Тина Тонич
Живая и Мертвая
Глава 1. То, что уже не вернуть
«Я хочу вести блог. Давай вместе!»
Я непонимающе смотрю в телефон и пытаюсь справиться с внезапной дурнотой. День не обещает быть томным, передо мной высится стопка документов, которые нужно сверить по базе. На часах только одиннадцать, а мне уже хочется сбежать с работы. Таня вот наверняка только встала, а я уже в офисном дерьме по горло.
Открытое окошко аси терпеливо ждет, пока я соберусь с мыслями.
«Зачем?» – спрашиваю я, хотя прекрасно, в общем-то, понимаю, чего она добивается.
«Как зачем! Будем писать статьи, обзоры, как я сейчас, только больше, круче, масштабнее! Можем даже не только статьи, можем публиковать истории, которые ты придумываешь: я помогу тебе, буду твоей… Как называли тех девушек, которые все записывали на машинке?»
Память напрягается неохотно.
«Машинистками?»
«Точно. Машинисткой. Буду записывать. Как жена Льва Толстого – записывать и редактировать. И честно ставить твое имя первым».
…О да. Она опять хочет заставить меня публиковаться. Но это мы уже проходили, так что сначала я стараюсь сменить тему.
«Говорят, что без его жены и романов-то не было бы».
«Не пытайся сбежать от разговора. Я верю, рано или поздно ты все равно начнешь писать. У писателей нет срока годности, они же не гимнастки».
Рука непроизвольно сжимается в кулак: и без того все сложно, за что мне ещё и это?
Кто-то великий говорил, что лучшая защита – это нападение. И я нападаю.
«Слушай, а тебе-то этот блог зачем?»
«Писать, пробовать что-то новое. Мало ли еще зачем?»
«То есть баловство?» – я просто безжалостна.
«Не надо, я абсолютно серьезно».
«У тебя любое баловство серьезное. А все остальное за бортом. Может, лучше нормальную работу подыщешь? Статьи, которые ты пишешь для сайтов, это хорошо, но какой в этом прок? Где будущее?»
Пауза. Надо вернуться к работе. Телефон опять начинает подавать признаки жизни. Очень хочется кинуть его в ближайшую стену, но коллеги поймут меня неправильно. Мне совсем не нужен выходной за свой счет.
«Ты считаешь, что то, чем я занимаюсь, это не серьезно?»
«Я считаю, что это трата времени».
Еще одна пауза, за которую я наконец начинаю разбираться в бумажках. Да сколько ж вас тут, и все, как одна, макулатура.
Телефон, вибрируя, приближается к краю. Я успеваю схватить его в последний момент. Экран высвечивает новое сообщение.
«Я от тебя не ожидала. Хорошо, ты сама свои мечты воплощать не хочешь, но другим-то в душу плевать зачем?» – фраза звучит у меня в голове непривычно обиженным тоном.
Почему не раньше и не позже? Сегодня вторник, вторник – день печальный, сегодня вовсе не пятница и даже не среда, мне нечему радоваться, я проела всю зарплату, а до новой жить еще полторы недели. Таня же знает, как меня все бесит. Ну зачем она мне пишет именно сейчас?
Я спешно пытаюсь исправить ситуацию, и мои пальцы сами набирают текст.
«Послушай, я не совсем это имела в виду…»
«Нет, знаешь, сейчас я совершенно не хочу это обсуждать».
Ну вот, она и правда обиделась. Проклятый вторник.
«Может, мне написать тебе вечером?»
«Ну, напиши, если будет такое желание».
«Хорошо. Тогда до связи. Оставим все до вечера».
Мобильный наконец занимает свое законное место справа от клавиатуры, и я погружаюсь в рутину.
***
Метро встречает меня духотой, теснотой и запахом чужого пота. Едва наступил апрель, еще даже не успело потеплеть, а люди вокруг уже начали переодеваться в легкие куртки.
Ненавижу метро. Ненавижу стоять зажатой, как шпрота в банке. Какой-то мерзкий мужик лыбится мне прямо в лицо, веря в свое очарование. Дядя, сначала тебя надо хорошенько отмыть.
Вокруг так липко и душно, что хочется телепортироваться из вагона и, не раздеваясь, встать под холодный душ.
