Также, гномы начали хорошо разбираться в магии земли, творить её, хотя эльфы и превосходили гномов в магии. Ронфутт всячески одобрял и поощрял гномьих магов, которые занимались производством из металла редких сплавов (помимо более-менее распространённых, вроде чугуния, стали, тантрила, бронзы и латуни), ведь алхимия гномов ни в чём не уступала эльфийской, но и гномы, и эльфы одинаково бились над тем, чтобы найти заветный философский камень, магистерий, который превращал бы в золото свинец и ртуть.
Из чугуния, который есть сплав железа с углеродом, гномы стали делать себе казаны и сковороды. Из бронзы и латуни гномы делали музыкальные инструменты, а из стали... Что они только из неё не делали, но любимым гномьим металлом являлся мифрил, который есть большая редкость в земной коре; ради него стоило спуститься как можно глубже, ведь был он прочен и лёгок одновременно, и титану до него далеко.
Освоили гномы и механику: они буквально жили ею, придумывая так необходимые шахтам всякие механизмы и подъёмные устройства, сооружая капканы, ловушки для дикого зверя и мелкие игрушки для своих чад.
Гордились гномы достижениями своими, ведь их инженеры были заняты строительством дамб, противовесов, створок для огромных ворот. Но более же всего хвалились они изобретением часов, ибо лень им стало сверять время по серебряной звезде, что висела в небе над ними, и свет которой не проникал в глубины, оттого гномы-землекопы особо обрадовались часовому механизму, более всех. Для эльфов гномы сконструировали часы песочные, тогда как сами для себя смастерили часы-ходики, и диковинкой они казались, ибо стрелки шли сами по себе, указывая на цифры, которые также есть гномья новинка. Но эльфы не завидовали этому нисколько, потому что за эльфами -- буквы; первые они в этом.
Также, гномы начали развивать и военное искусство, а именно заготавливать из железа боевые топоры, секиры, тяжёлые копья, мечи, щиты, шлемы и кольчуги. Более утонченные эльфы изобрели лук и стрелы, а также арбалет; тяжёлым мечам гномов они предпочитали клинки и кинжалы своего производства, и были те ничуть не хуже -- разные методы, разные взгляды приводили к схожему результату. Позднее гномы откроют и порох.
Почему они всё это делали -- сказать трудно, ведь никто ни на кого нападать вроде бы не собирался. На земле по-прежнему царил мир; но мир этот был уже другим, ибо драконы, возвращаясь из своих кругосветных путешествий, с каждым разом прилетали со всё более кислой миной на своих мордах -- и то, что они были чем-то озабочены, не ускользнуло от проницательных глаз эльфов. Гномы же были более беспечны -- только не вздумайте сказать это гному прямо в лицо.
Что же касается драконов, то обитавшие на вершине горы Энгер хвостороги, похоже, были не единственными их представителями -- там, дальше, за горами, зоркие эльфы, будучи у гномов в гостях, видели и других, пролетавших над землёй ящеров -- злых и агрессивных горгулий, ядовитых виверн, но также и других крылатых тварей -- а именно птеродактилей и археоптериксов. Там, по ту сторону хребта, ползали огромные вирмы, перемещали свои чресла хищные динозавры и травоядные диплодоки. Но почему-то ни у эльфов, ни у гномов никогда не возникало желания исследовать те земли, что лежали за пределами их владений -- не были кочевниками ни те, ни другие; и как осели однажды каждый на своём участке, так и жили себе преспокойно. И если эльфы проявляли хоть какой-то интерес к дальним краям, записывая однажды увиденное в свои свитки, то гномы не интересовались ими вовсе, продолжая с кайлом в руке доводить до ума то, что лежало прямо перед их глазами.
Необычайно широки земли гномов и земли эльфов: принадлежат им и просторные луга, и густые леса, и горные массивы. И строили трудолюбивые малорослики бесконечные лабиринты, наивно полагая, что их размеренная жизнь будет продолжаться вечно.
Однако никому было невдомёк, что гора породила не только гномов -- по ту сторону хребта обломки скал под чьим-то чутким руководством тоже ожили, и были это великаны. Из того же камня вышли они, что и гномы, но были чрезвычайно велики ростом, чрезмерно сильны, но обделены интеллектом -- потому очень долго не могли они объединиться между собой в один целостный народ. И поскольку не получили они благословения богов при своём появлении, то анима их была более предрасположена к Злу, которое обитало поблизости, и существовало всегда. И, похоже, что не одни лишь великаны начали представлять собой мишень для Зла и опасность для всех живущих по другую сторону Энгера -- бок о бок с великанами лазали горные тролли, циклопы, карлики-гоблины и прочая, не менее мерзкая братия. И не было над ними птиц с чудесным оперением, но гадкие, отвратительные на вид василиски со змеиными хвостами и гипнотизирующим взглядом.
