– Повелитель! – в комнату вошёл Илчин. – Военачальник Хорезма Джамбулат ожидает, когда его примет Великий шах.
Маджид молча кивнул, повернулся к маленькой двери, помедлил, собираясь с мыслями, и махнул слуге.
Тот почтительно склонился и, распахнув перед повелителем двери, отошёл в сторону.
Обычно ярко освещённый зал советов на сей раз утопал в полумраке. Маджид сам пожелал, чтобы факелы освещали только трон и середину зала, оставляя углы тёмными. Именно там и притаилась стража, которую предусмотрительно привёл Яшан.
Расправив дорогие одежды, Маджид сел на трон и подал знак, повелевая впустить военачальника.
Джамбулат вошёл в зал, оглядываясь по сторонам. В его движениях чувствовались и раздражение, и злость, и сомнения.
– Приветствую тебя, мой господин и повелитель! – сделав несколько шагов, Джамбулат отвесил глубокий поклон и медленно пошёл к трону.
Маджид жестом запретил приближаться.
– Тебя долго не было, дядя! – сдерживая желание наброситься на него с обвинениями, стараясь придать голосу приветливый тон, произнёс шах. – Спокойно ли на границах? Не готовиться ли нам к битве?
– Нет, повелитель. В Хорезме и за его пределами всё как должно.
Джамбулат говорил ровно и сдержанно, но Маджид слышал в его голосе и подозрительность, и сомнения, и неуверенность. Что-то тревожило военачальника и он, Маджид, знал что именно. Джамбулат, не спросив дозволения, увёл войско в Дикую степь без причины, повинуясь только своим желаниям и прихоти, ведомый ненавистью и жаждой мести. И то, что открытый по обыкновению взгляд военачальник теперь прятал, исподволь посматривая на шаха, только утвердило Маджида в вине дяди.
– Как должно, говоришь? – стараясь не выказывать раздражение, спросил шах.
– Всё так, мой господин! – и сделал несколько шагов к трону.
Маджид поднял руку, повелевая остановиться.
– Что-то мрачно в покоях твоих, – озираясь по сторонам, Джамбулат встал посреди зала. В его голосе появились уверенность и твёрдость. – Илчин непочтителен. Воинов полон дворец. Где те стражи и советники, что я оставил для твоего покоя и защиты?
– Разбежались, как только узнали о поражении Великого военачальника Хорезма в битве с ханом Дамиром, – Маджид стиснул зубы и состроил, для верности, недовольную гримасу. Но тут же хмыкнул и, переменившись в лице, принял добродушный вид. – Теперь у меня новая стража и советники. Им я доверяю больше, чем твоим шакалам, дядя.
– Те, кто донёс о поражении, хотят настроить тебя против меня, повелитель. В Хорезме и на его границах всё спокойно. Верь моему слову!
– Всё спокойно? – Маджид терял терпение. Ему наскучили оправдания дяди. Взгляд шаха наполнился гневом и разочарованием. – И потому ты увёл в Дикую степь половину войска, а вернул жалкую горстку измождённых и покалеченных воинов? Как хану Дамиру удалось перебить моих всадников? Отвечай!
– Повелитель! Этот нечестивец заманил войско в ловушку. Много славных воинов пало в битве во имя величия Хорезма. – Джамбулат выглядел растерянным.
– Что за надобность была тебе идти на Дамира? В чём его вина? Мне сказали, дань Великому государству Хорезма он платит в срок и сполна. Коней войску доставляет щедро, женщин присылает с избытком. – Маджид уже с трудом сдерживал раздражение.
– Всё так, повелитель. Но своенравный хан Дамир дерзнул нанести мне урон. Он напал на караван и похитил добычу. Ты знаешь мою щедрость. Я отдаю в казну половину того, что имею. А этот непокорный поступил так же, как однажды его отец, Явуз–хан. Всё это началось задолго до твоего рождения. Тебе, верно, не сказывали, но эти нечестивцы, поклоняющиеся земле, ветру, светилу и каарганам, великая угроза нашему государству.
– Моему государству, дядя. Моему! Или я по малолетству забыл, что назначил хорезмшахом тебя?
Терпение Маджида иссякло, как пересохший родник. Внутри клокотали злость, ярость и жгучее желание лишить Джамбулата головы.