Мой взгляд натыкается на гостя из ближнего зарубежья. Правой рукой он держится за поручень, а левое плечо оттягивает большая потрепанная спортивная сумка.
Я моргаю и ощущаю очередной приступ тошноты: нет, только не говорите, что он террорист и это моя последняя поездка. Я стараюсь не пялиться, но выходит плохо.
Моя станция – конечная, и, несмотря ни на что, я доезжаю вполне живой. На улице прохладно и светло, я останавливаюсь возле знакомого перехода и жду. Глаза, уставшие за день от монитора, видят плохо, цифры сменяют друг друга так медленно, будто издеваются. Ветерок приносит запахи весны: мокрой земли, едва пробивающейся зелени, влажных прошлогодних листьев. Солнце заливает тротуар и дорожное полотно мягким светом, и я невольно поворачиваю голову и смотрю в сторону Таниного дома. Удобно быть соседками, между нашими домами десять минут пьяным зигзагом.
Нам надо поговорить. Я не хочу заниматься писательством, но и ругаться тоже не хочу, пусть уж лучше все остается как есть.
Я иду до второго перехода: он дальше по улице и ближе к Таниному дому. Надо бы купить что-нибудь в знак примирения…
Загорается зеленый свет, я достаю из кармана телефон и начинаю переходить дорогу.
В наушниках я не слышу, как из-за поворота появляется авто. Я успеваю повернуть голову, но не успеваю отпрыгнуть, и машина толкает меня носом, водитель с перекосившимся лицом тормозит, но я уже падаю, роняя мобильный. Перед глазами проносится яркое пятно – я не успеваю понять, что это, просто вижу цвет. Все смазывается в разноцветное пятно, а потом наступает темнота.
Зрение возвращается неохотно, как будто оно мне совершенно ни к чему. Я стою посреди улицы, едва не касаясь иномарки, водитель что-то втолковывает гаишнику. По земле клубится, вздымаясь легкими барашками, полупрозрачный белесый туман, обтекающий мои ноги. Точно уверена, что не видела его пять минут назад. Я уже собираюсь подойти к водителю и сказать все, что думаю о тех, кто ездит на красный, но мне на глаза попадается телефон, валяющийся на асфальте. Точно, я же его уронила.
Вот блин, я же хотела зайти к Тане. Надо ей написать, надеюсь, телефон еще работает…
Я наклоняюсь и тянусь к трубке. Рука охотно сжимается и…
…и проходит сквозь мобильник.
Я повторяю все еще раз, потом еще и еще, и еще, и еще…
Пока мой взгляд не упирается в руку, выглядывающую из-под моего палантина. Моего палантина, накинутого на неподвижное тело. Какую-то знакомую левую руку. У меня было похожее кольцо, я его покупала на третьем курсе…
– Кто ее накрыл? – раздается голос гаишника за спиной.
– Я, – давясь, отвечает мужик. – Это ее шарфик, он рядом лежал. Она так смотрела… Я не мог…
– Понятно, понятно. О, «скорая», наконец-то.
Медики не торопясь выходят из машины. Врач спокойно трогает пульс, корчит рожу, качает головой и откидывает палантин.
Сглатываю комок в горле.
Это я.
– Жалко девку. Так, а вот и родители, по ходу, звонят, – гаишник поднимает мой вибрирующий телефон. На экране светится слово «Мама». Он отвечает на звонок. Я разворачиваюсь к гаишнику лицом, чтобы не видеть, как мое тело запаковывают в черный полиэтилен. Он невыносимо шуршит, и все внутри меня переворачивается. Шумит ветер, за моим телом захлопывается дверь «скорой». Мир делает еще один шаг в будущее.
А я – остаюсь в прошлом.
Глава 2. Место и время
В общем, я умерла.
Как в сомнамбулическом сне, не до конца понимая, что происходит, я увидела, как появилась мама. Она почти бежала, и незастегнутые полы ее пальто хлопали, поднимаясь в воздух. Доктор привычным движением, почти не глядя, выдал ей две таблетки успокоительного, а потом «скорая» уехала, забрав мое опознанное тело.
Мама почти не плакала. Может, просто не могла. Когда она отправилась домой, я на автомате пошла за ней, как будто мы снова шли из садика. Только она больше не держала меня за руку.
