Наводившие справки подозрительные личности, являвшиеся, без сомнений, убийцами «ЗОЛЫ», ушли несолоно хлебавши.
Какие-либо вести о Лунославе отсутствовали, равно как и о похитившем его Черномиконе. Оба бесследно исчезли. Не показывался и Бессодержательный – если он, конечно, мог явить себя в привычном понимании этого слова. Радовало одно: дьявольский гул, слышимый в Ивоте на рассвете и закате, наконец-то прекратил терзать уши и нервы горожан.
Сам Питонин «за противодействие паранормальному терроризму», как было указано в приказе о награждении, получил внеочередное звание майора, а заодно – восторженную помощницу-дурочку и высранную с потолка, по его словам, гладкую кучку новоиспеченных обязанностей. Сюда входили: защита населения от угроз сверхъестественного порядка, а также борьба с ними и координация. Миленько и безумненько.
Позаботившись об артефактах бюро «Канун», Питонин растворился в работе. Ничего другого не оставалось, кроме как ждать и надеяться, что желтоглазый чертовидец когда-нибудь да очнется.
И это, хвала обруганным распятьям, случилось.
Булат, сыто отдуваясь, толкнул миску в сторону.
– Ну, спасибо за хлопоты, нянь в погонах, – сказал он. – А что за пусто́ты такие?
Питонин с неохотой расстегнул служебную рубашку и задрал майку. Он боялся того, что находилось под ней. Где-то в глубине души он даже надеялся, что труподел скажет, что всё о'кей, ерунда, к утру рассосется. Но труподел, как назло, с изумлением выкатил шары.
В груди полицейского зияла дыра. Ровные края, напоминавшие бережно загнутый внутрь пластилин. Живой, пульсирующий срез внутренностей, наблюдаемый в полумраке. Казалось, кто-то воспользовался огромным ножом для удаления яблочных сердцевин.
И теперь место центральной и главной мышцы организма противоестественно пустовало.
– Органы без органов?! – Булат наклонился ближе. – И как ты? Не продувает?
– Ну, жру нормально, «мотор» тоже вроде как тукает. Всё будто на месте… только не во мне.
Булат кивнул, схватил со стола бутерброд и сунул в полицейского. Прямо в пусто́ту.
– Сдурел?! – Взбеленившийся Питонин оттолкнул его. – А если я тебе ручищу в зад запихну?
– Я тогда покраснею – прям как ты! – Булат рассмеялся. – Ладно, не скрипи седлом, Капитон. Зацени-ка лучше мою заразу. – Затем он не без гордости продемонстрировал загадочный волдырь.
Майор скривился, словно укуса хлебнул, но желудок, будучи закаленным ужасами работы, даже не вздрогнул.
– Похоже на гигантскую ветрянку.
– Только на такую зеленки не хватит. Ну-ка.
Булат просунул пальцы под белесую кожу – и сорвал ее, будто разваренный, просоленный мозоль. Внутри обнаружился чистый и белый книжный лист. Теплый. Повеяло ароматом домашней выпечки. Молодой человек с недоверием принюхался, и его брови, свидетельствуя об изумлении, вскинулись. Невообразимо пахло прошлым, а именно: хлебным духом, разливавшимся по дому, когда каравай, румяный и пышущий, покидал печь.
– Что за чепуха?.. – Ничего не понимая, Булат дернул находку, и бумага отошла с кровавыми ниточками, напоминающими слюни. На груди тотчас вздулся новый волдырь, будто белесая заплатка. – Грибок, что ли?
Он ковырнул мягкую корку новообразования. Из-под волдыря показалась рубиновая капля крови.
Стало очевидно, что следующий «плод» еще не пророс.
– Ты теперь как пустой календарь? – Питонин хмыкнул. – А врачи всё гадали, что за пузырь. Срезать боялись: жизненные показатели падали. И рентген хрен пробивал.
В кабинет с извинениями вбежала Лаванда, погромыхивая походной сумкой с документами, телефонами и зарядными устройствами к ним, термосом, бытовой мелочевкой и кое-чем поопаснее. При виде загадочного листа бумаги в руках сотрудника бюро ее глупенькие голубые глаза выразительно округлились.
– Ой, а что это?
