– Да. Конечно. Спасибо… Спасибо, Лариса Кирилловна!
***
Машина дернулась. Очнувшись от воспоминаний, Петр заметил, что приборы один за другим начали отключаться. Он схватил мобильный телефон, заранее выложенный из кармана на пассажирское сиденье. Поздно. Сообщение, которое он собирался отправить Кире («Я люблю тебя, доченька! Папа») мигнуло на экране и пропало. Эх, а телефончик Киры они, кажется, позабыли дома! И хорошо. И пусть.
Теперь остановились уже и наручные часы: он въехал в зону Цели. Петр знал, что здесь это бесполезно, но все же крепче сдавил руками рулевое колесо. Через триста метров перед ним возник Тоннель. Нога на педали газа ушла в пол, хотя никакой нужды в этом не было – машину закручивало по спирали. Дыхание затруднилось, все мышцы невероятно напряглись, вены на лбу и руках вздулись, кожа чуть не лопалась. Петр сжал зубы и застонал – невыносимая боль раскалывала череп, застилая глаза красной пеленой. Еще несколько секунд он мысленно прощался с Кирой, а потом окружающий мир исчез.
Евдокия
Евдокия Фаддеевна пела. Окучивание картошки – долгое и скучное занятие – с песней шло гораздо бодрее. Мишку не допросишься помочь, а отец совсем старенький стал. Евдокия Фаддеевна с утра облачилась в братнин зеленый рабочий комбинезон, отцовские резиновые рыбацкие сапоги и Мишкину панаму, которую племянник носил в дошкольном возрасте. Панама давно выгорела на солнце, так же, как и выбившиеся из-под нее волосы Евдокии Фаддеевны. Евдокия Фаддеевна затянула «завывательную» песню популярной у молодежи группы Мумий Тролль: «Как бы тебе повезло, моей невесте…». Через межу приковыляла брюхатая Шлянда и, подмяукивая, начала тереться о сапог. Евдокия Фаддеевна рассмеялась – надо же, привлекла своим пением кошку! Она оперлась на черенок тяпки и потянулась к карману за носовым платком, чтобы отереть лицо.
В доме тихо, Лиза спит и поспит еще часочек, надеялась Евдокия Фаддеевна. Мать то ли вяжет, то ли дремлет. Отец пошел к Лукьяновым баню топить. Мишка – лодырь, но рыбку для Шлянды ловит регулярно, потому что добрый. И компанейский – вечно носится где-то с ребятами. Евдокия Фаддеевна живо представила себе ребят, о которых утром взахлеб рассказывал ей племянник. Лукьянов-внук заносчив, весь в покойного отца, но умный, чертенок, не по годам. А теперь приехала и Кира – странная, с раннего детства задумчивая девочка. Годы работы учительницей в деревенской школе сделали Евдокию Фаддеевну очень наблюдательной. Что-то такое чувствовала она в этой внучке-Кроль, рассматривая фотографии, которые частенько демонстрировала Кроль-бабушка, что-то необыкновенное, чему не было определения. Редкий контраст в ее внешности – блондинка с темными глазами – делал девочку одновременно очень привлекательной и уязвимой. Варвара Нефедовна дала как-то понять, что Кира даже не осознает, в какую красавицу может вырасти – Лариса-то была ослепительна, а дочь очень похожа на мать! Конечно, больше «мастью», черты лица у нее точь-в-точь как у Петра. Но ведь и Петр…
***
Жарко. Заканчивается май месяц. На перемене ребята высыпали на улицу. Скоро наступят каникулы, а вместе с ними – «страда». Это слово Дуня Лисицына выучила благодаря поэту Некрасову. Он так и писал: «в полном разгаре страда деревенская». Дуне очень нравятся стихи. Она перечитала все книжки со стихами, какие есть в школьной библиотеке. Дуня мечтает стать учительницей литературы и истории.
Петька Кроль идет на руках через весь школьный двор – он мечтает стать космонавтом и постоянно тренируется. Дуня смотрит на него с восторгом – он такой красивый и смелый!
– Как расшифровывается имя Д-У-Н-Я? – подошедшие девчонки решили разыграть наивную подружку в присутствии мальчишек.
– Знать не знаю, и знать не желаю! – Евдокия пытается отшутиться.
– Дураков У нас Нет! – поясняет дерзкая Маринка Гридчина.
– А «Я»? – интересуется Евдокия.
– А ты – первая! – заливается смехом нахалка.
