Выкидной маршрут
Полёт на вертолёте
Мы стояли у борта вертолёта МИ-1. Над нами пел легонький августовский ветерок, раздувая едкий дым от "Беломора" и относя его к краю поляны. Наш крошечный вертолет, окрашенный в красный цвет, выглядел яркой детской игрушкой на фоне мохнатых взрослых и солидных лиственниц, окружавших наш маленькой полевой аэродром. А там, за зеленой стеной деревьев стояли на страже огромные мрачные утёсы скалистых гор Кадарского хребта. Ослепительное солнце освещало каждую мельчайшую деталь пейзажа. А склоны гор вообще казались нереальными, вырезанными из детской книжки про волшебников.
Ветерок почти сдул, немногочисленных на этой высоте, комаров и не надо было постоянно отмахиваться от их назойливого писка. Настроение было какое-то приподнятое, даже торжественное. Хотя ничего такого праздничного не предусматривалась. Планировался обычный выкидной маршрут. Его очень прозаичной целью было затыкание пробела геологической съемки масштаба одна пятидесяти тысячная, для того, чтобы потом на её основе составить геологическую карту того же масштаба.
В свою очередь карта была нужна для проведения дальнейших, более детальных геологоразведочных работ на золото, полиметаллы и другие полезные ископаемые. Для создания этой карты мы уже третий полевой сезон покрывали сеткой 500 на 500 метров всю эту дикую, не приспособленную для жизни страну скал, горных рек, комаров и мошки.
Вообще-то, самым страшным зверем в тайге является именно мошка. Но территория нашей работы находилась немного выше основных таежных просторов. Поэтому для нас самым коварным врагом было не мошка, для которой в наших краях большей частью лета было слишком холодно, а комарики. Они были лучше приспособлены к суровым климатическим условиям горной страны. А еще донимал пересеченный рельеф с перепадами высот от 1 до 3 км над уровнем моря.
Таким образом можно было смело утверждать, что никаких таких врагов для стоящих у борта вертолета на тот момент не было. Прекрасное, наполненное солнцем, пространство так и сияло своей свежестью, а настроение было еще прекраснее. Так и хотелось спеть: "Как прекрасен этот мир! Посмотри. Как прекрасен этот мир!" Ну и далее по тексту.
Правда, хорошая погода тем более не отменяла уже давно запланированный полёт. Нам надо было забросить в горный цирк наши пожитки: спальники, палатку, небольшую железную печку, макароны и консервы. Те, кто подумали, что в наших горах вдруг появился цирк, очень ошибаются. Вот когда мы найдём здесь золото, уран, или другое ну очень полезное ископаемое, то возможно цирк и приедет сюда на гастроли. А пока здесь остаётся только цирк в виде чашеобразной впадины с крутыми скалистыми склонами, который чаще всего образуется на месте старого вулканического жерла после значительного извержения. Так что городской и горный цирк несколько объединяет форма и температура.
Что касается температуры, то там, куда мы собирались сбросить имущество, уже давно закончился жаркий период извержения, а, наоборот, начались морозные времена. Хотя, что такое мороз летом? Ну, понизится температура на ночь до минус десяти по Цельсию. Так разве это холода? Но чем ближе к концу короткого северного лета, тем больше вероятность уже более значительных ночных колебаний температуры. Вот поэтому и надо улететь именно сейчас. Вообще-то, выкидной маршрут был нужен, чтобы решить вопрос стыковки соседних геологических карт. Эти соседние территории были изучены двумя группами геологов в разные годы. В результате, как это часто бывает в геологии, возникли разные гипотезы тектонической структуры достаточно большой площади. От принятия одной из рабочих гипотез зависел выбор метода проведения дальнейших более детальных геологических работ. Поэтому этот спор и нестыковки носили далеко не академический характер.
Так что выкидной маршрут должен был ответить на многие вопросы. Только вот местность была мало доступна. Трасса маршрута проходила от реки Кукукунды, в верховьях которой разместилась поляна с вертолетом, до верховьев реки Сюльбан. Затрудняло дело то, что преимущественно маршрут пролегал по скалистым, иногда даже непроходимым склонам Кадарского хребта. Причем водораздел находился как раз посередине намеченного маршрута, примерно в той точке, где мы хотели устроить временный лагерь. И его место тоже было выбрано не случайно. От разгадки генезиса горного цирка, зависел выбор рабочей тектонической гипотезы.
Планировалось сегодня сбросить в выбранной точке необходимые для ночлега вещи, а завтра за световой день прийти туда с маршрутом. За следующие сутки намечалось детально изучить площадь района цирка, а на третий день осуществить спуск в долину Сюльбана. Решили, что с этой задачей вполне может справиться отряд из двух человек. Начальником "отряда" назначили моего старого шефа Алексея Данилишина по кличке "Козак". А уж он выбрал своим помощником меня. Ну что же, спасибо за доверие, дорогой начальник. Только вот зачем всё валить только на меня: собирать пожитки, самому их грузить да ещё самому их выбрасывать на точку. Мог бы и сам что-то сделать.