Уже темнело, на площадке неподалеку продолжали шуметь дети. Загорались мягким светом уличные фонари, приветливо светились окна небольшого магазинчика, где я так любила покупать сладости.
Я засмотрелась на одну из витрин, вспомнив недавно купленный десерт, и ощутила безумный приступ голода.
Конечно, я не успела ничего перехватить во время обеденного перерыва, работы оказалось невпроворот, и все мои надежды были на ужин или на Танины горячие бутерброды.
С трудом сглатывая слюну, я поспешила за мамой. Чувство голода было настойчивым, и это было странно. Хоть бы оно уже утихло…
Дверь открыл отец. Он никогда не отличался здоровым румянцем, а сейчас его лицо и вовсе было белым как простыня. Они с мамой стояли в абсолютном молчании в полумраке прихожей двумя темными силуэтами, и я, завороженная моментом, когда ничего ещё не сказано, вошла на автомате. На автомате вытерла ноги о коврик. На автомате же сняла пальто и повесила на крючок. На автомате попыталась щелкнуть выключателем… И только тут поняла, что выключатель под моими пальцами больше не работает. Я повернулась к вешалке и увидела, как снятое мной пальто медленно растворяется в пространстве, не оставляя даже пыли.
Когда родители спустя долгую мучительную минуту прошли вглубь квартиры, мне ничего не оставалось, как пойти следом. Брат сидел на кухне. На столе стояло нарядное блюдце из чайной пары с тонкой золотой каемочкой, в котором дымилась недокуренная сигарета. Отец взял ее левой рукой, затянулся и закашлялся: он давно уже не курил.
А потом начался мой персональный ад. Они стали обсуждать что случилось, из раза в раз, по кругу повторяя одно и то же: как, где, во сколько, как я там оказалась и почему? Они говорили об этом снова и снова, весь вечер и всю ночь, как будто это было заговором от внезапной беды, а мне хотелось выть и лезть на стену, потому что я больше ничего не могла сделать.
Поэтому я встала и ушла в свою комнату. Я миновала дверь, даже не заметив ее, со второго раза пристроилась на краешке кровати, стоящей напротив шкафа с зеркалом, и обмерла.
Зеркало меня отражало! Значит, меня можно увидеть! Может быть, я даже смогу что-то сказать маме? Может быть, я хоть что-то смогу?!
Пока я радовалась, дверь в комнату открылась и вошла мама. Не глядя на отражение, машинальными движениями, она включила свет, открыла шкаф, достала первую попавшуюся простынь и завесила ей зеркало.
Теперь на меня смотрели белые с синевой лилии. Мама, тихонько щелкнув выключателем и прикрыв за собой дверь, вышла в коридор, и все погрузилось во мрак.
***
Похороны пришлись на солнечный день. Все семейство собралось попрощаться со мной, пришли друзья и даже пара однокурсниц, бледных и немного потерянных. Мама решила проблему просто: она обзвонила всех, кого нашла в списке моих контактов.
Не было только Тани.
Приглашенные неловко сбивались в кучки, не до конца понимая, о чем можно говорить, пока рабочие готовили могилу к последней церемонии.
Свет безразлично очерчивал квадратный силуэт машины, внутри которой лежал гроб с моим наряженным телом. То, что от меня осталось, накрасили, одели и причесали. Я была почти готова в последний раз выйти в свет. Точнее – выйти из света.
– Боже, какое горе… Как это случилось? – спросила двоюродная тетя, прижимая платочек.
– На переходе ее толкнула машина, и она… Она упала и ударилась головой…
– Бедная девочка, – всхлипнула тетя, обнимая маму. Выражение лица мамы не изменилось ни на секунду.
Так и есть. Я всегда была слаба на голову. Кто бы мог подумать, что от какого-то удара я могу умереть. Знала бы – даже спала бы в мотоциклетном шлеме.
Мне так хотелось подойти к маме и прикоснуться, но, даже сделай я это, она бы ничего не почувствовала.
Рабочие, занимавшиеся подготовкой к погребению, переместились к машине с гробом. Один из них направился к отцу и коротко о чем-то сообщил. Отец кивнул, подошел к маме и взял ее за руку.
– Все готово.
