И поклонившись, манзы выскочил из шатра.
Джамбулат тяжело опустился на подушки. Он вспомнил и непростой разговор с Маджидом, и ухмыляющиеся лица персидских наёмников, стоявших за его троном. По всему выходило, что Тай Чу поведал правду и сельджуки решили прибрать к рукам и Хорезм, и купеческие караваны, обогатить казну данью всех подвластных Хорезму земель в степи и княжествах на Руси.
Откуда-то потянуло холодом и Джамбулат поёжился. Ему не было дела до того, что станет с Маджидом и Хорезмом. Его не интересовали степные ханы. Когда ещё был жив отец, он говорил: если сельджуки захотят отобрать Хорезм, то сделают это без войск и сражений. Никто не поймёт, что произошло. И теперь Джамбулат понимал, что отец был прав. Во дворце хорезмшаха он не увидел никого из верных его роду людей, кроме Илчина – хранителя покоев. Но верен ли он Маджиду? Да и стоит ли думать о мальчишке, когда и над его головой уже занесена сабля сельджуков? Теперь только сила, способная справиться с духами, может вернуть ему величие, Хорезм и власть.
В шатёр скользнула тень и встала у входа.
– Господин! – услышал Джамбулат голос Таймаса.
– Говори!
– Господин! У твоего шатра я видел двух хабиров19! Велишь убить?
Джамбулат поднялся:
– Излови и убей. Но сначала разузнай у них, кто послал и для чего.
– Всё исполню, господин! – склонился Таймас, и тенью выскользнул из шатра.
Выйдя следом, Джамбулат поглядел на удаляющегося кааргана и, оседлав коня, отправился на окраину.
***
Двери за Джамбулатом закрылись. Суюма тяжело вздохнула и медленно опустилась на подушки. Снаружи ещё гудел грозный голос брата, но мысли её, подхваченные колючим ветром, унеслись далеко.
Страх тугими путами скрутил тело: что стало с Джамбулатом? Суюма не узнавала его. В детстве она жила во дворце хорезмшаха. Братья любили её и исполняли все желания. Особенно Джамбулат. Она хорошо помнила, как однажды холодным днём воины пригнали с гор роскошный табун. Какая там была белоснежная кобыла! Суюма так просила отца подарить кызырак20 ей, но он не соглашался. И тогда Джамбулат пообещал его уговорить. Икенджи сомневался, что ему удастся убедить отца. Но брат слово сдержал. Утром, когда Суюма вышла прогуляться в сад, её ждал чудесный дар – белая кобыла с вплетённой в гриву золотой лентой и украшенным каменьями седлом. А когда пришло тепло, Суюма на подаренной ей белой лошади покинула дворец, отправившись в становище Каюм-хана. Джамбулат переживал, что не может проводить сестру к предречённому байэру21 и обещал – однажды они вновь встретятся.
И Джамбулат сдержал слово. Они встретились. Только брат с тех пор переменился. В нём расцвели жестокость и коварство. Каждое слово, слетевшее с уст – пропитано ядом. Каждый взгляд жалил подобно змее. Движения резкие, будто удар острого клинка. А помыслы – чернее самой тёмной ночи.
Суюму затрясло, когда она вспомнила, какую судьбу уготовил Джамбулат Дамиру и его матери. Разве мог брат так поступить?
Нет, она не забыла ту боль, что причинил ей Дамир. Проснувшись утром и не найдя в шатре Агын, Суюма пошла к нему. Но взгляд Дамира был холоден, а речи остры:
«Забудь Агын. Ты вольна жить так, как пожелаешь».
После тех слов, Суюма до вечерней зори металась по становищу. Никто не мог сказать, куда подевалась Агын. Никто не видел предречённую куатан22 хана. Когда же Суюма спросила о ней Негудера, он лишь отвёл взор:
«Воля хана для меня закон!»
В тот миг Суюма поняла, красавицы Агын больше нет.
Вскочив с подушек, Суюма оглядела комнату, надеясь увидеть забытый Тамачой кинжал или саблю. Но в этот раз нерасторопный прислужник прихватил оружие с собой. Суюма сжала кулаки. Злость на Дамира переполняла её. И хотя ненависть к Маре была столь же сильна, горькой участи видеть растерзанное тело сына, она ей не желала.
