Жаль. Флакон, ухмыльнувшись про себя, подумал, что было бы интересно поглядеть, как толпа разгневанных покупателей-летерийцев обрушивается на невоспитанного варвара и вбивает его в землю черствыми горбушками и корнеплодами.
Хотя, конечно, такое развлечение ни к чему. По крайней мере, сейчас, когда они обнаружили беглеца, когда Битум и Корабб обошли таверну с тыла, чтобы перекрыть выход из убежища, когда Может и Масан Гилани уже забрались на крышу – на случай, если жертва решит схитрить.
Появился Корик, потный, хмурый, скрипящий зубами.
– Вот дерьмо, – проворчал он. – Что за страсть деньгами сорить? Рынок сошел с ума.
– Так люди счастливы, – сказал Флакон, – или, вернее… временно насыщены. Идея та же самая.
– И какая же?
– Уберечь людей от беспокойства. Разрушительного беспокойства, – добавил Флакон, увидев нахмуренный лоб и пронзительный взгляд Корика. – Оно возникает, если у населения появляется время думать – то есть по-настоящему думать, когда оно начинает понимать, какое вокруг дерьмо.
– Прямо как одна из речей короля: точно так же в сон клонит, Флакон. Так где он точно?
– Одна из моих крыс притаилась у подножия перил…
– Это которая?
– Улыбка-младшая – она в этом деле лучшая. Словом, она не спускает с него своих глазенок. Он сидит за столом, в углу, прямо под окном с закрытыми ставнями – через него вряд ли кто пролезет. Так что он буквально, – закончил Флакон, – загнан в угол.
Корик нахмурился сильнее.
– Как-то слишком уж просто.
Флакон поскреб щетину, переступил с ноги на ногу и вздохнул.
– Ага, слишком просто.
– А вот и Бальзам с Геслером.
Подошли два сержанта.
– И что мы тут делаем? – спросил Бальзам, широко раскрыв глаза.
Геслер вмешался:
– Он снова дрейфит, не обращайте внимания. Как я понимаю, нас ждет драка. Серьезная. Его так просто не взять.
– И тогда какой у нас план? – спросил Корик.
– Первым пойдет Ураган. Вспугнет его – и если он бросится к задней двери, твои приятели его примут. Или если он ринется наверх. Но я думаю, он увернется от Урагана и побежит к передней двери – я бы так поступил. Ураган большой и крепкий, но не быстрый. Это нам на руку. Мы вчетвером будем поджидать ублюдка – и возьмем. Ураган пойдет за ним и перекроет переднюю дверь, не давая улизнуть.
– Он там какой-то нервный и не в настроении, – сказал Флакон. – Предупреди Урагана: он может начать сражаться.
– Услышим заваруху – и войдем, – решил Геслер.
Золотокожий сержант отправился давать наставления Урагану. Бальзам стоял рядом с Кориком с озадаченным видом.
Посетители сновали туда-сюда в дверях таверны, как в дверях дешевого борделя. И тут появился Ураган, возвышаясь над всеми; из-за красных глаз и рыжей бороды казалось, что все лицо пылает. Входя, он ослабил застежку меча. Люди при виде его раздались в стороны. Одного посетителя он поймал на пороге и, ухватив за ворот рубахи, отшвырнул себе за спину – бедняга взвизгнул, упав лицом на булыжники всего в паре шагов от трех малазанцев, и скукожился, прижав ладони к окровавленному подбородку.
Как только Ураган ворвался в таверну, появился Геслер, перешагнул через упавшего горожанина и прошипел:
– Все к двери, быстро!
Флакон пропустил Корика вперед и подождал Бальзама, который чуть не направился в другую сторону – Геслеру пришлось дернуть его в нужном направлении. Когда намечалась заваруха, Флакон предпочитал оставить грязную работу другим. Он ведь выполнил свою часть: выследил и нашел добычу.
В таверне воцарился хаос: слышался треск мебели, озадаченные крики и испуганные вопли. Потом раздалось внезапное «бух!», и из двери повалил белый дым. Снова треск мебели, тяжелый удар – и из клубов дыма вынырнула фигура.
Локоть с силой врезался в челюсть Корику, и тот рухнул, как подрубленное дерево.
