Обороной, к радости Булата, командовал сам Питонин.
– Олени безмозглые! Бьем в головы! Только в головы! – Капитан, чуть выступив из окна третьего этажа на отлив, напоминал взбешенного зверя, метавшегося на скальном выступе. – Если они прорвутся, я перед смертью каждому из вас ноги переломаю! И бережем припасы!
Трупы падали, вставали и иногда отрывали от себя волокна холодного, слизистого мяса, после чего забрасывали в открытые окна, деморализуя живых. Бледные лица защитников, озаряемые отблесками нагретых пороховых газов, заливал пот.
– Я так больше не могу! Я… Я не выдержу этого чертова ужаса! – Последовал одиночный выстрел, и со второго этажа выпал младший сержант, пустивший себе в голову пилюлю свинцового успокоительного. Его тело повалило собой несколько трупов.
Стрельба на миг стихла. Питонин похолодел. Он знал этого кретина. Родион Фокин. Дураку не исполнилось и двадцати! Даже звание получил только в прошлом месяце! Хорошо, что детей не оставил. Да и жена молодая – быстро выправится. Цинично, зато честно.
И всё же… жаль.
Полицейский пребывал в бешенстве и отчаянии. Особенно сейчас, когда Фокина принялись раздирать ненасытные твари.
– Кто еще раз вот так кинет товарищей – оставит семью без пенсии и прочих выплат! Обещаю! Лично всё пропью! – Питонин буквально задыхался от ярости.
Булат, видя, как младший сержант накрыл собой стол и теперь им ужинают, с сожалением покачал головой. Похоже, на сцене не достает только него. Оперевшись на серебристую «Toyota Corolla» 2012 года выпуска, он горласто крикнул:
– Эй, Капитон! Салют! Как оно? Как жизнь? Как печень? На новую еще не обменял?
Его голос привлек мертвых. Мгновение – и нежить направила раздутые, варикозные стопы к Булату.
Теплая, хлюпающая плоть!
Впереди ковыляла стодвадцатикилограммовая женщина с Y-образным разрезом среди отвисших, творожного вида грудей.
Полицейские в окнах с недоверием уставились на Булата. Те, кто отличались особой нервозностью, взяли его на мушку. Все знали, что бюро «Канун» было разбито наголову: один его сотрудник погиб, тогда как второй пропал без вести.
И только Питонин проявил неожиданное здравомыслие.
– Ах ты ж, труподел хренов! – Он разразился дубовым, отшелушенным смехом. – Чего так долго-то, а? Я, что ли, за тебя должен разгребать эти авгиевы конюшни с трупами?
– Только не за оклад дворника. Нашего, из бюро, чего-нибудь не находил?
– А как же! Погоди.
Булат перевел взгляд на мертвецов, усиленно преодолевавших разделявшие их семнадцать метров. Разбил локтем окно тойоты, заглянул внутрь и взялся за магнитолу. На электронном табло высветился список доступных треков. Что тут у нас? Классика. Урок немецкого «Неправильные глаголы». Михаил Круг? Прости, но сегодня юго-восточный, а не северный. А это что?
Булат расплылся в довольной улыбке. Что ж, это будет в самый раз.
В окне тем временем показался Питонин с двухметровой косой в руках – Костяной. Вопреки боевому имени, которое довольно легкомысленно дал Булат, кошмарная коса целиком и полностью состояла из полос углеродистой стали, вырванных из развороченных рельсов. Известно, что родилась она вместе с чудовищным слухом о женщине, перерезанной пополам поездом и охотившейся на заблудших путников, кто имел неосторожность оказаться ночью на железнодорожных путях.
В бюро «Канун» коса попала уже в качестве заслуженного трофея, в те же сутки получив статус любимицы Булата.
Питонин с раздражением заворчал: коса, ощутив близость хозяина, тонко завибрировала, будто полотно пилы, по которому легонько стукнули гвоздем. Полицейский прикинул расстояние до труподела. Метров семьдесят, не меньше. Еще, чего доброго, в дохлых демонстрантов грохнется.
– Дерьмо. Булат, я не докину!
– Доверься ветру, Капитон! – Сотрудник бюро неким шестым чувством ощущал, что Костяная не подведет. Такая необъяснимая уверенность обычно бывает, когда предчувствуешь, что получишь нежданную премию – или попадешь под колеса фургончика скучающего таксидермиста. И то, и другое лучше действительно предвидеть.
