— Очнись, балбес, — говорил он себе в зеркало. — Ты вор. Ты грабитель. Ты свободная личность. Никто и ничто не способно остановить тебя! Ты можешь покалечить и убить кого угодно и даже не чувствовать угрызения совести при этом и после этого. Ни одна баба тебя не привлечет ни красотой, ни сексуальностью. Даже эта кошка!
«Но ведь она совсем другая, — сразу же вступал в монолог глубокий внутренний голос. — Она не такая, как Гигглс или Петуния». И это была правда — Кэтти-Блэк совсем не походила ни на одну из жительниц Хэппи-Долла. Словно сама природа наделила ее чем-то особенным, уникальным, естественным. Эта черная гладкая шерстка, это белое «жабо» с рыжими краями, эти ушки, носик, клычки, лапки… Все в ней было какое-то другое. Даже характер у нее был иной. Енот в шляпе был в глубине души уверен, что она не только пугливая и необщительная, у нее есть и другие черты, которые пока еще ему не известны.
В конце концов, Ворюга перестал сражаться с самим собой и со своими чувствами. Он решил больше не тянуть и не мучить себя, а сразу же сделать первый шаг. Для этого он сходил в цветочный магазин, по-тихому украл букет роз (причем в спешке он не сразу заметил, как взял самые колючие) и, вернувшись, стал приводить себя в порядок. Он почистил шляпу, выровнял все неровности на ней, а потом принялся и за себя: вымылся, вычистил и пригладил свою шерстку, даже надушил свою полость рта каким-то украденным одеколоном. Это заметил Лифти. Он с самого утра наблюдал за своим братом и был очень недоволен его поведением. Но как только старший енот уже собрался уходить, Хитрюга преградил ему дорогу и спросил:
— Куда это ты так намылился?
— Ты о чем? — нос наконец-то у Шифти зажил, и теперь он мог нормально изъясняться.
— Брось притворяться, я вижу, — Лифти указал на цветы. — Признайся, ты к кошке?
— Ну да. А что?
— Да ничего, — енот без шляпы слегка повысил голос. — Слушай, я понимаю, ты старше меня, все такое, но я просто не могу больше стоять в стороне. Эта шельма на тебя слишком сильно влияет.
— С чего ты решил?
— А с того, что ты вдруг стал вести себя по-другому. И заметь, это уже не первый день. Все началось с того самого письма от некоего Билли-Дога. Помнишь, этот Дог писал кошке что-то утешительное, а потом кулон ей прислал?
— Ну?
— Что «ну»? Ты тогда тут же решил вернуть эту побрякушку хозяйке. И даже не потрудился объяснить мне, своему родному брату, почему ты так решил. А когда она нас застала врасплох, ты даже не вырубил ее, а меня ни за что выругал.
— Ты ей нос разбил, — заметил Шифти. — Причем вдрызг.
— Я тебе уже объяснял, — терпеливо продолжил Лифти. — Это у меня вышло на автомате.
— А вот когда я тебя позавчера припер к стенке на кухне, ты вообще ничегошеньки мне не сделал.
— Просто от тебя я такого не ожидал и был, честно сказать, в замешательстве. Ладно, не об этом речь. В общем, подытожим: мне абсолютно, совершенно не нравится твое поведение. Ты что, собрался на свидание с этой кошкой? Решил этой бабе предложение сделать? Не молчи!
Но Ворюга сам уже не знал, что ответить своему брату. В принципе, тот был прав: поведение енота в шляпе было слишком странным и необъяснимым. Словно это был и не сам Шифти, словно им кто-то управлял со стороны. «Черт возьми, да что же это на меня нашло?! — подумал снова старший брат. — Что я, действительно, засмотрелся на эту шельму? Как будто она особенная из себя вся такая». Он посмотрел на младшего брата, в его изумрудные глаза. Тут его буквально осенило. Он улыбнулся и сказал:
— Знаешь что, ты прав. Я сейчас же пойду к этой кошке и выскажу ей все, что о ней думаю. Пошлю куда подальше, унижу, а уж потом и вовсе затопчу ее в грязь.
— Вот это по-нашему, — довольно сказал Лифти. — Только ты недолго, хорошо?
— Я уж постараюсь. У меня, кстати, есть один план на ограбление. Приеду — расскажу.