В котле паровало пряное варево, наполняя комнату терпким запахом. Суюма бросилась к очагу, налила в небольшой кувшин пахучей жижи и достала из-за пазухи тряпицу. Негнущиеся пальцы дрожали, словно их сковало лютым холодом. Оглядываясь на двери и вслушиваясь в тишину, Суюма развязала узелок, взяла щепоть порошку и всыпала в кувшин. Подумав, набрала ещё, добавила в питьё и легонько встряхнула. Она долго стояла у дверей комнаты, не решаясь войти, пока снаружи не раздался стук и тихое конское ржание. Суюма вздрогнула и прижала к груди кувшин. Неужели вернулся Джамбулат? Но в мазанку так никто и не вошёл. Понимая, что медлить нельзя, Суюма отодвинула засов.
Мара сидела на подушках и глядела в пустоту. Сколько песка ветром унесло, сколько раз белым, студёным саваном землю накрыло, а Джамбулат всё о том же твердит. И как узнал, что она жива?
Стукнули запоры. Двери раскрылись и вошла Суюма. Прижимая двумя руками к груди кувшин, она переступила порог и остановилась, не решаясь приблизиться. Они смотрели друг на друга и молчали. Но по растерянному взгляду Суюмы Мара всё поняла. Поднявшись с подушек, она подошла к ней и заглянула в глаза:
– Ты хочешь моей погибели. Я знаю.
– Да. Хочу.
Голос Суюмы дрогнул. Она ещё крепче прижала к себе кувшин.
– Когда хан Дамир привез тебя в становище, я поняла кто ты, хоть и минуло не одно лето с тех пор, как мы встретились в Хорезме. Ни на кого он не смотрел с таким теплом во взоре. В глазах Дамира вспыхивал огонь, когда он думал, что ты этого не видишь. Даже на мою красавицу Агын так не смотрел… – Суюма запнулась. – Она должна была стать куатан-хан23, а Дамир… он отдал её табунщикам на расправу.
– Дамир не был жесток с теми, кто ему предан, – Мара отвернулась и отошла вглубь комнаты. – Явуз-хан учил его ценить верность, надёжность и отвагу, чтить духов, быть достойным рода. Но, когда в становище обосновалась Агын, то потребовала, чтобы её, будущую куатан-хан, чтили наравне с духами. Тихая и скромная, она стала мстительной и жестокой. Это обернулось для Дамира карой за то, что он её спас. Не успеет мой сын пригнать полонян, а она уже прознала, сколько там мастеровых, в каких летах мальчики для продажи Тай Чу и где в анбарах24 прячут девиц. Агын злилась, когда Дамир брал одну из них в шатёр. Кричала, что не потерпит рядом с ханом нарсугур25. А наутро… В дальнем ли анбаре или в шатре на окраине становища, мы находили пленниц с перерезанным горлом. Агын погубила их всех. Разве не так? Я спрашивала тебя, а ты твердила, мол, она всю ночь спала и в том, что случилось с рабынями, её вины нет. Но от меня вам правды не укрыть. Мне было ведомо, что Агын добавляла в питьё пленниц сонные травы, а когда те засыпали, расправлялась с ними. И ладно бы только девицы. Она питала злобу даже к княжичу русичей…
– Княжне, – перебила её Суюма. Горькая ухмылка тронула сухие губы.
Мара повернулась.
– Что? О чём ты говоришь?
– О рязанской княжне, Магрура. Я знаю, что Дамир пленил знатную девицу. Едва не потерял! Но ты её выходила. И с той поры твой сын Агын в шатёр не призывал. Променял дочь хана на княжескую дочь.
Суюма больше не сдерживалась. Она почти кричала, приближаясь всё ближе и ближе.
– Агын желала погубить княжича много раз, – твердила Мара.
– Очень желала, но не смогла. А твой сын… – Суюма подавилась навернувшимися слезами и прокричала ей в лицо. – Дамир не раздумывая, расправился со своей куатан.
– Агын превратила жизнь моего сына в пытку. Она сделала его жестоким.
Мара остановилась посреди комнаты и прижалась спиной к столбу. Суюма стояла прямо перед ней. В глазах полыхал огонь ненависти. С силой сжимая в руках кувшин, она разглядывала Мару. Её губы кривились злобной ухмылкой и подрагивали. Но пламя как вспыхнуло в глазах, так и погасло. Суюма отвернулась и направилась к выходу. У самых дверей она остановилась.
– То, что случилось с Агын давно прошло. Следы укрыло песком. Ветер унёс в степь стоны и мольбы. Моей Агын больше нет! Твой сын погубил её. Он заслужил участь, что ему уготована.