Тень пала на земли и гномов, и эльфов; всё падать начало у них из рук. И в мелочах проявилось Зло; дождалось-таки оно своего часа и ликовало без меры.
И вышли однажды в поле сыновья Зайна, Ульфин и Паркун, и пошли на зайцев. И увидел Паркун, что во сто крат лучше поохотился сегодня брат его, и завистью извелось сердце его. Но умолчал он об этом, и до поры, до времени таил в себе неприятие своё.
И в другой раз, будучи сильно уставшим, попросил Ульфин у брата своего соизволения отведать похлёбки раньше срока, отведённого под обеденное время.
-- Конечно, брат мой, -- Охотливо налил супа Паркун. -- Бульон немедленно взбодрит тебя и придаст сил.
И прикорнул Ульфин после принятия пищи, и, проснувшись, не смог подняться, ибо увидел брата своего, который сидел на ногах его, и в глазах Паркуна горел недобрый, нездоровый огонь.
-- Что с тобою, брат мой? -- Спросил Ульфин, непонимающе на него глядя.
-- Вот, во всём ты хорош, -- Начал Паркун свою речь так. -- Во всём ты лучше меня, ведь старший ты надо мною. Опора матери, смена отцу, и брату раздаватель всяческого положительного примера. Сделал я благое, доброе тебе; так продай же мне своё первородство! Отец стар и почти слеп; он не заметит подмены, ибо надену я твои одежды, и чадить будет от меня, как от тебя. Он благословит меня, и отдаст лучшую и большую часть наследства.
-- Ты спятил, брат мой. -- Ответил Ульфин, и, сбросив Паркуна на пол, ушёл восвояси, отчаянно при этом ругаясь, самыми бранными на свете словами.
Паркун же, оставшись на полу, закрыл лице свою ладонями, дабы никто не видел унижения его. После же встал, и направился к зубных дел мастеру, ибо разболелся у него резец не на шутку.
-- Стоить будет это тебе одной золотой монеты из кармана твоего. -- Заявил ему зуборватель, зубодратель.
-- Да никак ты опух почище, чем моя щека? -- Разгневался тут Ульфинов брат, не стерпев.
И выйдя вон, устроил в ближайшем трактире драку; и страшен был Паркун в ярости своей великой, хоть и не без пользы для него обернулся им же учинённый погром: кулак одного из гномов, что сидел с ним за одним столом, таки выбил ему именно тот зуб, который его и допекал. Сам же избавитель тихо отдыхал под столом, ибо отключился от Паркунова удара. Так хитрец сэкономил дважды, не заплатив ни зубнику, отмаявшись от напасти; ни трактирщику, ибо пивом, что испил Паркун, его угостили прямо перед устроенной им потасовкой.
Благополучно сбежав от стражи (драки без веской причины карались по закону строго), начал Паркун точить на Ульфина, брата своего, другой свой зуб, ибо возненавидел того за всё хорошее, что в том было.
И подкараулил один брат другого, и поднял Паркун руку на брата своего, Ульфина, в неравном бою, ведь стоял тот перед ним спиной, не подозревая об угрозе, исходящей совсем рядом. И напал, и убил Паркун брата своего, проломив тому голову. И налетел ветер, и нашла на открытое поле дождливая буря. И текли по земле и потоки воды, и Ульфинова кровь. Постояв немного, обернувшись и увидев всё это зрелище -- убиенное, бездыханное тело и разверзнувшиеся ставни небесные -- разодрал Паркун уже порядком намокшие одежды свои, и заголосил не благим матом. И припал на колени, и стал ворочать брата своего из стороны в сторону, до последнего надеясь, что тот очнётся и поднимется на ноги свои, и задаст ему, Паркуну, взбучку за всякое неподобающее поведение и прочее ослушание. И обнял Паркун тело брата своего, и заплакал, но небеса не слышали плача его, ибо рёв небесный был в разы мощнее рёва гномьего, ибо негодовали боги весьма и всесильно. И иссёк Паркун ту руку свою, что поднялась на брата, в кровь; но понял он, что не вернёшь этим брата, и не простят его ни небеса, ни родичи. И пошёл он, потупив взор, от того места прочь. И завидев одиноко стоящее дерево, иссохшее от времени, вынул из кармана бечеву, что всегда таскал с собою, взял да и удавился насмерть. И обмякло тело Паркуна, и затихло.
