуточки. Ты себя уже вторые сутки ведёшь так, словно опытный ветеран на войне. Или как знаменитый диверсант в тылу врага. Безжалостный… Крови не боишься… Пытать умеешь… Врёшь, как дышишь… Кстати, если этот дядя Яков сам «ушёл», то может и его братки… как бы это правильно сказать?.. Не сами «ушли»?.. Может им кто-то помог?
— Ох, ягодка! Оно нам надо всякими глупыми вопросами заморачиваться? — Шульга с блаженным видом, допил второй стакан, и уже с третьим в руке, откинулся спиной на стенку. — Какая разница, как эти здоровенные быки, каждый раза в три меня тяжелее, удосужились освободить наши законные места? Главное, что мы теперь едем, как и положено. На проплаченных нами местах.
— Ага! Ещё и два свободных места для нас забронировал?
— Почему бы и нет? Комфорт — превыше всего! Или ты желаешь, чтобы тут сейчас толкались какие-то грязные, вонючие, курящие и пьющие попутчики?
— Да нет, конечно! — смутилась девушка. Но тут же недовольно мотнула головой: — Но всё равно, ты меня пугаешь…
— Не дрейфь, муж жену не обидит! — рассмеялся Александр, уже быстро допивая свой чай, и продвигаясь к окну. — Ага! Городишко какой-то?.. Что, будем здесь чой-то горячее покупать, или из ресторана закажем?
— Не слишком ли по-барски? — укорила его Бельских, тоже присматриваясь к каким-то закопченным сараям пригорода. — Внимание привлекаем…Наверняка нас проводник до самой своей смерти не забудет.
— Пф! Так хуже не будет, — заверил приятель. — И этому служаке самому не выгодно языком болтать. А чуть позже, я ему намекну, что мы детки больших партийных шишек. И про нас вообще не след поминать всуе.
Настя на это пожала в сомнении плечами. А потом всё-таки проявила практическую сметку и хозяйственную жилку:
— Наши продукты могут попортиться, так что их съесть следует в первую очередь. А вместо горячего — нам чая хватит.
— Хорошо, — согласился «муж». — Выкладываем на стол, что имеем, но на станции всё равно выскочу. Уж больно хочется чего-нибудь такого, мм, особенного…
Выскочил, опять заставляя подругу закрыться в купе наглухо. И ему повезло у здешних торговок купить не только горячих пирожков и картошки в мундире. Но и копченый свиной окорок у кого-то перехватил. Продавали здесь и чудную на вкус вяленую рыбу, и маринованные грибочки, и соления разные, начиная от огурцов с капустой и заканчивая обалденными яблоками. Ну и творог оказался вполне приличный, как и масло сливочное. Свежих фруктов тоже набрал.
Три раза мотался на перрон и обратно. Таскал и таскал. Ко всему возжелалось парню ещё и кваса. А для этого приобрёл емкий, на пять литров бидон. Ну а молока купил в двух бутылках с длинным горлышком.
Прекрасно зная цены на такие продукты, Бельских на всё это изобилие смотрела круглыми глазищами и причитала:
— Санька! Да в ресторане питаться получилось бы дешевле!
— Сомневаюсь! — воскликнул он, азартно потирая руки и приступая к обильному обеду. — Здесь всё вкуснее и натуральнее. И расположились мы, как у бога за пазухой. Никто в тарелку не заглядывает и табачищем вонючим не смердит.
— Хм… Раньше ты вроде и сам покуривал…
— Раньше меня по голове прикладом не били. Вот я и не берёг здоровье… Кстати, сегодня обязательно надо глянуть, что там с раной, зудит проклятая и чешется. Может пора нитки вынуть?
— Как скажешь, — кивнула она и принялась за хлеб с маслом, откусывая по очереди и с толстенного пласта окорока. Минут десять они ели молча, а потом девушка поделилась очередными сомнениями. — Расположились-то мы хорошо, даже слишком. Но вдруг нам всё равно кого-нибудь подсадят? Сам видишь, что с билетами творится…
И непроизвольно поёжилась от опасного блеска в глазах Шульги. Да и его низкий, рокочущий голос, мог напугать кого угодно:
— Пусть только попробуют. Тогда и сами проводники, вместе с бригадиром неожиданно «выйдут».
