– Да, паскуда, никак не проходит. Налей, а?
– А платить чем будешь?
– Так я это… на работу устроюсь, верну.
– Ну, смотри, – не особо заботясь о честности пьяницы, ответил бармен.
Он протянул руку в сторону крана, и на мгновение в ней блеснуло стекло. Спустя еще секунду пьяница ушел в дальний угол, сжимая в своей руке пустоту. Я, наоборот, подошла к стойке.
– Как ты… Как вы это сделали?
– А ты новенькая, что ли?
– Да, я тут впервые. Что это было?
– Это? Это был Василич. Он лет шесть назад серьезно перебрал и окочурился. С тех пор его мучает похмелье. Это было его любимое заведение, он тут каждый вечер торчит. Пару лет назад у меня сердечко не выдержало, и я тоже преставился. А когда решил проведать работу, увидел, как он тут вопит у барной стойки, что все мудаки сраные и не наливают. Он меня сразу узнал. Походу, некоторые клиенты становятся вечными. Я бы предпочел, чтобы тут было больше новеньких, таких как ты, например, симпатичных. А то с этими алкоголиками мне говорить уже не о чем.
– Спасибо. А этот фокус, он ему правда помогает?
– Не то чтоб сильно. На сутки хватает.
– И много тут таких?
– Штук двадцать постоянных.
– И все они «пьют»?
– Не, пьет тут только Василич. Остальные трындят. Им обстановка нравится. Но если воображение богатое, можешь попробовать, я и тебе налью. За счет заведения, – он расплылся в улыбке, получая явное удовольствие от ситуации. – Хочешь?
– Да нет, я, боюсь, таким воображением не отличаюсь. Можно, я еще посижу тут? А вы мне о чем-нибудь расскажете…
Спустя трое суток я все же покинула бар. Бармен Дима сказал, чтобы я возвращалась в любое время, он на посту неотлучно. Я его обнадежила.
Оставался последний вариант, до которого я смогла додуматься. И на этот раз я нашла то, что мне нужно.
Сегодня в темном зале было полно пустых мест. Рекламу уже прокрутили, и теперь начинались первые титры. Я настроилась и приготовилась смотреть на чудеса синематографа, снятого почти по заветам мистера Ферста.
***
Кино спасало мое существование. Я пришла в киноцентр два года назад и с тех пор не выходила, просматривая и по новой пересматривая фильмы. Сначала вникала в сюжет, потом разглядывала детали, затем искала косяки монтажа, и первый год мне не было скучно. Возможно, дело было как раз в отсутствии скуки, а, может быть, в чем-то еще, но чувство голода, преследовавшее меня уже столько времени, сошло на нет, и я даже не успела заметить, когда. Я решила, что это положительный эффект от просмотра кино – должна же была от него быть хоть какая-то польза.
Но все хорошее имеет свойство кончаться. Этот фильм я уже успела посмотреть трижды.
Внезапно сбоку пробралась троица друзей.
– Это ж не наши места, – раздался шепот в темноте.
– Забей и садись, – донеслось в ответ, и кто-то плюхнулся прямо на меня.
Я привычно поморщилась и встала. Да, я уже поняла, что если подождать немного, то вполне можно продолжить сидеть на прежнем месте, невзирая на нежданного компаньона, только ради этого фильма я терпеть не собиралась.
Сильное когда-то ощущение боли от соприкосновения с живым человеком ослабло, будто я переборола травму: вместо пробирающего насквозь холода осталось только легкое пощипывание, неприятное, но терпимое.
На улице было светло и солнечно. Сегодня очередная годовщина моей смерти.
Это был подходящий повод навестить собственную могилу.
За время моего отсутствия успели поставить памятник: безвременно ушедшей от родных и близких. Теперь мои персональные квадратные метры выглядели вполне прилично по кладбищенским меркам. Рядом с памятником лежал букет оранжевых георгин, моих любимых цветов. Местные завсегдатаи сказали, что Денис не возвращался, зато в лицах и красках поведали, как прошла установка памятника.
Я едва успела устроиться на надгробии, как мое уединение прервал посетитель.
– Привет, сестренка, – брат был какой-то бледный, но в целом выглядел здоровым.
Припомнив, как он отзывался обо мне в последний раз, я понадеялась, что он не собирается присоединяться к моей мертвой компании в ближайшее время: сестринской любви после его слов хватало ровно на то, чтобы не желать ему ничего плохого.
Он немного помялся, смущенно оглядываясь по сторонам, и положил к подножию букет с желтыми георгинами. Теперь их было два, оба даже в одинаковом целлофане.