Но завелся двигатель, закрутился пропеллер, уже поздно кричать ма-ма-ма. Я с нашими вещами лечу на вертолете, пилот не дави на тормоза. О, получилось как будто неплохо. Немного плагиат, но в переводе это не учитывается. Уже высоко поднялись. Я ещё на таком маленьком аппарате не летал. МИ-2 был, МИ-4 тоже был, даже АН-2 и ЛИ-2 были, а вот на МИ-1 до сих пор не приходилось.
Кстати, а почему все эти летательные штуковины в названии имеют двойку? Это их наградили за плохое поведение? Тогда МИ-1 имеет ещё худшую репутацию, даже двойку не заслуживает. Шутки шутками, а вижу, что с набором высоты далеко не всё в порядке. Даже по спине пилота видно, что он нервничает. Уже третий круг делаем над поляной, а верхушки деревьев всё ещё не снизу.
Недаром лётчики не любят к нам летать. Для их слабых машин здесь слишком разряженный воздух. А на этот раз в придачу ещё и перегрузили машину. Говорил же пилот, что хватит класть, вертолет не резиновый. Вообще-то, позади пилота на скамейке место только на двух, а сейчас рядом со мной целая куча наших шмоток. Интересно - какой их вес? Пожалуй, больше чем вес второго пассажира, даже такого кабана, как мой шеф Алексей.
Ну вот, наконец-то, поднялись выше деревьев и движемся в сторону заснеженного пика. Только опять делаем круг, потом еще один. Как тут ветер свистит. Дверцы же только со стороны багажа, а с моего бока - дырка. Дверцы сняли, чтобы не мешали бросать вещи. Даже немного страшновато. Да и холодно в небе. На земле лучше. Во всяком случае, значительно теплее. Что-то он очень близко к скалам летит, хоть прыгай. Но главное, что водораздел в конце концов преодолели. Знал бы, что будет так страшно, то может и отказался бы от "почетного задания". Ещё завтра снова лететь.
Показался "наш" цирк. Опять, едва не касаясь скального гребня колёсами, движемся уже над самим кратером. Пилот Саша оглянулся ко мне, и машет рукой, чтобы бросал багаж. Зуська, товарищ. Если с такой высоты бросить вещи сбросить, то всё разобьётся в щепки. Показываю, чтобы немного снизился. Пилот что-то прокричал в ответ, покачал головой, но все же начал снижение. Ну, ничего, пусть немного посердится. Он тоже должен понимать, что бросать пожитки с такой высоты все равно, что их уничтожить.
Мы зависли практически над самым центром кратера. От его дна, засыпанного черно-серыми обломками базальта, осталось не более 10 метров. Это уже нормально. Высота трёхэтажного дома. Еще бы немного снизиться, и было бы самый раз. Я начал тянуть на себя сложенный сверху самый негабаритный пакет с палаткой, но он не двигался. Наверное зацепился за ниже расположенную печь. Ну, говорил же я шефу, что можно на трое суток обойтись и без отопления. Теперь имеешь себе проблемы.
Придётся открыть дверцу со стороны багажа. Но как это сделать? Ручка вся завалена, да ещё прикручена металлической проволокой, чтобы случайно ничего не выпало за борт. Я вцепился руками в кресло пилота и обеими ногами изо всех сил ударил в дверь. Даже в шуме гудения винтов я услышал треск алюминиевой обшивки. Вдруг я получил довольно болезненный удар по макушке. Так что же это такое делается! Это меня боженька так наказал? Я с удивлением смотрел на красное, искаженное от ненависти, лицо пилота, который, обернувшись ко мне, продолжал неуклюже бить по моей бедной голове свободной от штурвала рукой.
Это было не так больно, как обидно. "Хватит, прекрати меня избивать. Я всё понял "- закричал я прямо в разъяренную морду. Вдруг выражение ненависти на его лице как-то поплыло и превратилось в гримасу ужаса. Вся куча скарба сначала надвинулась на меня, а потом перевалилась в сторону полу разбитых дверей. Ужасно заскрежетало железо. Какие острые зубы впились во все части моего тела. Было больно, очень больно. Такой страшной боли я еще никогда не испытывал. Это нельзя было перенести. А потом пришла благодатная тьма.
На баррикады!
Что же это произошло? Где вертолёт, сумасшедший летчик, черные глыба базальта? Наконец, где спряталась лазурь летнего северного неба. Глаза постепенно привыкали к полутьме. Я увидел серых людей в бушлатах и с матросскими бескозырками, серые доски. В полуоткрытых дверях заржавевшей железной печки поблескивали искорки угольков. Покачивало, и снизу было слышно ритмичное постукивание. Похоже на вагон в поезде. Только мужчины в бушлатах какие-то странные. Кстати, а почему на мне тоже одет бушлат. И это что за штука на ремне? О! Так это же наган.
- Поосторожнее, Степан! Что ты на меня пушку наставил. Приснилось тебе что-то? Это я, Омелько, а не какой-то япошка, или другой бродяга. Подожди, вот сейчас приедем в Читу. Там отогреешь душу, постреляешь.