Фыркнул, словно отгоняя от себя неуместные мысли, и продолжил кушать, как не в себя. Тогда как подруга мысленно распереживалась ещё больше:
«Изрядно ему по голове досталось. Совсем на себя прежнего не похож! Крови не боится. Но если сейчас он хотя бы непримирим в отношении грабителей, убийц и прочей уголовной швали, то вдруг и на простых людей кидаться начнёт? Тех же проводников застращает до такой степени, что они сами на ходу спрыгнут… А потом точно в милицию нажалуются. И тогда нас сразу же на первой станции снимут».
Она понимала, что надо как-то переговорить с парнем, сгладить заострившиеся углы его характера. Но в то же время вынужденно признавала, что и сама его стала побаиваться. А уж с собственным страхом бороться ещё сложней, чем воспитывать кого-то.
Тем не менее, она смогла удивить Киллайда, когда вдруг спросила:
— Сань, а почему ты меня ягодкой стал называть?
Теперь уже он озадачился, дивясь несуразной женской логике, и поспешно копаясь в доставшейся ему памяти. Следовало выбрать в хаосе прочитанного, увиденного и услышанного самый оптимальный ответ. Ну и не помешало бы хоть немножко польстить своей союзнице. Вот и получилась смесь юношеских восторгов, приправленных старческим цинизмом:
— Да потому что ты чудесная, сладкая, очаровательная и манящая. Ну и свеженькая, как лесная земляника. Такую ягодку так и хочется потискать вначале, покатать в ладонях, а потом слопать.
Ну и чем для юной девушки могли показаться такие слова? Как минимум — признанием в любви. Максимум… Ну на такое она ещё не загадывала. Но неожиданно для себя зарделась, как маков цвет, опустила голову и прошептала с осуждением:
— Скажешь тоже… Меня чаще за пацана принимают…
— Хе-хе! Это ты просто себя недооцениваешь, — вполне серьёзно распинался Александр, выхватывая со стола то грибочек, то огурчик, то кусок мяса. Порой и слова плохо проговаривал, из-за пищи во рту, но в общем его речь понималась: — А чтобы ты всех вокруг себя затмила красотой, только и надо привести тебя в соответствующий вид. Приодеть по столичной моде, сделать надлежащую причёску, надеть соответствующие серьги. Можно ещё колье и диадему. Ну и брошку, на платье… Видела в том же кино, как Марлен Дитрих на бал пришла? Так вот ты — была бы ещё лучше!
Теперь уже Бельских глянула на приятеля строго и сердито. Потому что заподозрила, что над ней смеются. Или издеваются. Слишком уж велика ей казалась дистанция между шебутной, простой девчонкой и великой актрисой из мира сияющей сказки кинематографа. Да и звучало это дико от молодого человека, который ещё два дня назад на подобный комплимент не сподобился бы и под страхом смерти.
Но тут же она вспомнила, что теперь блондинка. Родителей нет в живых. Сама она в бегах. Под чужим отчеством и фамилией. И по документам — замужняя женщина. А муж говорит вполне серьёзно, уверенно, авторитарно. То есть, не шутит. И пыжиться, строя из себя невесть что в ответ — не стоит. Краснеть?.. Ладно, краснеть можно. Если в меру…
В итоге, Анастасия стрельнула пару раз глазками, тяжело вздохнула, глянула на стол, да и продолжила трапезничать. Ибо вполне обоснованно предполагала, что уже сегодня к ночи все гигантские запасы продуктов будут съедены. А ведь вначале не сомневалась: Санька купил съестного на два, если не на три дня. Теперь же, глядя, как он ест за троих (скорей — за пятерых!) здоровенных мужиков, ничего не оставалось, как только …гордиться таким защитником.