– Отец говорил, ты обещал ему положить конец вражде с Явуз-ханом. Столько лет прошло. Явуза давно нет, а твоя ненависть к его роду жива. Ты дал слово, что вокруг границ Хорезма будет спокойно, и не сдержал его, дядя. Вместо того чтобы служить мне, укреплять и защищать моё государство, ты ищешь ссоры с соседями, что исправно платят дань. Теми соседями, которые случись беде, должны стать на нашу сторону и пополнить всадниками войско Хорезма. Ты меня огорчил, дядя. Отец говорил, ты способен поставить свои желания выше интересов Хорезма. Предупреждал, что нельзя всецело доверять тому, кто возвышает себя над властителем. Только он по немощи полагал, что ты будешь верностью служить роду и мне. Видимо, потому и поручил тебе управлять войском. Отец говорил, ненависть, особенно та, что уходит корнями далеко в прошлое, способна ослепить. И твоя злоба к Дамиру за отвоёванный караван ничто по сравнению с необузданной жаждой мщения ему и его народу. Что вы не поделили с Явуз-ханом? Земли? Табуны? Женщин?
Маджид смотрел на Джамбулата, и его руки сжимались в кулаки. Военачальник Хорезма его предал! Дядя попрал интересы семьи. А за предательство полагалась смерть. Маджид нащупал рукоять кинжала. Да, он уже не ребёнок, чтобы слепо верить каждому слову Джамбулата. Он, Маджид, способен принимать решения и отныне не позволит никому управлять собой.
– Что скажешь, дядя?
Под сводами зала советов его твёрдый как камень голос звучал жёстко. Каждое слово острым лезвием клинка разрезало воздух. Будто на троне сидел не юный правитель, а закалённый в боях, умудрённый опытом шах Великого Хорезма.
– Молчишь? Всё это время ты подчинялся не мне. Воспользовавшись положением военачальника, ты служишь себе и своим интересам. Значит, отец был прав, велев присматривать за тобой. Взять его!
Не дав военачальнику сказать и слово в оправдание, Маджид махнул рукой и за спиной Джамбулата выросли четыре крепких воина. Из тени на свет факелов вышли две фигуры – новые советники шаха Яшан и Турсун – и встали рядом с троном.
Маджид с презрением взглянул на помрачневшего дядю. На миг ему показалось, что он увидел страх на лице несгибаемого и грозного военачальника.
– Повелитель, прошу тебя! – падая на колени, взмолился Джамбулат. – Дай мне всё изменить.
– Что изменить? Твою верность мне?
– Я верен тебе, повелитель! Ради тебя я сделаю всё, что пожелаешь. Я любил моего брата, твоего отца. И ты мне как сын.
От этих слов у Маджида в груди больно кольнуло.
– Который из трёх? – юный хорезмшах встал и в сопровождении новых советников сделал несколько шагов к Джамбулату. – Старший, которого ты задушил собственными руками, потому что он посмел возжелать одну из твоих юных наложниц и, пока ты пребывал в походе, сделал её своей? Что стало с бедняжкой? Её, кажется, казнили вместе с твоим нерождённым внуком?
Сам Маджид этого не видел, но в памяти прочно засело негодование отца о несдержанности и небывалой жестокости брата.
– Или как средний сын? – остановившись возле дяди и склонившись над его головой, тихо произнёс шах, удивившись тому, что Джамбулат вздрогнул. – Твоего сына отравили по твоему приказу, помнишь, дядя? Вся вина его заключалась в том, что он питал слабость к одному из наставников. Защищал, оправдывал перед тобой. А тот, желая навредить нашему роду, обвинил ученика в подготовке заговора против тебя? Позже оказалось, что это гнусная ложь. А ты по горячности не внял разуму и отдал приказ убить сына.
Этот день Маджид и рад бы забыть. Они с отцом и стражниками опоздали всего на миг. Ворвались в шатёр и увидели извивающегося в агонии сына Джамбулата и военачальника, стоящего над телом умирающего. Когда выяснилось, что никто заговор не планировал, Джамбулат не сказал ни слова. Без сожаления ускакал на войну в Византию. А Маджид, закрывая глаза, ещё долго видел предсмертные муки несчастного.
– А может как младший сын?
Звонкий голос хорезмшаха звуком лязгающих клинков разнёсся под сводами зала советов. Юный хорезмшах остановился перед Джамбулатом и, слегка склонившись, заглянул ему в лицо.
– Младший родился хворым, – выпалил военачальник.
– И потому ты собственной рукой лишил его жизни? Зарезал младенца, не дав возможности окрепнуть?