Геслер, уклоняясь от летящего в голову кулака, нырнул вниз и уткнулся лицом в подставленное колено; звук получился, как будто столкнулись два кокоса. Нога беглеца повернулась, унося с собой всего человека в диком пируэте, а Геслер, качнувшись назад, уселся на булыжник, выпучив глаза.
Пронзительно заорав, Бальзам шагнул назад, нащупывая рукоять короткого меча, а Флакон, прыгнув вперед, вцепился в руку сержанта, а упущенная добыча, промелькнув мимо, быстро, но прихрамывая, побежала к мосту.
Из таверны вышел нетвердой походкой Ураган с разбитым носом.
– Упустили? Проклятые идиоты, посмотрите на мое лицо! И это все зря?
Мимо громадного фаларца выбегали, кашляя и утирая обильные слезы, посетители.
Геслер с трудом поднялся, потряхивая головой.
– Пошли, – невнятно сказал он, – за ним; надеюсь, Горлорез и Улыбка смогут его придержать.
Подошли Битум и Корабб, оглядывая поле битвы.
– Корабб, – сказал Битум, – останься с Кориком и постарайся привести его в чувство.
Сам он с Флаконом, Геслером, Ураганом и Бальзамом поспешил за беглецом.
Бальзам покосился на Флакона.
– Да я бы его сделал!
– Этот дуралей нужен нам живым, дубина, – отрезал Флакон.
Сержант разинул рот.
– Правда?
– Гляди, – прошипел Горлорез. – Вот он!
– Здорово хромает, – отметила Улыбка, снова убирая кинжал в ножны. – Давай с двух сторон и хватаем за лодыжки.
– Хорошая мысль.
Горлорез двинулся влево, Улыбка – вправо; и притаились с двух сторон площадки на этой стороне моста. Они слышали «топ-шурх» хромающего беглеца, приближающегося по пролету моста. С другого берега, от конца рыночной улицы, раздались пронзающие воздух крики. Шаги на мосту участились.
В нужный момент, когда беглец добрался до конца моста и ступил на булыжную мостовую, два малазанца выскочили из укрытий и вцепились каждый в свою ногу человека.
Все трое повалились на мостовую.
Через несколько мгновений, под бурный рев проклятий, среди тычков и пинков появились остальные преследователи, и наконец удалось прижать жертву к земле.
Флакон подошел ближе, чтобы взглянуть на красное, в синяках, лицо побежденного.
– Ну правда, сержант, ясно же было, что дело безнадежное.
Скрипач сверкнул глазами.
– Гляди, что ты с моим носом сделал! – рявкнул Ураган, ухватив Скрипача за руку с явным намерением сломать ее пополам.
– В таверне «дымарь» запустил, да? – поинтересовался Флакон. – Какая расточительность!
– Вы все поплатитесь, – сказал Скрипач. – Вы и понятия не имеете…
– Вполне может быть, – сказал Геслер. – Ну что, Скрип, мы будем держать тебя тут до скончания времен или пойдешь миром? Что адъюнкт хочет, то адъюнкт получает.
– Тебе легко говорить, – прошипел Скрипач. – А посмотри на Флакона. Весело ему?
Флакон нахмурился.
– Нет, мне не весело, но приказ есть приказ, сержант. Нельзя просто взять и сбежать.
– Надо было взять парочку «шрапнелей», – сказал Скрипач. – Пригодились бы. Ладно, поднимите меня – все равно я, похоже, колено разбил. Геслер, у тебя челюсть из гранита!
– Ага, и в профиль смотрится хорошо, – отозвался Геслер.
– Так мы за Скрипачом охотились? – неожиданно спросил Бальзам. – Нижние боги, он бунтовщик или чего?
Горлорез похлопал сержанта по плечу.
– Да все нормально, сержант. Просто адъюнкт хочет, чтобы Скрипач провел Прочтение, вот и все.
Флакон заморгал. Вот и все. Конечно, ничего такого. Жду не дождусь.
Скрипача поставили на ноги, но мудро не выпускали из рук по дороге в казармы.
Серый и призрачный, продолговатый силуэт висел в проеме двери мертвой башни Азатов. Он казался безжизненным, но, конечно, так только казалось.
– Можно камни бросать, – сказала Синн. – Они ведь спят по ночам?
– В основном, – ответил Свищ.
– Наверное, если не шуметь.
– Наверное.
Синн поежилась.
– Камни?
– Попадешь, и они проснутся и полетят наружу черным роем.