Дуне становится нестерпимо обидно. Особенно из-за того, что Иван подхихикивает противной Маринке. Брат называется! И что он только в ней нашел? Дуня отворачивается, сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
– Не смешно и глупо! – слышится сердитый голос Петьки Кроля. – А ты чего ржешь, Ванька-встанька? Твою, между прочим, сестру на смех подняли, а тебе хоть бы хны?!
Иван резко разворачивается и с размаху заезжает закадычному другу в нос. Мальчишки катаются в пыли школьного двора, девчонки визжат.
– Прекратить! – громкий голос учительницы летит, перекрывая шум. – Лисицын! Кроль! Останетесь после уроков – подметете двор. Вашу энергию следует направить в мирное русло. Девочки – в класс!
Ванька и Петька усаживаются за свою парту, потихоньку толкаясь и переругиваясь. Петька рукавом вытирает кровь. Проходя между партами, Дуня Лисицына незаметно сует ему в руку скомканный носовой платок. Она сидит прямо за ним и, раскрыв тетрадь, на полях последней страницы мелким почерком пишет и сразу же зачеркивает: «Дуня + Петя = дружба».
***
Евдокия Фаддеевна схватилась за тяпку, волевым усилием отгоняя прочь образ Петра Егоровича. «Пустое!», – как сказал бы отец. Но работа не шла. Евдокия Фаддеевна снова, согнувшись, оперлась на черенок. Вздохнула. Вот и вздыхать она начинает совсем как мать. «Старею», – подумала Евдокия Фаддеевна. И вдруг ей стало ужасно себя жаль. Как-то прямо до слез, которые она не успела сдержать. Ведь они могли увидеться с Петром, хотя бы мельком, когда он привез Киру к бабушке. Но нет, не случилось. Да и зачем? Ему-то на что смотреть? Она никогда не была красавицей, а учительство придало ее лицу суровость и непреклонность. Высокая, худощавая, внешне сильно напоминающая покойного близнеца-брата, нелепая в стираной детской панамке, жалкая женщина. Слезы застилали глаза, заливали подбородок, капали на землю, сбегали по шее, но, как обычно, не приносили облегчения.
Евдокия Фаддеевна твердо решила перестать плакать, а для этого нужно было прибегнуть к испытанному страшному аргументу: представить себе, что в таком состоянии ее могут застать ученики. Откинув тяпку, она резко выпрямилась, и панамка спланировала на землю. Скрученные в «кику» волосы распушились, отекшие дрожащие губы приоткрылись, красные опухшие глаза невидяще уставились на забор. За забором стояла Кира Кроль и смотрела на Евдокию Фаддеевну в упор. Обе они замерли, а потом Кира толкнула калитку, подошла к Евдокии Фаддеевне, не отрывая взгляда от ее лица, присела, подобрала тяпку и панамку и протянула их Мишкиной тете. Евдокия Фаддеевна взяла у Киры головной убор и водрузила на голову. Потом забрала инструмент, вскинула на плечо, и только теперь наконец-то опомнилась:
– Спасибо, девочка. Ты что-то хотела?
– Не за что. Я пришла к Мише. Меня зовут Кира Кроль.
– Я так и поняла. А Миши нет дома, я думала, вы как раз вместе играете.
– Ничего, я его найду. – Кира перевела взгляд с лица женщины на дом.
Евдокия Фаддеевна не удержалась:
– Кирочка, скажи, пожалуйста… тебя папа привез?
– Да.
– А он когда тебя приедет забирать?
– Не знаю. В конце лета, наверно. – Кира сдвинула брови: вопрос Евдокии Фаддеевны напомнил ей о том, как отец подвел ее, не сдержав обещания.
Евдокия Фаддеевна заметила, что девочка помрачнела. Неужели она догадалась о чувствах, которые чужая тетка питает к ее папе? Женщина засуетилась, ища предлог расстаться с Кирой немедленно. Дверь дома распахнулась: на пороге покачивалась крошечная Лиза.
– Лизавета! – возопила Евдокия Фаддеевна и устремилась к племяннице через картофельные гряды. Кира посмотрела ей вслед. А потом вышла со двора, прикрыла калитку и отправилась искать Мишку.
Павел
Вечером купались. Мишка привел с собой Зойку Швец – веселую, рыжую, с хвостиками и веснушками – все как полагается. Кире она сразу очень понравилась. Несмотря на многословность, девчушка не выглядела навязчивой. Зойка, казалось, тоже сразу почувствовала симпатию к Кире – такой стройной, красивой и загадочной, какими бывают только принцессы в сказках. В ожидании Павла Зойка и Мишка рассказывали Кире о необычной игре, в которую они часто играли летом. Игра называлась «ночные прятки», и ее правила весьма насмешили Киру, уверявшую ребят в том, что в подобной игре невозможно выиграть. Но едва Мишка – признанный чемпион ночных пряток – начал с жаром доказывать ей обратное, как появился Павел.