Я снова закрыл глаза и впал в полусон. Через сонное полузабытье до меня доносились привычные разговоры. Мы ехали вместе в этой же теплушке из японского плена через всю Маньчжурию уже третью неделю, а разговоры оставались всё теми же.
- Бегу я вперёд с выдвинутым штыком. Кричу как все "ура, ура", а оно как рванет. Что-то по голове как ударит, словно кувалдой. Мне на мгновение даже память отшибло. Ну, упал, лежу тихо, гадаю - умер или не умер. Глаза закрыты, темно, по щекам что-то вроде льётся. Открываю глаза, а меня Иван, наш санитар, из фляги поливает. Ну, говорит: "Слава тебе Господи, живой, а то я уже думал, что ты умер". "Да я сам думал, что уже на том свете". "А, - говорит Иван, - туда всегда успеешь. Это тебя только контузило. Видишь, папаха тебя спасла. Здоровый камень тебе достался после взрыва гранаты. Не было папахи, так может и убило бы, а так только шишка осталась и крови маненько".
- А у нас в лагере двое были, что писали. Но после того, как японцы приказали сдать все книги и заметки к коменданту, то один из них все сжёг. А вот другой, по фамилии Новиков, спрятал свою писанину. Я с ним тогда в одной палатке жил, так хорошо его помню. Главное, что никто из наших его не сдал. Хорошим Новиков был человеком. Ученый мужик, но над простыми матросами не заносился. Что-то я его в нашем эшелоне не видел. Может, заболел и не высовывается. Дай Бог ему здоровья.
- А я бы этих жандармов просто бы на ветках развесил. И казаков и офицеров. Мне рассказывал один из Москвы, что они делали с нашим братом на Красной Пресне. Просто лошадьми в снег затаптывали. А тех, кто остался в живых, втихую добивали - закалывали штыками или шашками рубили.
Колеса тукали все медленнее. Похоже, что подъезжали к какой-то большой станции. Сколько их уже проехали: маленьких и больших вокзалов и станций. И везде останавливались: то на час, а то и на 3-5 суток. Все ждали Читу. Еще во Владивостоке к эшелону с демобилизованными матросами Порт-Артура подсели Читинские рабочие. Зимой 1906 года в Чите было неспокойно. Восстало несколько крупных предприятий города: главные железнодорожные мастерские, чугунолитейный завод, механический завод и другие. Практически уже в январе власть в городе была в руках комитета РСДРП. Но положение комитета было довольно зыбко. Поговаривали, что в город приближается большой отряд карательных войск во главе с царскими генералами.
Всё это мне вчера целый день объяснял рабочий-железнодорожник Степан, который подсел в наш вагон на станции Оловянная. Ну, на Оловянной мы быстро шухер навели. Пока меняли паровоз в поезде забежали вместе со Степаном и местными дружинниками на рудник и освободили всех заключенных. Сопротивления никто не оказывал. Начальник гарнизона попытался было схватиться за револьвер, но это был его последний движение перед наглой смертью. Других охранников мы отпустили. Только винтовки отобрали. Правда, опасаюсь, что некоторые из них могут домой не успеть - те на кого освобожденные каторжники "зуб положили".
- Остановка Дерезай. Кому надо вылезай!
Ага, наконец-то, приехали. Ну, вперёд, на баррикады. Мы все дружно выскочили из теплушки на читинский вокзал. Опа! Так нас же встречают с оркестром! Правда, лучше бы накормили. Кроме вчерашних сухарей в карманах бушлата ничего не осталось. Но разберемся, братушки. Да бегу уже, бегу. Едва я успеваю за тем рабочим, Степаном. Что это он вчера говорил о какой-то украинской республике? Где здесь украинцы? Все кроме него настоящие москалики. А ночью шептал, что наших здесь много и среди рабочих, и среди крестьян. Даже какого-то потомка декабристов, будто бы из украинцев, вспоминал.
Вообще то, он мне понравился. Сразу видно, что из Украины. Правда, сам то - Степан уже здесь родился. Это его родители из Украины, крестьяне с Полтавщины. Был у нас в экипаже матрос с Полтавщины. Тоже такой же крепкий, спокойный. Кажется, убило его бомбой от японской артиллерии где-то в первую же неделю после нашего списания на сушу. Повезло парню, не страдал ни минуты. Разве с оторванной головой мучаются. Мне бы такую смерть. Что это я вдруг о смерти заговорил. Не к добру такие вспоминать, ой, не к добру.
Ну, наконец-то мы и подобрались к тем же баррикадам. Это же получается и есть главные железнодорожные мастерские. Боже мой, сколько здесь действительно железа навалены! Мне бы эти рельсы в родную Яблоновку - забор бы поставил. Вот с тех блях можно хорошую крышу на дом соорудить. Не всё ж под соломой жить. А здесь такие сокровища даром пропадают. Да, понимаю я Степан, что рельсы и бляха нас от казаков загораживают. Это я хорошо понимаю, не зря уже пятый год на флоте. Там такие университеты, закачаешься. Как послушаешь несколько лет старых матросов в кубрике, то поневоле умнее становишься. В нашем экипаже большинство было из питерских рабочих. Среди них такие ученые люди попадались, что только держись.