– «Доверься ветру». – Питонин отступил от окна. – Вот же говнюк. – Затем рванул вперед и, ни на что особо не рассчитывая, метнул косу на манер копья.
Костяная, ко всеобщему вздоху живых, противоестественно перешла в горизонтальное вращение. Скользя по воздуху бритвенным диском, она преодолела парковку с мертвецами и со шлепком влетела в раскрытую ладонь сотрудника бюро. После чего испустила легкую, сладкую вибрацию.
– Снова в деле, да, крошка? – Булат погладил ручку Костяной, покрытую микроскопическими ямочками и плавно переходящую в острое полотно лезвия с кровостоками. Нырнул в тойоту и выкрутил в магнитоле громкость на полную. Колонки зашипели. Запустил подобранный трек. – Ну что, восставшие, тряхнем песочком?
Загремели первые аккорды песни «Хочу перемен» группы «Кино», разносясь далеко по парковке и отражаясь от домов Богучарской.
Булат взобрался на крышу продукта японского автопрома, перехватил косу на манер гитары и «заиграл» на ней. Хладные трупы облепили транспорт. Первые алчные руки заскользили по штанинам, пачкая их землей и мазками формалина.
Раздался харизматичный голос Виктора Цоя, и молодой человек с невозмутимой улыбкой влетел в толпу покойников. Добро пожаловать в промышленный усекатель конечностей имени Булата! Костяная нарезала, крошила и укорачивала.
На лицо подпевавшего сотрудника бюро брызнуло вонючим черным чаем.
Из окон полицейского управления и квартир соседних домов полились восторженные вопли. Сердца вновь принялись толкать по венам надежду и лошадиные дозы никотина. Громче всех кричал, конечно же, Питонин. В основном чтобы не вздумали стрелять и накрывали на стол. Ему-де дорогого гостя принять надо.
За те минуты, что играла песня, Булат расправился со всеми.
Двери полицейского участка распахнулись.
Желтоглазый сотрудник бюро пристроил Костяную на плечах, закинул на нее руки и вошел с таким довольным видом, будто он только что выкосил мозолившую глаза лужайку на заднем дворе, а не расчленял мертвых. В счастливых, изможденных взглядах полицейских и горожан, нашедших ночью укрытие в управлении, читалось вдумчивое изумление. Борода. Волосы в крови. Желтые глаза, будто волк в сумерках затаился.
А потом все зашептались.
– Святой Флорентий, говорили же, помер он! – воскликнул мужик с бельмом на правом глазу.
– Сам ты «помер». Похищали его! Вот прозондировали и вернули.
Но последующая фраза перекрыла все домыслы козырем идиотизма.
– А я слышал, он Пампушку Всевластия нашел, – вставил субтильный очкарик, прибежавший из дома вместе со своей взбалмошной кошкой. – На член надеть надел, а снять не сумел. Так и ходил – очарованный бубликом.
Все замолкли, внезапно осознав, что такой бред могли нести только настоящие кретины. Очкарик покраснел.
Булат вздохнул:
– Я был в коме.
– В республике? – с осторожностью уточнил бельмоглазый.
– Издеваетесь? В настоящей!
Оттолкнув очкарика и растрепанную шатенку, прятавшуюся в управлении не столько ради безопасности, сколько ради бодрящего секса, к Булату выбрался Питонин. Сорокадвухлетний коренастый полицейский, как всегда, с раздражением сопел. За вечно красным лицом, казалось, зрел оглушающий крик. Он напоминал безбородого злобного гнома, узнавшего о неверности супруги, пока он, бедолага, надрывался где-то в копях и рудниках.
Питонин какое-то время изучал Булата – а потом заключил в медвежьи объятия.
– Вопрос на пятнадцать суток: выпьешь?
– А то! – Булат рассмеялся. Он только сейчас ощутил, что чертовски проголодался. – Заодно и болты поболтаем.
– Чего?
– Поговорим.
– А.
Под шушуканье за спиной они поднялись на третий этаж, миновали бежевый коридор со стульями и засаленными следами на стенах, оставшимися от постоянного отирания теми, кому сидеть совсем не хотелось (во всех смыслах), и вошли в последний, просторный кабинет.