Булат хотел отмахнуться, но ответ сам сорвался с губ:
– Часть Беломикона. – И опять мимолетно ощутил струны какого-то невообразимого прошлого… на этот раз принадлежавшего не ему.
В голове у Лаванды всё перемешалось. Желтоглазый ублюдок! Теперь всё ясно. Она подкоркой ощущала угрозу, исходившую от клочка целлюлозы, точно в руках чертовидца находился спрессованный свет прожектора мощностью в десять тысяч ватт.
– Так вот как Булат Боянович от зла укрывался! При помощи… Беломикона!
– Не уверен, что правильно ляпнул. Лунтик бы определил, что за листовки ко мне приклеились.
Лист затрепетал и явил на себе довольно примитивную карту, начерченную будто обожженным молоком и указывающую куда-то на юго-запад области.
– Это же наши края! – ахнул Булат, узнав в сплетении линий знакомые леса, высоты и дороги. – Похоже на координаты Лунослава.
Питонин с подозрением нахмурился:
– Уверен? Индюк тоже думал, да в суд попал.
– Других вариантов всё равно нет. Так что я погнал за напарником. – Булат встал, забрал у ошарашенной Лаванды сумку, захватил косу. – Кстати, где Алый?
– Ну не в питомнике же! – Майор с недовольным видом бросил ему ключи от уазика бюро.
Булат поднял ключи к глазам и с недоумением обнаружил на них черную жемчужину. Она, заключенная в серебристую оправу-клетку, болталась на цепочке, словно обычнейший шарик-брелок. Именно в этой форме находился дух ненависти по кличке Алый, обреченный на постоянный сон после контакта с Черномиконом. Лишь один способ позволял ненадолго разогнать дремоту духа: жемчужину требовалось проглотить. Последствия, как правило, изобиловали кровью.
– Мне его теперь со всей связкой употреблять?
– Если приспичит.
– Если приспичит – я кустики найду!
Питонин тоже встал, и они пожатием рук породили хлопок.
– На тебя и Лунослава есть кое-какие планы. Что-то будет привычно, что-то заставит скрипеть зубами. Особенно тебя.
Булат открыл было рот, чтобы отбрить подозрительные поползновения полицейского, но в разговор вклинилась Лаванда.
– Товарищ-майор-разрешите-сопровождать-чертовидца-по-делам-областной-безопасности! – выпалила она скороговоркой, после чего с испугом добавила: – Того… того требуют протоколы из столицы. Ой.
Майор сглотнул, покраснев больше обычного.
– Протоколы? Столица? Безопасность?! – переспросил он, понемногу переходя на взлохмаченный рычанием крик. – Да у меня каждый человек на счету! А из-за всего этого дерьма – еще и арбуз с геморрой!
– Я сожалею о размере арбуза, но у меня приказ вышестоящего начальства! – Лаванда вжала голову в плечи, будто опасаясь, что ее стукнут свернутой газеткой. Голос истончился, став похожим на писк мыши. – Его сейчас по факсу скинут! Только… только не кричите, пожалуйста. А то уши уже болят…
– Беруши приобрети. Булат, погоди. – Питонин вынул из ящика стола упаковку земляничных печений и бросил их молодому человеку. – Только сегодня купил. Как знал.
Сотрудник бюро поймал презент и расплылся в улыбке. Земляничные «Неломаки» от Рот Фронта. Меленькие, твердые геометрические фигурки. Настолько плотные, что не крошатся и не ломаются в кармане. Кому-то вид «неломак» напоминал собачьи галеты, но только не Булату, давно привыкшему повсюду таскать их с собой.
– Мои подкаты, Прохор, – с благодарность кивнул он. – А тебе, белокурая, – хрен, а не роуд-муви8.
Обозначив свою позицию в столь категоричной форме, Булат вышел.
Когда сотрудник бюро покинул кабинет, Лаванда с немой мольбой воззрилась на майора. Паинька. Паинька. Нужно изображать паиньку. К ее облегчению, запищал кабинетный факс, и на его лоток вылез приказ, расширяющий тугие рамки восприятия Питонина.
– Товарищ майор, разрешите следовать за чертовидцем самостоятельно! – с раздражающей назойливостью потребовала Лаванда.