– Он бы всё одно не выжил, – пытался оправдаться военачальник.
Хорезмшах грустно кивнул и медленно вернулся на трон. Советники тут же заняли место по обе стороны.
– Так что скажешь, мой военачальник? Какого сына ты во мне видишь?
Джамбулат молчал.
– Тогда я скажу. Нет веры тому, кто не пощадил собственных детей.
– Я верен тебе, повелитель. Позволь доказать и покарать своевольного и дерзкого Дамира. Только прикажи, и я сожгу его поселение, кровавым ковром из тел покрою земли. Я пополню казну богатствами. Всем известно о его роскошных табунах. Ты же любишь лошадей, мой повелитель? Они будут твоими.
– И сколько коней себе оставишь? А сундуков с добром? Скольких из моего войска ты бросишь на погибель, выполняя обещание? Дамир уже показал, что хитрее тебя, и смотрит дальше да зорче. Как ты собираешься одержать над ним верх?
– Я заманю его в ловушку. Коли не вышло одолеть острым клинком, возьму коварством и хитростью.
– В ловушку, говоришь? А разве не ты попал в его западню? Разве не винил Дамира в неудаче?
– Да, мой повелитель, ты прав. Я гонялся за ним повсюду, а он коварством превзошёл даже Персидского шаха. Я более не стану бегать за ним по степи. Теперь он сам придёт ко мне. У меня то, что ему очень дорого. То, что для него ценнее золота и табунов.
– И что же это?
– То, ради чего он не пожалеет жизни.
– Так открой нам скорее, что за сокровище Дамира попало тебе в руки? – покосившись на новых советников, заёрзал на троне юный хорезмшах.
– Прости, повелитель. Но если я назову то ценное, что удалось мне отобрать у кыпчакского хана, до него могут долететь слухи, и он придёт за своей драгоценностью. А я должен успеть подготовить ловушку.
– Ты так уверен, что для него это столь ценно? Что же! Оставьте… – Маджид махнул рукой, повелевая страже отпустить военачальника. – Я дам тебе возможность доказать преданность Хорезму и мне, твоему повелителю.
Турсун склонился к шаху и что-то прошептал на ухо. Юный правитель поднял руку, повелевая советнику отступить. Тот поклонился, отошёл на шаг назад и положил ладонь на трон.
– Раз уж кроме тебя у меня не осталось родственников, – продолжил Маджид, – я тебя пощажу на этот раз. Расправься с непокорным бунтарём и докажи верность. Принеси мне голову хана Дамира или сложи свою. Если явишься ни с чем, я велю изрубить тебя на куски и скормить тиграм. Моему войску слабый военачальник не нужен.
Турсун склонился перед шахом, когда за Джамбулатом закрылись двери.
– Что прикажет повелитель?
– Я желаю, что вы не спускали с него глаз. Чтобы ни один стервятник не пролетел над головой, ни одна песчинка не поднялась с земли без моего дозволения. Мне нужно знать о каждом шаге Джамбулата, обо всём, что он делает, кого принимает, где бывает. Разузнайте, что это за таинственное сокровище хана Дамира попало в руки моему дяде.
– Он не скроется от нас, повелитель, – склонил голову второй советник.
– Стань для него кошмаром, Яшан. Пусть мой дядя вздрагивает от каждого шороха за спиной. Я хочу, чтобы он боялся – тени на стене, воды в кувшине, лепёшки на столе.
– Так и будет, повелитель! – переглянувшись, советники довольно усмехнулись, поклонились и скрылись за дверьми.
– Что же ты скрываешь от меня, дядя? – вслух произнёс Маджид, оставшись в одиночестве.
***
Всю ночь военачальник Хорезма не мог сомкнуть глаз. Мысли о ловушке, куда он сам себя загнал, не покидали его. И только к концу дня он понял, что нужно делать. Джамбулат отправился на окраину столицы. Он скакал по улицам Гурганджа, что есть сил, стегая коня плетью по бокам, поднимая столб серой пыли, мчался к неприметным мазанкам, примостившимся у подножья холма.
Светило, медленно спускавшееся к пастбищам, застило взор и согревало приятным теплом. А там, далеко, земли ненавистного ему хана Дамира скованы стужей, укутаны белым саваном. Седые тучи роняют замёрзший пух и прячут остывшие лучи. Джамбулат поёжился.
Остановив коня возле вросшего в землю дома-мазанки, он спешился, набросил на кол ограды поводья и стремительно вошёл внутрь. Щурясь, осмотрелся. В полумраке глаза не сразу различили сидевшего у входа мальчишку.