Он прикатил на самокате. Пристроил своего «коня» в тени большого валуна, скинул кеды, футболку и шорты. Аккуратно повесил одежду на руль самоката, вызвав вздох у Зойки, пробурчавшей под нос что-то старческое, вроде: «А некоторых не заставишь одежду убирать!» Потянулся, постоял на берегу, и быстро вошел в воду. Продемонстрировал всей честной компании, как прекрасно он плавает, а потом уселся на берегу рядом с Кирой. Мишка заранее набрал в ведерко мелких камешков, и ребята по очереди кидали их в воду. Два камешка Киры залетели дальше всех. Павел хмыкнул и с места бросился в реку.
– Пал Палыч! – завопил Мишка, – Ты дурак совсем? Там же камень!
– Выпендрежник! – фыркнула Зойка. Она вскочила, хлопнула Мишку по спине и крикнула:
– Догоняй!
Мишка помчался за ней, сверкая пятками. Кира же, прикрыв глаза ладонью от заходящего солнца, следила за пловцом.
– Что там за камень? – спросила Кира у Павла, когда он, наконец, соизволил вылезти на берег.
– Краеугольный, – пошутил он. – Большой острый камень, его не видно так, а вода еще не обтесала. Короче, – Павел зевнул, – опасный он.
– Ты же… ты же мог погибнуть! Как твой папа. – Кира надеялась, что ее голос не дрогнул.
– Мог, – парнишка посерьезнел, – но мне пока это не нужно.
– Пока? Что значит «пока»?
– Слушай, внучка-Кроль, – он наклонился к ней ближе, так, чтобы Зойка и Мишка не расслышали. – Ты же не просто так упомянула моего отца! Ты… ну… что-нибудь знаешь?
– О чем?
Кира готова была услышать что угодно. Но только не то, что он спросил:
– О том, как на самом деле погибли наши родители?
Кира не ответила. Павел тоже замолк. Он видел, что девочка вспоминает, и не хотел ей мешать. Кира же действительно пыталась вспомнить что-то, чего в ее от природы прекрасной памяти то ли не было совсем, то ли не хватало частично. Смутные образы то возникали как тени, то пропадали. Мучительно продираясь сквозь слои времени, она пыталась вызвать в памяти лицо матери, но не могла.
Мишка и Зойка полезли в воду, начали брызгаться. А у Киры от их криков зашумело в ушах. Низкое солнце слепило ее, отрезая от сидящего рядом Павла, висок заломило, кровь отхлынула от щек, пальцы стали как ледышки. Он коснулся ее плеча:
– Послушай, не надо. Если ты этого не помнишь, то и не надо. Я… я могу помочь тебе вспомнить, но не сейчас, не здесь. Не при них, понимаешь?
– Да. Понимаю. Да.
Словно в забытьи, Кира медленно встала и пошла вверх по склону, покачиваясь, как от ветра. Павел пристально, по-взрослому смотрел ей вслед, а когда она скрылась из глаз, побежал купаться.
Зойка
– А теперь, деточка, не мешай мне, посиди тихонечко на сундучке, на моем передничке, – приговаривала прабабушка Зоя Панкратовна, усаживая вертлявую тезку. – Посиди, Рыжик. А я поворожу.
Пятилетняя Зойка обожала свою прабабушку, да и та разве что еще красную шапочку ей не сшила. Зоя Панкратовна, теперь совсем седая, в молодости была такая же медно-рыжая, как ее правнучка. К тому же Зойку назвали в ее честь. Их взаимное притяжение было таким сильным, что его чувствовали даже посторонние: если прабабушка вела Зойку гулять, между ними никто не мог пройти, даже Дружок не мог проскочить! Он лишь бегал кругами, весело облаивая прабабушку с правнучкой.
– Вот так сиди, Зоюшка-заюшка, смотри да присматривайся, слушай да прислушивайся.
Зоя Панкратовна поставила на середину комнаты сосновый чурбан, постелила на него холщовую тряпицу, а сверху пристроила стеклянный кувшин, до краев наполненный водой. Сама перекрестилась три раза слева направо и забормотала: «Fiat firmamentum in medio aquanim et separet aquas ab aquis, quae superius sicut quae inferius et quae inferius sicut quae superius ad perpetranda miracula rei unius. Sol ejus pater est, luna mater et ventus hanc gestavit in utero suo, ascendit a terra ad coelum in terram descendit. Exorciso te creatura aqua, ut sis mihi speculum Dei vivi in operibus ejus et fons vitae et ablutio peccatonim. Amen»1.