– Прости, оранжевых не было, надеюсь, желтые подойдут. В общем, у меня все хорошо. Я работаю в магазине музыкальных инструментов и выступаю время от времени, скоро буду записывать новый альбом. Вот. Но это неважно. В общем, у меня будет ребенок. У нас с женой, в смысле. Осенью родится. Я пока не знаю, мальчик или девочка. Я бы хотел, чтобы ты об этом знала… Мне показалось, надо тебе сказать… Как-то… Так что у тебя будет племянник или племянница, – он неуверенно улыбнулся и взглянул на фотографию на памятнике. – Тебя бы звали тетя Катя или даже, может, мама Катя…
Он запнулся и продолжил:
– Я много думал о тебе. Я надеюсь, что там, где ты есть, у тебя будет второй шанс. Удачи. Увидимся.
А потом он развернулся и ушел, по привычке засунув руки в карманы.
– Второй шанс, да? Ты в первый раз пожелал мне что-то действительно стоящее, – сказала я ему в спину.
Дни на кладбище проходили спокойно. Спустя пару месяцев я перезнакомилась с соседями. К концу второго года – знала уже почти всех. Среди призраков было не так уж много «перекати-поле»: многие оставались у своих могил, чтобы слушать тех, кто к ним приходит.
Елизавета Михайловна, почтенная старушка, почившая лет десять назад на восемьдесят девятом году жизни, была как раз из «оседлых». Ее могила находилась дальше по аллее и была обустроена в соответствии с кладбищенским фэн-шуем: цветы, скамеечка, красивая ограда.
– Елизавета Михайловна, к вам можно? – я вежливо откашлялась, привычно заменяя этим звуком стук. Пожилая дама, сидевшая на лавочке под жасмином, подняла голову. Ее давно уже повзрослевшие внуки ежегодно заботливо подрезали кусты, которые с каждым годом старались захватить все больше пространства.
– Конечно, милая, садись, – она похлопала по месту рядом с собой.
Стоял июль, и воздух дрожал, раскаленный летним солнцем. Жасмин цвел, и время от времени я обманывалась, считая, что и правда чую его одуряющий запах.
– Ты сегодня уже совершала прогулку?
– Нет, думала вечером пройтись.
– Вот как! А я вот только собираюсь.
– Если можно, я тут посижу.
– Да, конечно, дорогая, сиди сколько захочешь, – старушка поднялась на ноги и неторопливо направилась по аллее.
В тени жасмина было спокойно. Тень от листьев скакала по могильной плите, и камень под ней становился из серого черным и тяжелым.
Мне нравилось лето. В это время года все сущее, изнывающее от жары, замедляло свой бесконечный бег, и время людей, попавших под солнцепек, тянулось почти так же медленно, как мое.
Расслабившись, я занялась привычным делом: принялась придумывать истории.
Мне доставлял удовольствие сам процесс. Я все еще сочиняла их для себя, только теперь то и дело представляла, как зачитываю с журнальной страницы новый рассказ родным.
Они никогда не знали о моем увлечении, и рассказывать я не рвалась. Считала, что, даже если бы они знали, им было бы все равно. Но, сидя среди могил, я раз за разом воображала то, чего никогда не было и уже не будет.
Вытянув ноги и отмахнувшись от унылых мыслей, я задумалась о другом: что бы я делала, если бы у меня был еще один шанс?
Я почти успела придумать ответ, но меня прервал чей-то плач. Я выглянула на аллейку.
– Дедушка, что мне делать? – Перед могилой по диагонали стояла молодая девушка. Вся ее фигурка тряслась, а голос растворялся во всхлипах, теряя половину слов. – Что мне делать? Я так хотела… Как ты… Стать писателем, но у меня ничего, совершенно ничего, совершенно никак, абсолютно ничего не выходит… В какой-то момент мне показалось, что все идет как надо и у меня получается, но… Я не знаю…
Она поежилась и обняла себя за плечи.
– Я не знаю… Может быть, это просто не мое. А что тогда мое? Я бы попробовала еще раз, но что мне делать? Дедушка, ты всегда был таким мудрым, ты бы мне подсказал, и мне больше не с кем посоветоваться… Я так хочу исполнить свою мечту… Или хотя бы найти новую… Мне нужна твоя помощь, мне нужно хоть что-нибудь, хоть какой-нибудь знак, малюсенький… Что угодно… Пожалуйста…
Старика, приходившегося ей родственником, на месте не было, и я, по-моему, не видела его ни разу. Наверное, он был и правда мудр (надпись гласила: «Ученый, Публицист, Человек, открывавший новые горизонты»), только вряд ли смог бы ей что-то подсказать.
Она выглядела совершенно потерянной: сведенные плечи, опущенная голова и растрепанные волосы даже среди длинного ряда надгробий казались средоточием горя. Памятники ничего не чувствуют, чувствуют те, кто перед ними стоит.