«Ведь правильно говорят, что как поест — так и наработает, — рассуждала она. — А Санька вон какой сильный! Главаря просто играючи в окно вытолкал. Ещё и далеко отбросил, чтобы сразу в реку… Да в притоне Митяя что творил?.. Бр-р! Опытных бандитов ухайдакал, словно крыс шелудивых. Хм… С таким мужем ничего не страшно. Наверное…»
Отобедали плотно. Более чем. Хотя по времени как бы сделали это раньше принятого распорядка. Правда поезд идёт на восток, постепенно часовые пояса сменяются, так что пассажиры питались и жили, кто во что горазд. И это никого не смущало. Только и придерживались понятий: день-ночь, да и то, постольку поскольку.
После обильного переедания, молодые люди посетили по очереди туалет. При этом не удалось удержать проводника сменщика, который таки заглянул в купе, желая выслужиться:
— Чайку не желаете-с?
— Может, позже закажем, — отмахнулся от него Шульга. — Когда наши попутчики из ресторана придут.
Того больше ничего и не интересовало. Знает, что места все укомплектованы, а кто и где ходит — не его драное дело. А дядя Коля его явно в курс всей ситуации не вводил.
Закрылись опять наглухо в купе, и Киллайд, доставая трофейные вещи, пояснял союзнице:
— Народ-то разбежался, а барахлишко бросил… Надо просмотреть, вдруг что для молодожёнов и сгодится? А остальное, как стемнеет, выкинем через окошко. Нам чужого не надо!
Ну и когда начал просматривать в первую очередь чемодан, сильно пожалел, что не выбросил такой компромат ещё прошедшей ночью. Случись по вагону какая проверка с тотальным обыском — не выкрутились бы.
16 глава
В чемодане находилось два полных комплекта офицерской формы для капитана и майора. Там же документы и куча боевых наград. По всему получалось, что сразу двух бывших фронтовиков бандиты если и не убили, то уж точно ограбили.
И как теперь дождаться ночи? Особенно когда перед глазами побелевшее личико Анастасии? И вроде как выход имелся: небольшими частями, за несколько ходок в туалет, выбросить компромат в окно. Благо, что там оно открывалось на ширину двух ладоней. Только вот раз озвученный вариант, вдруг встретил ярое неприятие со стороны чёстной комсомолки:
— Ты что?! Как можно такое выбросить?! А вдруг эти военные с ног сбились, выискивая свои документы и награды? Это ж сколько они мытарств переживут, восстанавливая каждую бумажку!
— Так… э-э-э, — растерялся Шульга. — Нам о себе заботиться надо в первую очередь. Сама понимаешь, какой риск, иметь такой компромат рядом.
— Понимаю! Но ты уж постарайся что-нибудь придумать. Лишь бы не в грязь… Лишь бы шанс имелся на возвращение.
Лично Киллайду чьи-то там мытарства не упирались совершенно, но вот донор в лице союзницы не имел права опускаться ниже определённого морального уровня. Приходилось соответствовать, так сказать. И думать. Напряжённо. Хорошо, что вспомнил, как он на последней станции метался на перрон и обратно с вещмешками. И таких «добытчиков» как он, сновало половина всех пассажиров. Проводник только и присматривал, чтобы никто из посторонних в вагон не проскользнул, а уж кто что вносит или выносит, просто физически не смог бы проконтролировать. Да и не в его обязанности входила охрана багажа.
Пришлось всё самое ценное и компрометирующее из чемодана, перекладывать в один из трофейных мешков. А для начала просмотреть все три, выбирая ценные предметы, детали одежды или полезную мелочь. Вот тут сравнительно повезло. Причём целый список трофеев возглавили не два шикарных, немецких фонаря с батареями. И не новенький цейсовский бинокль. И не трое вполне приличных мужских часов и одних женских, позолоченных. И даже не пакет с двумя сотнями комплектов игл для швейных машинок, за каждую из которых в это время можно было выменять буханку, а то и две хлеба. Венцом экспроприации стали шесть пачек денег, в общей сумме почти миллион двести тысяч рублей. И толстая кипа продуктовых талонов.