– О чём ты говоришь? – голос Мары дрогнул. – Где Дамир?
– Этого я не скажу. И что с ним станет тоже. Но ты… – Суюма повернулась и посмотрела Маре в глаза. – Магрура! Моя ненависть к тебе велика. И не только оттого, что сделал Дамир.
– За что ещё ты ненавидишь меня? – не понимая, Мара удивлённо смотрела на Суюму.
– Джамбулат… – вскинув голову, чуть слышно произнесла она. – Он так лютовал, когда Каракюрт-хан отказался ему тебя отдать. Брат гонялся за ним по степи, пока не поймал. Грозил убить всех, если твой отец не скажет, где спрятал дочь. Но Каракюрт-хан отказался говорить с ним и тогда Джамбулат на его глазах вырезал весь народ, а потом расправился и с ним. Лишь вернувшись в Хорезм, он понял, что тебя увёз Явуз-хан. Брат бросился за вами, дошёл до запретного леса и дальше до чёрного озера. Но когда вернулся и сказал, что ты погибла в огне, горе его было велико. Долго он ещё ходил как тень, виня себя в гибели той, что ему так дорога. Я видела, как он любил тебя.
Горький ком встал в горле у Мары. День побоища на чёрном озере замелькал у неё перед глазами так, будто это случилось только что. Крики, стоны, бушующее пламя. Под саблей Джамбулата пал каждый, кто оказался на пути. Храбрые и отважные воины, старики, женщины, дети. Он сжёг и уничтожил всё, до чего смог добраться…
– Мой брат жесток ко всем и всегда, – не обращая на нее внимания, продолжала говорить Суюма. – Лишь меня любил, со мной становился иным. Я помыслить не смела, что он может кого-то так любить. Думала, за столько лет брат позабыл тебя, и оттого послала ему весть. Я желала вернуться домой, Магрура. А его любовь вспыхнула вновь. Он стал одержим желанием тебя заполучить и приказал Тамача сделать так, чтобы все думали, будто ты сгинула в огне. Дамир видел сгоревший шатёр. Он полагает, ты погибла. Горе твоего сына было столь велико, что на миг я позабыла о желании мстить.
Суюма замолчала, глядя перед собой. Да и Маре было о чём подумать. Она всегда видела в Джамбулате только ненасытность. Всё, что ему оказалось по нраву, он старался заполучить: купить, обменять, взять силой. Золотом ли, вострой саблей – всё одно. Джамбулат поднимал всадников всякий раз, когда видел выгоду для себя. Ввязывался в битву даже тогда, когда её губительный исход для него был предрешён. И неважно, сколько воинов падёт. Джамбулат всегда шёл до конца. Мара понимала – в этот раз он тоже не отступит…
Хриплый, дрожащий голос Суюмы прервал тяжёлые думы.
– Магрура! Все, кого ты касаешься, гибнут и страдают. Каракюрт-хан, Явуз-хан, Дамир… Ты погубила Джамбулата. Сделала его беспощадным. И потому заслужила участи страдать. Но я не желаю, чтобы ты познала мою боль.
Суюму трясло. Глаза стали влажными от слёз.
– Потому и хочешь убить меня…
Мара вздохнула и протянула руки к кувшину. Суюма отшатнулась от неё. Казалось, будто она передумала.
– Ты уже принесла его сюда. Так чего медлишь? Что у тебя там? Яд? Дай! – потребовала Мара, желая поскорее прекратить эту муку.
– Я знаю, что значит терять тех, кого любишь. Да! В кувшине отравленное питьё. Ты ничего не почувствуешь… Просто уснёшь…
Дрожащими руками Суюма оторвала кувшин от груди и протянула Магруре.
Посмотрев в заплаканные глаза Суюмы, Маре стало её жалко. Суюма любила брата. Отправляя весть Джамбулату, она надеялась вернуться в любящую семью. Но встретилась с братом, которому неведомы ни жалость, ни сострадание. Вздохнув, Мара взяла кувшин и поднесла к губам. Суюма отвернулась.
– Джамбулат задумал что-то. Он будет мстить и не остановится. Дамир ему нужен.
Брошенные напоследок слова обожгли, как удар хлыстом. Мара опустила кувшин.
– Где мой сын? Ты знаешь? – с тревогой в голосе спросила Магрура.
Суюма выглядела растерянной. Казалось, и сама не понимала, отчего с уст сорвались слова, которые она не желала говорить.