– Всегда ненавидела ос. Вот сколько себя помню… Наверное, когда-то меня больно ужалили, как думаешь?
– А кого не жалили? – Свищ пожал плечами.
– Я могу их просто поджечь.
– Никакого волшебства, Синн, только не здесь.
– Ты ведь вроде сказал, что дом мертв.
– Ну да… думаю, что да. Но двор, может быть, нет.
Она огляделась.
– Тут копались.
– А ты вообще будешь говорить с кем-либо, кроме меня? – спросил Свищ.
– Нет. – Короткое, абсолютное и непререкаемое слово не располагало к продолжению дискуссии.
Он взглянул на нее.
– Ты ведь знаешь, что будет ночью?
– Мне все равно. Я и близко не подойду.
– Это неважно.
– Возможно, если спрятаться внутри здания, то нас не затронет.
– Возможно, – согласился Свищ. – Только сомневаюсь, что колода работает так.
– Откуда тебе знать?
– Да, я не знаю. Вот только дядя Кенеб мне сказал, что в прошлый раз Скрипач говорил обо мне, а я прыгал в море – и меня не было в хижине. Но он знал, он точно знал, что я делаю.
– А что ты делал?
– Я отправился искать нахтов.
– Но откуда ты знал, что они там? Бессмыслица, Свищ. Да и какая от них польза? Они просто повсюду следуют за Вифалом.
– Если не охотятся за ящерками, – улыбнулся Свищ.
Но сбить Синн было непросто.
– Смотрю на тебя и думаю… о Мокре.
На это Свищ не ответил. Вместо этого он пошел по неровным булыжникам дорожки, не спуская глаз с осиного гнезда.
Синн двинулась следом.
– Так это ты – то, что грядет?
Он фыркнул.
– А ты – нет?
Дойдя до порога, они остановились.
– Думаешь, заперто?
– Чш-ш…
Свищ пригнулся и пробрался под громадным гнездом. Миновав его, медленно выпрямился и потянул дверную задвижку. Она осталась у него в руке, поднялось облако трухи. Свищ оглянулся на Синн, но ничего не сказал. Снова повернувшись к двери, он легонько ткнул ее.
Его пальцы продавили дверь, как вафлю. Снова посыпались опилки.
Свищ поднял обе руки и уперся в дверь.
Преграда рассыпалась тучей щепок. Металл звякнул на полу, а через мгновение облако пыли втянулось внутрь, словно дом вдохнул.
Свищ перешагнул через кучу гнилого дерева и скрылся во тьме.
Синн тут же двинулась за ним, на корточках и не мешкая.
В густой тени почти мертвого дерева во дворе Азатов лейтенант Порес зарычал. Возможно, следовало позвать их обратно, но это означало бы раскрыть свое присутствие; а хотя никогда нельзя быть уверенным по поводу приказов капитана Добряка – отданных с намеренной неопределенностью, как тонкий слой листьев над ямой с кольями, – Порес подозревал, что должен соблюдать некоторую скрытность, следя за двумя мелкими.
И потом, он сделал несколько открытий. Синн вовсе не была немой. Всего лишь упертая маленькая корова. Это поразительно. А еще она неравнодушна к Свищу, как мило – как смола с ветками и дохлыми насекомыми, – что ж, от такого взрослый мужчина тает и стекает в канализацию, в бездонное море сентиментальности, где играют дети, и порой ему сходит с рук убийство.
Разница в том, что у Пореса очень хорошая память. Он в мельчайших подробностях помнил собственное детство; если б удалось вернуться в прошлое, влепил бы сопливому мальцу хорошую затрещину. И, глядя в перекошенное от боли личико, сказал бы нечто вроде: «Привыкай, малыш Порес. Однажды ты повстречаешь человека по имени Добряк…»
Впрочем, мышки улизнули в дом Азатов. Может, там и случится с ними что-то, что положит конец его тупому заданию. Гигантская нога возрастом в десять тысяч лет топнет раз, другой. Хлоп, шлеп, в лепешку, от Свища – пыль, от Синн – мокрое пятно.
Боги, нет, мне попадет! Негромко зарычав, он отправился за ними.
Впоследствии он поражался, как можно было забыть о проклятом осином гнезде. По крайней мере, оно же должно было броситься в глаза, когда он рванулся к двери. Однако оно бросилось ему в лоб.