С этими словами Шифти поправил свою шляпу, подумал и пошел пешком в сторону общежития. Все равно идти было недалеко, к тому же по пути он решил заскочить как раз в то самое место, которое он планировал обчистить вместе с братом. То есть в дом Флиппи. Конечно, енот понимал, что сам хозяин дома очень опасен, сам как-то раз испытал на себе всю силу этого медведя, когда они его грабили в канун Нового Года. Но устоять перед всеми дорогими штуками, что хранились у ветерана в его доме, было просто невозможно — глаза разбегались, а руки сами все загребали.
Кэтти-Блэк проснулась, открыла рот и вздохнула, поскольку ее нос был чем-то забит, и было невозможно дышать. Подушка оказалась мокрой — видимо, кошка плакала во сне, причем очень много. Подняв голову, она попыталась вспомнить все события вчерашнего дня. Про то, как она сунулась в порт, чтобы просто понаблюдать за выдрой, а он решил показать ей весь пляж, несмотря на ее сопротивление и страх. Как она увидела того самого медведя, который впал в бешенство, едва завидев ее. А потом… Тут воспоминания обрывались, образовывался какой-то странный провал, будто в этот самый момент Кэтти-Блэк просто потеряла сознание, а потом проснулась у себя дома в постели. «Странно, — подумала она. — Почему я ничего не могу вспомнить?».
Она встала, пошла мыться. Когда она сполоснула лицо водой и посмотрела на себя в зеркало, ей очень не понравился свой собственный вид. Личико было бледно, хотя из-за черного окраса нельзя было различить. Под глазами образовались мешки и синяки, складывалось такое ощущение, что кошка не спала несколько ночей. Нос стал сухим, что тоже было неестественно. Шерстка на щеках в виде бакенбард всклокочилась, спуталась с усами. «Жабо» на груди точно так же превратилось в набор мочалок, в них запуталась золотая цепочка с кулоном. Дышать кошке было немного больно и трудно, словно ее легкие были чем-то заменены. Пощупав себя, Кэтти-Блэк обнаружила в области правой подмышки небольшое вздутие.
— Все, — сказала она себе. — Это финиш. Пора уже заканчивать с затворничеством и замкнутостью. А то так недалеко и до болезни. Да и друзей у меня так и не появилось… Хотя вряд ли я с ними смогу сблизиться. Кому я такая нужна: пугливая, замкнутая?
Кэтти-Блэк тут вспомнила, как в отрочестве, когда она ходила в школу, она была «козой отпущения». Все над ней измывались и дразнили за черный окрас, шушукаясь у нее за спиной: «Черная кошка — к несчастью и невезению!». А если что-то такое и происходило, и при этом несчастная кошка оказывалась рядом, все обязательно восклицали: «Ха! Бог шельму метит, вот и пришла причина всех наших бед!». Тогда у нее не было другого выхода, как просто молчать и терпеть, терпеть все выпады в ее сторону и не обращать на это никакого внимания. Похоже, именно тогда она и утратила свой навык общения практически полностью.
Тяжело вздохнув, она собрала свой рюкзачок, поскольку планировала сегодня выйти на целый день из своего номера, оглядела свою комнату, в которой Кэтти было спокойно и уютно в этом странном городке, а потом в пустом коридоре послышался звук запирающегося замка и звон ключей.
На улице, прямо у входа в общежитие кошка остановилась и задумалась. А куда идти-то? Где ей искать контакт? И главное, с кем? Правильно ли она поступила, решив, наконец, показаться всем? Может, стоило остаться у себя и переписываться с Билли-Догом, единственным живым существом на планете, который как никто другой понимал ее? Но потом она встряхнула головой, передумала и зашагала к парку, тому самому, где она впервые увидела Флиппи. «Возможно, — думала она. — Не только этот безумный вояка гуляет там. Может быть, встречу кого-нибудь другого. А если нет — что ж, будем аккуратны с этим ветераном. Кто знает, может, он просто себя не контролирует, и ему нужна помощь?».
Где-то с такими мыслями она шла по тротуару пустой улицы.
Парк был слишком большой для Хэппи-Долла, но все-таки относительно мал по сравнению с Центральным Парком Хэппи-Биг-Тауна (как позднее отметила Кэтти). И не очень популярный среди жителей. Конечно, тут и там встречались отдельные зверушки, но они были редки. Чаще всех тут можно было встретить Папашу со своим Малышом, а также Флиппи. Медведь-отец играл с ребенком, постоянно отслеживал каждое его движение, лишь изредка прерывался на трубку или газету. Сам же медвежонок от души смеялся, а при виде кошки весело помахал ей своей ручкой. Прапор же прогуливался неподалеку. Он шел по узкой тропинке и о чем-то думал. Кэтти-Блэк, едва завидев его, тут же свернула на более широкую аллею. Хоть она и плохо помнила, чем кончился ее вчерашний день, но она все так же помнила, как этот ветеран был в состоянии аффекта после ее фотовспышки, да и вчера тоже.