Как бы много я могла отдать за то, чтобы у меня тоже была возможность вот так сказать: я хочу исполнить свою мечту, помоги мне…
В порыве сочувствия я вышла из уютного цветника Елизаветы Михайловны и опустила руку ей на плечо. Я хотела ее подбодрить. Она, как и я, хотела сочинять истории, и это делало ее единственной «своей» среди всех встреченных мной живых.
И я никак не ожидала, что она подпрыгнет как ошпаренная.
Она обернулась, и я увидела ее лицо – бледное, с кругами под глазами, заплаканное. Думаю, кроме успокоительного, ей бы не помешал хороший сон.
– Дедушка?..
Ветер за моей спиной зашелестел ветками жасминовых кустов, срывая облетающие лепестки.
Девушка побледнела еще сильнее, развернулась и спешно направилась к выходу.
Пару секунд я глядела ей вслед, потом всмотрелась в свою правую ладонь.
Такого еще не было. Обычно контакт с живыми людьми ощущала только я. А это точно должно что-то значить.
Я припустила за ней бегом.
– Милая, ты куда так торопишься? – с удивлением воскликнула владелица жасминового куста, когда я пронеслась мимо на полной скорости.
– Елизавета Михайловна, я отправляюсь по делам! Будет время, заскочу проведать!
– Удачи, дорогая моя! Удачи! – донеслось мне в ответ.
Я нагнала ее уже у ворот. В кармане у девушки зазвонил телефон. Не разобравшись с управлением, она включила громкую связь. Девичий голос настойчиво спросил:
– Кать, ну ты где? Ты когда будешь?
Пока девушка решала разбиралась с мобильным, я улыбнулась.
Ну что же, надеюсь, наше соседство будет полезно и мне, и моей тезке.
– Я обязательно дам тебе какой-нибудь знак, вот увидишь. И не только знак. Только подожди немного.
Мы вышли за пределы кладбища, и спустя сотню метров его уже было не разглядеть за деревьями и кустами.
Глава 3. Соседи
После переезда я стала чувствовать себя намного лучше.
Квартира, где Катя жила с семьей, была не слишком большой, но уютной: чувствовалось, что люди живут на одном месте долгие годы. Стены покрывали обои приятных теплых светлых тонов, так что комнаты типичной хрущевки казались не такими уж тесными.
Мама и отец девушки работали, сама она училась на журфаке. Собственные призраки здесь еще либо не завелись, либо предпочитали активное времяпрепровождение, так что квадратные метры были полностью в моем распоряжении. В жизни владельцев квартиры не было ничего примечательного.
Кроме меня, разумеется.
А вот для меня главным открытием стала Бася.
Бася была трехцветной кошкой, которую, судя по имени, в детстве приняли за котика и назвали Барсиком. Как и все кошки, она ела, спала, точила когти о мебель и справляла нужду. А еще она видела меня. Это было приятно и неожиданно: в моей старой квартире не было кошек; стоило мне оказаться в одном помещении с кошкой, я начинала чихать. После аварии я не искала общения в принципе – не то что с кошками, даже с людьми. А теперь оказалось, что смерть – лучшее лекарство от аллергии.
Если я пристраивалась на кресло, черно-рыжая немедленно усаживалась рядом. Сквозь ее мохнатое тельце мои руки проходили так же, как и сквозь все остальное, но после контакта шерсть вставала дыбом от статического электричества. Это делало Басю безмерно счастливой, так что она обращала ко мне свои зеленые глаза и принималась громко мурчать. Смерть и кошки действительно сочетались неплохо.
Наладив контакт с единственным, кто мог меня видеть, я решила, что пора выяснить, что из себя представляет тезка. Я в полной мере почувствовала себя шпионкой и принялась следить. Хорошо хоть могла себе позволить не торопиться. Мне хотелось узнать, что за человек моя тезка, чем живет, да еще понять, в какой момент она сможет меня заметить или услышать. В конце концов, решила я, у нас много общего – она человек и я человек, только без контейнера.
Наше соседство началось летом. Вскоре я познакомилась со всеми ее друзьями и поняла, что девочка плохо умеет общаться с людьми. Она всячески уклонялась от новых знакомств и с трудом поддерживала старые – в общем, делала все, чтобы стать затворницей. Родителей это тоже беспокоило, так что обстановка в доме порой бывала напряженная.
Потом лето кончилось, и оказалось, что Катя учится на втором курсе. Я каталась с ней на учебу, слушала лекции (это было довольно интересно, хотя, возможно, дело в том, что мне не светили экзамены), ходила за покупками и встречалась с подругами, кстати – намного активней, чем летом. Катюша показала себя пугливой: для того, чтобы что-то сделать, ей мало было одного желания, ей еще был нужен повод. Поэтому, отправляясь на учебу (железный аргумент перед собственным страхом), она после пар могла оказаться где угодно.
Конец ознакомительного фрагмента.