Потом она сняла с полки маленькую розовую чашечку. Поставила ее на чурбан вместо кувшина, который подняла левой рукой, и начала аккуратно переливать из него воду в эту новую емкость. Зойка, конечно, была мала, но даже она понимала, что полный кувшин нельзя опорожнить в такую маленькую чашку. Тем не менее, чашечка поглощала миллилитр за миллилитром до тех пор, пока кувшин не опустел. Зойка следила за бабушкиными действиями, округлив глаза и рот. Зоя Панкратовна отставила кувшин на полку, взяла чашечку в правую руку, подошла к Зойке и перевернула чашечку над ее рыжей макушкой. Со дна упала всего одна капля.
– Ой!
– Не пугайся, милая! – Зоя Панкратовна улыбалась правнучке. – Вставай-ка, иди сюда, заюшка!
Прабабушка подняла с чурбана тряпку, оказавшуюся холщовым передничком с кармашками. Повязала его вокруг талии девочки, а потом оттянула правый кармашек и сказала:
– Этот передничек всегда будет тебе впрору, деточка. А в кармашке с тобой всегда будет эта чашечка. Она никогда не разобьется. Тот, кто выпьет воды из нее, излечится от простуды, от головной, зубной боли, от дурного сглаза. Только ты, заюшка, помалкивай о том, как мы тут с тобой ворожили, хорошо?
– Хорошо! – с готовностью пообещала Зойка.
Утром она хотела спросить у прабабушки, что это были за слова такие диковинные. Но не пришлось. В ночь Зоя Панкратовна скончалась.
***
– Здравствуйте, бабуся Варя! – раздался звонкий девчоночий голосок, – Кира больна? Ох уж эти городские девочки, такие слабенькие все! Можно мне к Кире?
– Здравствуй, здравствуй, Рыжик! – даже Кире слышно, что Варвара Нефедовна улыбается. – Наверх полезай, там она. Лежит.
Кира с трудом села на постели. Только Зойки ей сейчас недоставало! Нельзя валяться в кровати, она не больна и не выкажет слабости! Кира спустила ноги на пол и попыталась встать, но тут комната куда-то поехала и девочка полетела обратно в подушки.
– Бабуся Варя! Бабуся Варя! – трещала Зойка ниже этажом. – Можно водички? Вот в эту чашечку!
Звякнул ковш о ведерко. Кира стиснула зубы, чтобы не заорать от боли. Голова раскалывалась и кружилась – она перенапряглась там, у реки.
– Кира? – от двери долетел громкий шепот Зойки, – Можно?
Кира издала слабый приглашающий стон. Зойка вошла на цыпочках, прикрыла дверь и подошла к кровати.
– Кирочка, выпей, пожалуйста! – Зойка приподняла с подушки голову Киры левой рукой, а правой поднесла к ее губам крошечную кукольную чашечку. – Выпей, Кирочка, пожалуйста! Это просто водичка!
Кира глотнула. Раз, другой… водичка кончилась. Зойка села на пол у кровати. Кира снова откинулась на подушку. Так они провели пару минут, а потом Кира с удивлением почувствовала, что мерзкая мигрень улетучилась. Девочка резко села.
– Зоя! Что ты дала мне выпить?
– Кирочка, так водичку же, мне бабуся Варя плеснула в чашечку, – Зойка похлопала себя по карману.
Кира только сейчас заметила, что Зойка очень старомодно одета – поверх летнего платьица на ней был грубый домотканый передник с карманами.
– Кира, пойдем! – Зойка засуетилась как маленькая старушенция. Хвостики на ее рыжей головке смешно запрыгали. – Пойдем скорее, Мишка и Пал Палыч жду нас у барановской сараюшки, там играть будем!
Барановская сараюшка была обычным местом, от которого компания деревенских ребят начинала игру в «ночные прятки». Городских и прочих дачников принимать в игру обычно запрещалось. Но Зойка и Мишка, посовещавшись, решили привлечь к делу Павла и Киру. Павел был достаточно ловок для ночных пряток, а Кира им просто нравилась. Сложность ночных пряток заключалась в том, что водящего не было. Все искали всех и следили за всеми до петушиного крика. Результат обсуждался наутро. Лгать было нельзя. Так что, если тебя застукали за тем, как ты вернулся домой и лег спать – признавайся. Самым увлекательным и был процесс разбора на следующий день: ночные прятки смахивали скорее на игру в детективов или шпионов. Выигрывал обычно тот, кто хорошо ориентировался, не терял головы при изменении ситуации и мог отчитаться по передвижениям всех остальных.