Внутри, обхаживая один из рабочих столов, хлопотала полненькая блондинка-лейтенант. Она как раз заканчивала вытряхивать из упаковки нарезанный черный хлеб, подвигая его стопкой к нехитрой закуске: перловой каше, соленьям, крупной колбасной нарезке и прочему, что могла предложить скорая рука, недавно державшая оружие. Сквозь приоткрытое окно врывался зловонный ветерок. Под ногами скрипели гильзы.
Питонин с недовольством махнул в сторону девушки:
– Лаванда.
– Горная? – Булату совершенно некстати вспомнилась песня6.
– Нет, Гжельская. Из столицы приставили. Поднимать паранормальную целину, а заодно мне – давление.
Блондинка-лейтенант густо и восхитительно зарделась. Глаза напомнили прозрачные голубые блюдца, за которыми скакало нечто щенячье. Булат с безразличием подумал, что именно вот такие, со свисающим жирком, но очень теплые, будто прогретый водный матрас, на первом свидании прикидываются простушками, после чего ночью выжимают из твоей мошонки все соки, словно сливки – из пакетика.
– А вы… вы знаменитый чертовидец? – Голос Лаванды прерывался от восторга, будто ее в этот момент подвергали сексуальной асфиксии. – О Боже, я думала, вас убили! А вы вон какой… живучий. – Фраза получилась довольно зловещей, но никто не обратил на это внимания. – И никто не знал, где вы… И все эти страшные вещи почему-то до вас тоже не добрались… Необъяснимо, да?
Булат покосился на Питонина:
– Капитон, может, наедине потолкуем?
Полицейский с ехидством показал на свои погоны, на которых красовалось по одной большой звездочке:
– Во-первых, мне дали майора. Во-вторых, вот этого малыша. – Лопатообразная ладонь погладила кобуру с девятимиллиметровым пистолетом «Пернач». – Так что сложи эту производную от «капитана» и моей фамилией трубочкой и затолкай себе в задницу. И в-третьих… Лаванда, пошла вон! Принеси вещи труподелов. И не спеши там!
– Есть, товарищ майор! – Отдав честь, девушка белокурой мышкой выскочила за дверь.
– А ты не меняешься – всё тот же злобный каловый камень, по ошибке именуемый кремнем. – Булат рассмеялся и сел за стол.
Питонин до скрипа стиснул кулаки – и хохотнул. Сдержанность не являлась его лучшим качеством. Но это не влияло на важнейшую и массивнейшую черту характера – агрессивную порядочность, произраставшую из звериной потребности делать всё правильно.
И желательно с воплями.
Оказавшись в коридоре, Лаванда отвернулась от камеры видеонаблюдения, мерцавшей в западном углу, и позволила себе беззвучно выругаться. Как же ей хотелось размозжить этому козлу рожу!
«Во-первых, я получил майора!»
«Во-вторых, я получаю членом по лбу! Каждый божий день! Не желаешь ли присоединиться, желтоглазый пидор? Как насчет взаимных ударов?»
Месяц назад ее внедрили в структуру правовых органов. Она просто ниоткуда всплыла. Двадцатитрехлетняя, не замужняя, глупенькая и симпатичная выпускница юридического факультета Самарской академии министерства внутренних дел России. Только училась она, конечно же, не там, а в удушливых казематах, где за оценки ниже «отлично» подвергали физическому насилию и покушались на сексуальную свободу.
Главное, чтобы при этом не поехала крыша. Ибо таких сразу пускали в расход.
По дороге в хранилище вещдоков, где находились прочие игрушки бюро «Канун», она вынула телефон из нагрудного кармашка и через мессенджер «Signal» отправила зашифрованное сообщение: «Желтоглазый чертовидец жив. Указания?» Ее не беспокоило, что телефон может оказаться в чьих-то руках. Бестолковая коробочка в таком случае немедленно врежет дуба. Лучшая защита информации. Так что выкуси, «Apple». Оккультные изыскания «ЗОЛЫ» в действии.