Питонин внимательнейшим образом изучил писульку из столицы. Какое удачное совпадение: стоило труподелу очнуться – и нате – сраная бумажка, обязывающая организовать поиск второго сотрудника бюро. У кого-то слишком много ниточек в руке. И слишком длинный язык. Он уставился на блондинку-лейтенанта. Что-то в ней неуловимо напрягало. Может, эта ее вечно услужливая мордашка?
– Лаванда, а ты знаешь, что «чертовидцами» ребят из бюро называют только всякие разумные твари? Ты же не одна из них? Ладно, не трясись. Езжай. Узнаю, что клин куда вбила, – самолично сожру тебя и твои погоны.
– Так точно! Разрешите идти?
– Иди уже. Пока у меня нога пружинкой не дернулась.
Изображая попеременно испуг и смущение, Лаванда выскользнула из кабинета. Чертов козел! Дьявол с ним. Позже. Сперва чертовидцы.
Если повезет, то хотя бы второй из них кормит червей.
Пришел черед традиционного послесловия в конце главы. Разный калибр. Различный метраж. Одинаково циничные мысли. Или злословия.
Представьте, что вас нет. Совсем. Что породит ваше долгое отсутствие в жизни? Что произойдет, когда в обойме мира вас не станет? Ответ, как всегда, на поверхности пруда скверных раздумий.
Всё пойдет в рост.
И речь не только о поле, которое вы когда-то удобрили после варенья с косточками. Всё куда глубже, чем невесть откуда взявшийся плодовитый куст ягод.
Без вас будет взрослеть ребенок, наливаясь житейской мудростью.
Без вас разрастется дом. Возможно, посвежеет детская, готовясь принять нового визгливого постояльца.
Без вас приблизится к небу дерево, посаженное однажды весной около скрипучих качелей.
Но всё это – с помощью чужих слов, чужих губ и чужих рук.
Причин вашей пропажи – бесчисленное множество. Вот толика из них. Безразличие. Кома. Тюремное заключение. И конечно же, смерть.
Хотите наблюдать рост жизни – зреть новые эмоции дитя, столярничать и отдыхать в развесистой тени? Тогда боритесь. И начните с главной и страшнейшей из причин отсутствия – безразличия.
Потому что из безразличия произрастает всё.
Глава 2 Мы гоним!
Возьмемся за ручки, детишки, и потолкуем о многообразии.
Многообразие – это такая вещь, когда одно и тоже событие или предмет может иметь самые причудливые и зачастую непредсказуемые грани. Сравним. Можно в понедельник вырыть могилку для вредной привычки и, посыпая обещаниями, опустить в нее курение. С той же непреклонностью, характерной для первого дня недели, можно хоронить и себя. Нужно всего-то махнуть рукой на карьеру, подобрать в магазинчике на углу, торгующем игрушками для взрослых, «дубец» по вкусу и положить его на заботу близких. А можно и прикопать под кленом ублюдка-соседа – глухого пьяницу, чьи вопли взрывают полночь и рвут сну тонкие синие крылышки.
Суть одна: погребение – кого бы то или чего бы то ни было.
Брянская область также не лишена известной полиморфии. Леса под завязку набиты основными лесообразующими породами и лишайниками, типичными для тайги. Встречаются мохноногий сыч, зубр, кабан и насильственная смерть – в лице волков или одичавших собак. Вдобавок на подносе природы всегда полно трав, ягод и грибов. Ядовитый вёх, белладонна и толстая свинушка к вашим услугам. Если вы, конечно, горите желанием стать прошлогодним перегноем.
Но куда больше разнообразия сокрыто в названиях населенных пунктов Брянской области. Вот, к примеру, сёла Усох и Лизогубовка, а также деревня Бибики9. Несерьезные названия для вполне реальных мест. Они – словно приказы безумного гипнотизера, не так ли?
Усохни, брат. Лизни губу, сестра. Не желаете? Тогда хотя бы бибикните.
Ну же.
БИ.
БИ.
Так-то лучше. Но обратим взор на Дохновичи10, а точнее – на лесополосу, расположенную северо-западнее этого безрадостного села. Кажется, деревья здесь так и шепчут: дохну́ть или сдохнуть – вот в чём вопрос.
Итак, предрассветные часы, одинокий птичий крик над туманным лесом.
Тающее ночное небо, прочерченное багровым серебром облаков, на высоте тридцати метров пересекало преисполненное злобы создание.