Внезапный порыв злобного жужжания, гнездо качнулось туда и обратно, снова хлопнув его по голове.
Узнавание, понимание и, наконец, вполне уместная паника.
Порес развернулся и побежал.
Следом помчался почетный караул – около тысячи черных ос.
Шесть укусов убивают лошадь. Порес завизжал, когда огонь охватил заднюю часть шеи. И снова заорал – от нового укуса, на этот раз в правое ухо.
Он замахал руками. Где-то впереди должен быть канал – он вспомнил, что они переходили мост, где-то слева.
Новый мучительный укол, в тыльную сторону правой ладони.
В задницу канал! Нужен целитель – и скорее!
Он уже не слышал жужжания, но пейзаж перед глазами начал клониться вбок, тьма сочилась из теней, и свет ламп в окнах мерк, бледный и болезненный в его глазах. И ноги переставали слушаться.
Туда, в малазанские казармы.
К Смраду. Или к Эброну.
Еле переставляя ноги, стараясь не сводить глаз с ворот, он пытался крикнуть двум часовым, но язык распух, заполнив рот. Становилось трудно дышать. И бежать…
Не успеть…
– Кто это был?
Свищ вернулся из коридора и покачал головой.
– Кто-то. Разбудил ос.
– Хорошо, что они сюда не полетели.
Они стояли в каком-то большом зале. Одну стену почти целиком занимал каменный камин с двумя пузатыми креслами по бокам. Вдоль двух других стен громоздились сундуки и ларцы, а у четвертой, напротив холодного очага, стоял богато украшенный диван, а над ним висел большой выцветший гобелен. В сумраке все предметы виделись смутными силуэтами.
– Нужна свеча или лампа, – сказала Синн. – Если только, – добавила она ехидно, – мне нельзя пользоваться колдовством…
– Наверное, можно, – сказал Свищ, – раз уж мы далеко от двора. Здесь никого нет, никаких привидений, я имею в виду. Дом действительно мертв.
Торжествующим жестом Синн разбудила угли в камине; однако огонь загорелся странно бледный, пронизанный зелеными и синими прожилками.
– Просто семечки, – пожал плечами Свищ. – Я даже не ощутил Пути.
Она не ответила, а отправилась изучать гобелен.
Свищ пошел следом.
На гобелене, как положено, была изображена батальная сцена. Похоже, герои могут существовать только посреди смерти. На выцветшей ткани с трудом можно было разглядеть, как закованные в броню рептилии сражаются с воинами тисте эдур и тисте анди. В затянутых дымом небесах было не протолкнуться от летающих гор – почти все пылали – и драконов; некоторые из них казались огромными, в пять-шесть раз крупнее остальных, хоть и находились на большом расстоянии. Все пылает; куски разваливающихся летучих крепостей рушатся посреди сражающихся войск. Повсюду бойня и разрушение.
– Мило, – пробормотала Синн.
– Давай осмотрим башню, – сказал Свищ. Весь этот огонь на гобелене напомнил ему И’Гхатан, его видение Синн, идущей сквозь огонь, – она могла бы участвовать в этой древней битве. Он испугался, что, если приглядится внимательнее, увидит среди сотен фигур на гобелене ее – с довольным выражением круглого лица, с восторженно сияющими глазами.
Они отправились в квадратную башню.
В сумрачном коридоре Свищ остановился, ожидая, когда глаза привыкнут. Через мгновение из зала, из которого они только что вышли, вырвался язык зеленого пламени и скользнул по каменному полу ближе к ним.
В мерзком освещении Синн улыбнулась.
Огонь следовал за ними по лестнице к верхней площадке, где не было никакой мебели. Под закрытыми ставнями и затянутым паутиной окном лежал высохший труп. Лишь несколько полосок кожи скрепляли скелет, и Свищу было видно странное строение конечностей: дополнительные суставы помимо колен, локтей, запястий и лодыжек. Даже грудина, похоже, складывалась пополам, как и выступающие, похожие на птичьи, ключицы.
Свищ подобрался поближе, чтобы лучше видеть. Приплюснутое лицо, скулы резко уходят назад почти до ушных отверстий. Все кости как будто созданы для того, чтобы складываться – не только щеки, но и нижняя челюсть, и надбровные дуги. При жизни, заподозрил Свищ, у этого лица могло быть потрясающе много выражений – куда больше, чем у человеческого.