Кошка шла и оглядывалась. Еще ни разу за всю свою жизнь она не видела таких парков. Даже Центральный Парк в Хэппи-Биг-Тауне, и то не скрывал своей ненатуральности. А тут… Тут как на Аллее Скорби на Северном Кладбище, деревья боролись с асфальтированными тропинками и прочей культурой. Однако сами дорожки и скамейки как-то очень гармонично вписывались в эту природу и практически не резали глаз, не бросались случайному взору. Кошка даже не заметила, как асфальт перешел в гальку, а потом дорожка и вовсе превратилась в проторенную кем-то тропинку, ведущую куда-то вдаль леса. Повсюду летели семена, и это предвещало скорое начало осени. Кое-где на ветках виднелись пожелтевшие, даже высохшие листья. Словом, природа уже начала готовиться к сентябрю, одновременно радуя глаз прохожего своим новым нарядом и новыми запахами.
Кэтти-Блэк добрела до полянки и остановилась. Там кто-то был. На самой лужайке была всего одна скамейка, на ней сидел фиолетовый бобр. Со спины нельзя было разглядеть, был ли это подросток или же ровесник Кэтти (ей, кстати говоря, было двадцать шесть лет). Кошка не стала долго гадать. Робко подошла к скамейке и села с другой стороны, прижимаясь к краю, словно боясь побеспокоить незнакомца. Но тот заметил такое поведение. Повернулся лицом к кошке, улыбнулся, и ей пришлось невольно поморщиться от увиденного: из-под повязки на правом глазу виднелась засохшая струйка крови; на левой щеке виднелся шрам, заклеенный пластырем; правая щека имела продолжение разреза рта, из-за чего казалось, будто незнакомец ухмыляется; одного переднего зуба не было.
— Привет, — сказал бобренок.
— Привет, — тихо ответила Кэтти-Блэк. — Что с твоим лицом?
— Ах, это, — с ноткой равнодушия начал бобренок. — Это мне два здешних грабителя сделали. Хорошо, что в живых хоть оставили. Позавчера сделали. А ты — Кэтти-Блэк, да?
— Да, — удивилась кошка. — Откуда ты знаешь?
— Ну, мне про тебя Гигглс и Петуния рассказывали.
— Это розовая бурундучиха и синяя скунсиха?
— Ну да.
— Тогда ты — Тузи? Они говорили мне о тебе вкратце.
— Да. Меня так зовут. Еще Зубастиком иногда называют, мне лично все равно. Эти имена, в принципе, означают одно и то же. Что ж, Кэтти-Блэк, будем знакомы, — с этими словами бобренок протянул руку кошке.
Она не сразу, но пожала. По правде говоря, ей еще ни разу не удавалось так быстро завести с кем-либо знакомство, так что неудивительно, что она была немного растеряна. Над полянкой воцарилось молчание. Ни Тузи, ни Кэтти не решались первыми заговорить. Они просто смотрели на впереди стоящий лес и слушали музыку природы. Каждый испытывал разные чувства. Зубастик получал от этого какое-то нежное удовольствие сродни тем самым уютным посиделкам со своим кумиром за чашкой чего-нибудь горячего. У кошки же вдруг защемило в груди от нахлынувшей печали и тоски по родному дому, где она росла со всей своей родней. Она бы заплакала, но она сдерживала слезы. Она давно научилась не плакать на пустом месте, только если ей было очень больно физически или слишком грустно, чтобы сдерживать внутри себя все наболевшее.
— Так почему ты сюда приехала? — как бы между прочим спросил Тузи.
— А? Что? — Кэтти-Блэк не поняла вопроса.
— Я говорю, почему ты приехала в наш город? — повторил Зубастик свой вопрос.
— Просто так, — ответила кошка, пожимая плечами.
— А все-таки? — не унимался бобренок, он явно был настроен раскрутить новую знакомую на разговор и раскрепостить ее.
— Я просто хотела найти себе место, где я могла бы спокойно жить одна.
— Разве тебе плохо было там, откуда ты приехала?
— В Хэппи-Биг-Тауне? Не знаю. Было как-то… Суетно. Все постоянно куда-то спешили, торопились, ни у кого не было свободного времени и личной жизни.
— Значит, ты только из-за этого сюда переехала?