Загнутый вниз оранжевый клюв с черным кончиком, как у египетских стервятников. Прокаленные кровью рубиновые глазки. Словно позаимствованный у гениев, хохолок из заостренных перьев. Благородная шея, из которой, казалось, противоестественно произрастало тело-книга. Оперение цвета угля, растертого с мокрым графитом. На вершинах крыльев-обложки по когтю. Клиновидный хвост. И конечно же, брюшко, образованное завивавшимися желтоватыми листами бумаги.
Черномикон.
Имя, благословленное тьмой.
Благословленное тьмой?! Фолиант-птица расхохотался, перепугав скрипучим гоготом белых аистов, направлявшихся на восток. А ведь кретин-шизофреник, вдохнувший в него жизнь и давший имя, старался. И свалял дурака – доверив заботы о твари из глубин черного космоса. Именно в тот период они с Бессодержательным и спелись.
Что поделать? Душа бумажного поэта алкала зла.
Черномикон снова зашелся в вульгарном хохоте. Оглянулся. Может, нагнать и прикончить аистов? Фыркнул. В другой раз. Сейчас есть дела… и повкуснее.
Его мысли вернулись к событиям двухмесячной давности.
Оказавшись в руках сотрудников бюро «Канун», Черномикон исправно нёс службу, оставаясь в форме внушительной книжицы, чьи размеры на пяток сантиметров не доходили до бумажного формата А3. Помогал Членославу и Дебилату низвергать зло.
Над лесом вновь раздался пугающий хохот.
На деле он подкармливал Бессодержательного, сбрасывая к тому на порог ослабленные порождения зла. А еще – копил и копил силы, запечатывая в себе детей тьмы, чтобы затем использовать их как дорожную карту. Чтобы проторить тропинку в царство зла и первобытного хаоса. Прямиком к Бессодержательному.
После небольшого ритуала – можно сказать, кроваво-домашнего – темница древнего бога пала.
Тогда же Черномикон освободил всех, в ком больше не нуждался. Но кое-какие трофеи всё же оставил. Серого демона, посланника кратких судеб, сотворившего ужасы Кануна, и Лунослава – потомка того самого безумного меота, что и провернул всю эту штуку с пленением Бессодержательного. Паренек, надо признать, быстро учился. Кровь диктовала знания. Опасный противник.
Эта парочка и поныне находилась в нём.
Черномикон с самодовольством каркнул. Последнее время он сдавал лист с чертовидцем в аренду. Носовой платок, подгузник, кустарный презерватив – самые бестолковые и частые способы применения покоренного человека. Полет мысли начинался, когда порождения нечеловеческого порядка использовали лист с чертовидцем в качестве орудия убийства. За столь милостивую услугу он брал органами тяжелобольных. В основном. Да и то, когда требовалось подпитать его неожиданное и прожорливое хобби.
Прекратив грезить, Черномикон опустил взгляд. Приближалась почерневшая избушка, притихшая на краю оврага, заполненного светящимся туманом. Из трубы домика валил дым, неся в мохнатых клубах душок браги и алые огоньки. В сарайчике, находившемся в двенадцати метрах от домика, лежали тела.
Черномикон лег на потоки холодного ветра и спикировал вниз.
Палец с грибковым поражением ногтя щелчком обозначил последние пол-литровые бутылки с красноватой бурдой.
– Двадцать одна, – подытожил субтильный Боягуз, рогатый обладатель неухоженного перста. – Очко! – Аккуратно вписал в листик «21», подумал и к цифрам пририсовал задницу, больше похожую на воронку зыбучего песка. – Слыхали? Очко!
Из погреба послышалось сопенье. Затем покрытые шерстью ручища вытолкали наружу один за одним четыре десятилитровых бочонка с забродившей кровью. Показалась отвратительного вида утробистая харя с покрасневшими глазками и подвижным голым хрящом вместо носа.
– Чел, я бы перекинулся в картишки. – Из погреба выбрался Калач, напоминавший необъятным пузом беременную тетушку, а ростом – Бобана Марьяновича из «Филадельфия Сиксерс»11. – И накатил бы.
– Накатим так, что лопнем. Дай только сувенирчику прибыть, – заметил Балда, вожак компашки. Он слонялся возле ректификационной колонны, следя за свежей партией, на закладку и изготовление которой ушло почти два с половиной часа.