Она подошла к металлической двери хранилища и покосилась на телефон. Однако мессир что-то затягивал с ответом. Не иначе готовился к месопотамскому «ше-гур-куд» – чудовищному ритуалу смещения душ, когда жертва, ценой собственной бесполезной жизни, становилась проклятым сосудом для потусторонней сущности. Обычно демонической. Телефон легонько дернулся. Пришло сообщение: «Действуй по инструкции, мой скрытый поросеночек. По инструкции».
Лаванда кивнула и проверила языком уголок рта, точно после оральной ласки.
Булат взял рюмку «Борщевки», осушил и накинулся на разогретую перловую кашу с говядиной. Консервированные волокна парнокопытного приятно запружинили на зубах.
– Что притих, Капитон? Не отставай, а то ничего не останется.
– А я, знаешь ли, не спешу, – огрызнулся Питонин. Его пальцы гладили фляжку. Серебристый цвет. Титановый сплав. Такая и пулю остановит. Странный и порожний подарок жены с размашистой гравировкой «Ut peculiari»7. – Презент от супруги. И я, черт возьми, понятия не имею, что она имела в виду. Знает же, что могу спиться. И так уже одной ногой в очереди на алкогольную реабилитацию.
– Возможно, смысл в том, чтобы держать флягу пустой. С миром-то что стряслось?
Питонин тоже выпил, хрустнул огурчиком, обмочившимся рассолом, и с мрачным видом поведал о том, что произошло, пока сотрудник бюро пребывал в коме.
С момента вторжения Бессодержательного миновало два долгих, тяжелых месяца. Тьма, будто холодный саван, накрыла Брянскую область. По ночам порождения нечеловеческого порядка рыскали в поисках слабых душ и плоти. Что-то останавливала пуля, что-то – молитва, а что-то останавливалось, лишь когда насыщалось.
Относительное подобие прежней жизни приносил только дневной свет.
Вдобавок небо приобрело кровянистый оттенок цветков амаранта. Нетипичное атмосферное затенение в тридцать пять тысяч квадратных километров наблюдалось даже с орбиты. Фотографии «лишайной России» доставили немало радости Западу.
Однако сыскалось кое-что похуже.
У всякого, над чьей головой зараженным куском мяса висело тошнотворное небо, появились пусто́ты. Не больше кулака взрослого мужчины, они представляли собой сквозные полости, образовавшиеся в грудных клетках и брюшинах. Ко всеобщему ужасу, смерть таких не забирала, а их органы, лишившись кучности и единства, не вываливались. Разъединённые легкие, желудок, кишечник и прочее – всё оставалось на месте, словно за стенками чудовищной стеклянной колбы.
Метки Безверия, как их прозвали боголюбы, не коснулись только животных.
Нашлись, правда, и те, кто выиграл от этого. Умы, извращенные похотью, быстро приспособили «новые дырки» под «старые нужды».
Брянскую область ожидаемо изолировали. Сквозь кордоны, выставленные на расстоянии трех километров от первых цветовых изменений небосвода, пропускали только эпидемиологов и гуманитарную помощь. Акции заботы и исследования проходили в скороспелых декорациях паранойи: пусто́ты уродовали каждого, кто имел неосторожность пробыть под страшным небом больше суток.
Таких уже не выпускали.
Градообразующую корпорацию «ЗОЛА» на международном уровне признали экстремистской организацией. Однако многочисленные облавы, рейды и засекреченные операции не принесли плодов. «ЗОЛА» растворилась в мировых тенях, оставив после себя, будто в насмешку, пустые помещения, похудевшие банковские счета да пачку мертвых следователей из Интерпола и прочих спецслужб.
Хуже всего пришлось Ивоту, из которого зло брало свой отравленный исток. С закатом мертвые лишались векового сна; вместо детей в колыбелях оказывались грязь и камушки ручьев, в которых после находили пропавших крошек; аномалии и сверхъестественные происшествия стали ненавистной обыденностью. Горожане спешно покидали городок, но только для того, чтобы так же спешно вернуться.
Потому как в ныне про́клятой Брянской области покой остался только на старых фотографиях.
Что касалось Питонина, то он вытащил обескровленного Булата из-под обломков склада и определил в больницу как неизвестного. К удивлению полицейского и врачей, молодой человек наотрез отказывался умирать. Дело оставалось за малым. В те же сутки Питонин, потрясая результатами судебно-медицинской экспертизы, объявил, что желтоглазый сотрудник бюро «Канун» скончался.