– Тамача, скройся! – немного привыкнув к тусклому свету, гаркнул он. – Воды коню дай, да корма насыпь.
Мальчишка встал, поклонился и вышел из мазанки, плотно затворив створчатые двери.
С низенькой скамейки поднялась женщина.
– Суюма! – Джамбулат холодно посмотрел на сестру.
– Что случилось, брат? Ты был во дворце? Что сказал шах Икинджи? Что тебя тревожит?
– Икинджи? – хмыкнул Джамбулат. – Разве ты не знала? Его больше нет.
– Как так, брат? – Суюма подошла совсем близко и заглянула в лицо. – Что стало с правителем? Почему ты не защитил его?
– Наш старший брат желал, чтобы я неотлучно находился у его трона, – презрительным тоном заговорил Джамбулат, отстраняясь от сестры. – Требовал исполнять каждое его желание, всюду следовать за ним. Запретил мстить моим врагам, заставляя гоняться по степям и горам за теми, кто был неугоден ему. А когда я возвратился с великой добычей, он лишил меня части богатств и урезал жалование. Я приказал Яшану и Турсуну убить его. Ты помнишь их?
Суюма обхватила голову руками, а её глаза стали влажными. Но Джамбулату не было печали до горестей сестры.
– Никто не узнал от чьей руки пал шах. Я щедро заплатил им золотом, оружием, конями и велел убраться из Хорезма в Византию, и дальше в Персию. Посадил на трон Маджида – малолетнего сына Икинджи. Я желал сам править Хорезмом. Я наставлял Маджида! Но пока гонялся за дерзким ханом Дамиром по степи, эти шакалы посмели вернуться. Они встали за спиной Маджида и нашёптывают ему, как поступать.
Пока Джамбулат говорил, его трясло от злости. И он не понимал, вызывали в нём больший гнев требования шаха, или то, что его место у трона заняли приближенные им же наёмники.
– Брат мой! Что ты наделал? – качая головой, ужаснулась Суюма, и без сил опустилась на подушки. – Убил родного брата! Не врага, не предателя… Когда жила в Хорезме, я просила тебе сторониться интриг. Ты обещал. Говорил, что не обагришь руки кровью рода. Уверял – твоё обещание крепче камня. «Я никогда не отступлюсь от сказанного!» И ты не сдержал слово… Об этих наёмниках во многих землях ходит дурная слава.
– Я сдержал слово, – бросил на Суюму гневный взгляд Джамбулат. – Кровь брата не коснулась моих рук.
– Потому ты и выбрал их? Сам не захотел пачкать руки в крови, чтобы тебя не упрекнули в том, что слово не держишь, да? Но, подослав этих шакалов, ты всё же замарался. Знаешь, чем тебе грозит их возвращение?
Джамбулат сделал вид, что не услышал вопрос, не желая обсуждать свои поступки с сестрой.
– Как она? – кивнул он в сторону запертой на засов двери.
Суюма вздохнула.
– То кобылицей мечется, то волосы на себе рвёт, а то сидит, будто каменная. От пищи отказывается. Что с нею делать? Не знаю!
Джамбулат покосился на дверь, приблизился к сестре, навис над ней, словно гора и, сжав её плечи, зашептал, опасаясь, что пленница раньше времени узнает о его планах.
– Что хочешь с ней делай, Суюма. Она нужна мне живой. Маджид, и тут явно не обошлось без его новых советников, велел принести голову её сына. Пригрозил – не исполню воли правителя – своей лишусь. Так что если не хочешь оказаться пищей стервятникам, образумь её. Она должна сделать так, чтобы Дамир стал послушным рабом в моих руках. Или никому из нас не уцелеть. Ты поняла меня?
Суюма в ужасе, смотрела на брата. А Джамбулат, отшвырнув сестру на подушки, взял светильник, кувшин с кумысом и направился к запертой двери.
С трудом разлепив глаза, Мара не сразу поняла, где находится. Тяжёлый сон, сползая грубым овечьим покрывалом, медленно покидал, растворяясь в тусклом свете крошечного мутного окошка, под которым у невысокого столика небрежно валялись подушки. От подстилки, на которой она лежала, пахло свежей соломой. Из-под створчатых дверей в стене напротив просачивался дрожащий тёмными бликами свет. Возле очага в передней комнате ходили. По тихим глухим голосам было не разобрать, кто.