Пока ящик с останками опускали на дно, я сожалела, что не выучилась, как мечтала в детстве, на археолога. Это было бы чертовски символично: тот, кто раскапывает землю в поисках тайн, рано или поздно отдает ей свои секреты, упокоившись в персональном раскопе. Но жизнь в целом намного прозаичней, чем хотелось бы.
– Сочувствую твоему горю, – внезапно донеслось у меня из-за спины.
– Простите? – я обернулась на голос и увидела мужчину средних лет в очках, джинсах и клетчатой рубашке.
Одежда была слишком легкой для весны.
– Тяжело смотреть на собственные похороны. Я вот не смог. Остался дома. А ты молодец, держишься.
– Спасибо, – я слабо улыбнулась. – По правде говоря, на одном честном слове держусь…
– Понимаю. Меня зовут Денис.
– Катя.
– Все пришли?
– Нет… Одного человека… не хватает.
– Знаешь, похороны – это непросто для всех. Не каждый может вот так прийти, для некоторых это большое испытание. Но те, для кого ты был важен, приходят навестить потом, в одиночестве. Ты не переживай, обычно нужно просто подождать.
– Надеюсь… Может, ты мне скажешь. Я умерла, мое тело только что закопали, от меня ничего не осталось, но… Я все еще хочу есть. Это нормально?
– О да. Это как фантомные боли: остаточные ощущения. Твоя нематериальная часть запоминает последнее сильное физическое ощущение и транслирует его еще некоторое время.
– Тогда, должно быть, лучше всех приходится тем, кто умер во время секса, – ляпнула я, не подумав, и поспешно прикусила язык.
Денис расхохотался.
– Да, наверное, но я лично пока таких не видел. Это все равно что выиграть джек-пот – большая редкость. Не волнуйся, чувство голода пройдет.
Он немного помолчал и перевел тему.
– Пойдешь на поминки?
– Думаю, нет. Я уже все слышала. Я знаю, что будут говорить, что мама будет беззвучно плакать, что меня назовут замечательной, славной девочкой.
– Что, ничего другого не вспомнят?
– Боюсь, нет.
– Тогда остаться тут не худшая идея. Могли бы хоть фантазию проявить.
– Да уж. Я лучше подожду. Сколько там положено ждать опоздавших?..
***
Время вело себя со мной странно. Три первых дня после смерти, которые я провела дома, были до того насыщены, что слились в один сплошной кошмар из страданий моих родственников и бессмысленных, но привычных действий. Мне было душно и жарко, хотелось ветра и свежего воздуха, которого не было в этом измерении. Помню, как меня довели до исступления разговоры и, что хуже, молчание родителей и я, не выдержав, пошла умыться.
Я очнулась, когда пыталась повернуть кран, а руки проваливались сквозь блестящий металл. Ладони не могли коснуться воды, а обувь по середину подошвы проваливалась в пол. Я старалась об этом не думать, но каждый день складывался из таких деталей, иголками впившихся в память и твердившими: никогда, никогда больше, ты никогда больше не сможешь, никак, даже не пытайся…
Теперь же все слилось в один бесконечный разговор. Солнце вставало и снова садилось, а диалог все не заканчивался. Уже который день мы наворачивали круги, не удаляясь особо от моей свежей могилы. Я была обескуражена внезапным появлением компании и в то же время очень рада: я не хотела оставаться одна.
– А если хочется, например, зубы почистить? – мы гуляли по кладбищенской аллее.
– Это тоже нормально, – спокойно ответил Денис, протирая очки. – Это одна из доведенных до автоматизма привычек. А привычка, вредная или полезная, сопровождает нас и в жизни, и после нее. А иногда привычку надо, наоборот, заново вырабатывать. Например, общественный транспорт. Как ты добиралась до кладбища?
– Пешком, – буркнула я, понимая, что сейчас окажется, что был способ и получше.
– Я тоже. Этот фокус нужно осваивать постепенно. Если приноровиться и вовремя вспомнить, что вот эта железная коробка должна тебя куда-то везти, то ты к ней как бы примагничиваещься и едешь, как все нормальные люди. Но это не всегда получается сразу. От нас с тобой остались только сознание и подсознание или их части. Они многое помнят, но осознание, прости за каламбур, что старые навыки больше ни к чему и нужны новые, к ним еще не пришло.