– Нет… – тихо произнесла она. – Брат сказал, что оставит твоему сыну жизнь только, если…
Входные двери с грохотом распахнулись. Джамбулат возник на пороге, преодолев в несколько шагов комнату с очагом. Суюма увидела брата, покачнулась, как иссохшая травинка на ветру и затряслась от страха. Высоко подняв голову, Мара смотрела на него, не отводя взор.
Джамбулат подбежал к Магруре, выбил из рук кувшин, резко повернулся к сестре. Глядя ей в глаза, он выдернул из-за пояса кинжал и размахнулся…
Схватившись за горло, Суюма захрипела и повалилась к их ногам. Сквозь пальцы на одежды и соломенные подстилки сочились багряные ручьи. Она смотрела, как с кинжала по капле стекала её жизнь… Взгляд вспыхнул и погас. Глаза закрылись, оставив прошлые горести и беды тем, кто в этот миг, стоя над телом оставляющей их Суюмы, сжигал друг друга взором ненависти.
– Всё, что она тебе тут говорила – ложь! – прорычал Джамбулат в лицо Маре. – Тебе ведомо, я держу слово. Будет так, как я сказал.
Мара смотрела на распростёртое у её ног тело Суюмы, и не могла вымолвить ни слова. Она многое знала о жестокости военачальника Хорезма. И вот теперь он не пожалел сестру. Ту, что так любила его и защищала. Мара ощутила, как по щеке побежала слеза.
Джамбулат схватил её за руку и выволок в комнату с очагом. Споткнувшись, она чуть было не упала. Но он удержал ее. Толкнул на гору подушек, сложенных в углу. Ударившись об оставленный Суюмой на подушках пустой кувшин, она замерла, стиснула от боли зубы. Глядя, как Джамбулат зачерпнул из кувшина варево, как повернулся и пошел к ней, она молча ждала.
– Пей! – подал он ей пряный отвар.
Мара сделала несколько глотков. Приятное тепло разлилось внутри, согрело и немного успокоило.
– Я велел тебе подумать о себе и Дамире. Что ты решила?
Мара допила отвар и подняла на Джамбулата взор:
– Кто тебе сказал, что я не погибла в огне? – не глядя ему в лицо, спросила она.
Джамбулат хмыкнул.
– Ты думала, я не узнаю? Явуз, прикрываясь пожарищем, спрятал тебя у Хамзира, сказав, что ты погибла, спасая сына? Я ведь просил его отдать тебя. Посулил много золота, лучших скакунов. Я грозил ему битвой. Он не склонился. Тогда я сказал, что сожгу становище вместе со всеми, кто там будет. Но он и тогда не отступился от тебя. И даже когда я пришёл жечь его, он мог спасти всех. Но Явуз решил сразиться со мной. А когда всё полыхало, и я сказал, что отступлю, если он отдаст тебя. Явуз обвинил меня в твоей гибели. Он сделал всё, чтобы я поверил в это. Ты знала, что Явуз до последнего вздоха оплакивал тебя? А я… Я сожалел. О, Магрура, если бы ты знала, как я сожалел о том, что не спас тебя, не уберёг! Я винил себя в том, что потерял тебя. То пожарище ещё долго стояло у меня перед глазами.
– А потом, чтобы утешиться, ты взял ещё несколько наложниц, – не сдержавшись, ухмыльнулась Мара.
Джамбулат подлетел к ней, схватил за руки и, встряхнув, поставил на ноги:
– А ты ждала, что я, как и Явуз, буду до самой погибели о тебе горевать?
Джамбулат нагнулся к её шее и шумно втянул запах.
– Прошли годы, прежде чем я узнал, что попал в ловушку Явуза. До меня доходили слухи, что у ведуна Хамзира появилась ученица. И когда Дамир привёз в становище травницу Мару, поселил рядом с собой, стал заботиться… Думали, я не понял кого он привёз? Думали, военачальник Хорезма столь глуп, что не узнает правды? Это я помог Улубию восполнить урон, что нанёс его чести Каюм-хан, а заодно получить отмщение, убив Явуза.
– Отчего в тебе столько злости на Дамира? – Мара высвободилась из крепких рук Джамбулата и, устало, опустилась на подушки.
Джамбулат наклонился и произнес вкрадчиво, заглядывая ей в лицо:
– У тебя и твоего сына есть то, что мне нужно. Я хочу владеть этой силой. Скажи, как подчинить духов и я отпущу вас. Даю слово.
Мара хмыкнула, а потом, не сдержавшись, расхохоталась.