— Не только.
— А почему же еще?
— Меня уволили.
— Ой, — осекся Тузи. — Прости, я не знал…
— Ничего, — очень спокойно ответила Кэтти-Блэк.
— А кем ты работала, если не секрет?
— Судмедэкспертом и патологоанатомом в отделении полиции.
— Судмед… Чего? — Зубастик не понял почти ничего из ответа своей собеседницы.
— Я определяла время и причину смерти жертв. Проще говоря, работала с трупами, — все таким же спокойным голосом говорила кошка, как будто она рассказывала не о своей необычной профессии, а о том, что она любит пить чай по вечерам.
— Господи, — поморщился бобренок. — И тебе… Не было страшно?
— Чего бояться? — спросила Кэтти-Блэк. — Смерти? Она повсюду, каждый день на Земле кто-нибудь умирает. Трупов? Так это неизбежно, все мы хотя бы раз в жизни видим мертвое тело, например, своих родных на похоронах. Нападения? Ну да, этого можно опасаться. Но когда ты тысячу раз встаешь перед угрозой быть убитым тем самым оружием, которым убили обследованный тобою труп, то этот страх сам собой отпадает, на его место встает лишь осознание неизбежного. Ведь все мы рано или поздно умрем, и не важно, как сложится судьба, от нас ничего не останется, кроме сгнившего тела.
Тузи больше не стал спрашивать кошку. Не то чтобы он очень испугался речей, или же они ему очень не понравились, он просто перестал спрашивать. Однако по спине все равно пробежал легкий холодок. Последний монолог новой знакомой был полон депрессивных мыслей, которых обычно придерживались эмо. Однако сама собеседница не походила на представительницу подобной субкультуры, несмотря на свой черный окрас. Бобренка вдруг осенила одна не очень веселая мысль. Что если у кошки не было друзей вообще, с кем бы ей было чем делиться? Что если у нее детство прошло очень печально? И может быть, она просто ищет сейчас себе новые знакомства, просто не знает, как нужно общаться?
Если бы Зубастик был чуть более сообразителен, он бы понял, что был абсолютно прав. Однако сейчас он об этом не догадался. Бобренок повернулся к Кэтти-Блэк, взял ее за руку и спросил:
— Слушай, а давай мы сейчас пойдем к Расселу? Я как раз к нему должен был прийти сегодня, он мне обещал показать, как клеить модель корабля. Побудешь с нами, познакомишься с выдрой! Он очень хороший и компанейский, он тебе понравится.
Кошка была удивлена таким поведением нового знакомого. Она-то думала, что на ее монологе все их знакомство закончится. У нее и в мыслях не было, чтобы кто-нибудь приглашал ее в гости к кому-то другому. Поэтому она ответила не сразу. Вытащила свою руку, посмотрела в лесок и задумалась. «Стоит ли мне вообще идти к этому выдре? — размышляла она. — Хотя с другой стороны, что я теряю от похода в гости? Ничего. Наоборот, у меня может появиться новый друг. В конце концов, этот пират очень интересен мне, давно хотела с ним поговорить».
— Хорошо, — сказала она. — Я не против. Но у меня один вопрос.
— Какой?
— Он живет в порту?
— Нет. Его дом расположен в другом месте. А почему это тебя так интересует?
— Я боюсь во… Во… — Кэтти-Блэк силилась выговорить слово «воды», но фобия была слишком сильна.
— Понял, — сказал Тузи. — А ты что, знаешь о нем что-то?
— Я его пару раз видела. Вчера, когда я за ним наблюдала, он подходил ко мне, заговаривал со мной и пытался показать мне свой порт.
— Все, понятно, — повторил подросток. — Не волнуйся, хоть Рассел и работает там, живет он совсем в другом месте. Однако его дом все равно походит на корабль. Пошли, может, познакомишься с ним поближе.
С этими словами бобренок снова взял кошку за руку и повел из парка. Кэтти-Блэк послушно шла за ним, при этом она все время о чем-то думала и бормотала себе под нос. Зубастик не стал спрашивать, что именно она себе говорила. Он как-то сразу осознал, что он один из своей новой знакомой вряд ли вытащит сейчас всю интересующую его информацию касательно нее. Поэтому-то он и воспользовался приглашением Рассела, поскольку надеялся на то, что выдра, будучи приблизительно ровесником кошки (может, даже чуть старше нее), сможет разговорить ее. Так они шли молча всю дорогу, не обмениваясь друг с другом ни единым словом, и добрались до дома выдры.