Богам же всё произошедшее показалось весьма нелицеприятным, и вот: прокляты гномы богами, ибо братоубийство есть величайший среди грехов; и то, что не устоял Паркун перед обуявшим его Злом, в зачёт не шло никак. С тех самых пор сократился срок жизни гномов втрое, и в среднем составлял лишь три столетия.
И дошли печальные известия до Зайна, и вот: едва не прервался род его, но сжалились над гномами все боги, и носила Зайнова супруга, чьё имя -- Шинойя, под сердцем дочерь милую, родную, хотя обыкновенное женское у неё давно уж прекратилось, и было ей уже порядком лет. И страшно обрадовался этому мастер Зайн, но слишком поздно: и вот, с улыбкой на устах, и, не дождавшись дочери рожденья, испустил великий гном свой дух в обители своей; на смертном одре, в трауре высилась над ним Шинойя, будучи беременной. И лет жизни Зайна было тысячу и два года, ибо на него, Зайна, за все заслуги его не распространилась кара богов, ведь не в ответе он был за злодеяние младшего из своих сыновей. И все те, кто был рождён до Паркунова грехопадения, также доживали свой тысячелетний срок, и вошли в царствие небесное, для того, чтобы воссесть за стол рядом с богами; но все те, кто зачат был после, лишены были сей радости, сей чести, и убавлен был им жизненный путь в три раза.
И радовалось этому Зло, ведь всё шло по его плану: свой сгубил своего, и теперь дело за малым; но содеянное было лишь началом бедствий, обрушившихся на Гномгард и Эльфхейм.
И вот, содрогаться начала гора; неспокойно стало на обратной, неведомой взору гномов стороне.
И вышли из-за горы Энгер великаны, что были немногим меньше самой этой горы, с массивными дубинами в руках; недобр был их взгляд, ибо направляемы они были Злом в нужное Злу русло. И вёл великанов гигантский колосс Еттин, и не было никого в Волшебных странах, кто бы сравнился с ним по росту и весу. И подвизались в сподвижники к великанам также и тролли, ведь лучшими побратимами им они являлись. Вот и гоблины, скуластые и узкоглазые уродцы ликуют, предвкушая быструю победу. И шло от гоблинов невыносимо смрадное амбрэ, ибо не мылись они никогда; сопутствующими же товарищами им были гниль, и гной, и грязь, и слизь, и болотный ил, и горная пыль, и несвежий перегной, коими поливали, посыпали себя проклятые гады.
И случилось так, что не оказалось в это время гномов на поверхности земной, ибо трудились они во глубине Энгерских руд. Не слышали они ни гула, ни раскатов горы, ни топота, потому что в поте лица, в шуме великом, изрядном добывали они сланцы. Не похолодело у них внутри, не содрогнулись плечи от приближающегося лиха на друзей исконных, эльфов их родимых, что не по крови, но по духу стали побратимами гномам уже давным-давно.
Эльфы же лесные, которые ближе всех были на пути злодеев, попрятались было на всякий случай среди деревьев, ибо поначалу не сразу разгадали замысел новоявленных проходимцев. Поняв же и раскусив весь коварный их план, начали отстреливаться стрелами из луков, звеня тетивами, но было уже слишком поздно -- ибо, хоть и медленно перемещались великаны, но верно, и один их шаг был равен нескольким эльфийским. И глубоко вдавались в почву их стопы, давя грибы и ягоды, что служили эльфам пропитанием.
И вскочил на своего белоснежного единорога королевич Рилиас, дабы предупредить отца своего, Бальдиса, о грядущей катастрофе. Бальдис же, выслушав сына, велел тому запрягать гиппогрифа и лететь к равнинным эльфам, дабы известить о возникшей проблеме и их.
Когда же Рилиас очутился на землях сородичей своих, то заприметил, что расползся моровой туман -- и вот, стенают эльфы, ибо хворь приключилась со всем скотом их; болезненные язвы на телах их. И жалкое, неприятное это было зрелище, и отвернул Рилиас лик свой, дабы не видеть этого ужаса. Понял он, что опоздал, но упрямо выставил вперёд подбородок свой, и пешим ходом направился ко дворцу короля своих собратьев.
Что же увидел королевич? Тихо в покоях короля, а сам Мейленггр с ног до головы покрыт белою пеленою из плотной ткани, ибо наслал на него враг проказу.
Тогда укротил королевич жеребца из конюшни, и не воспрепятствовал его самоволию никто, ибо не до него было равнинным эльфам. И поскакал Рилиас к морским эльфам, и обрадовался страшно, ибо только их пока что не настигло ещё никакое бедствие.
И призвал Рилиас, вместе с королём морских эльфов Хелембордом, богов на помощь. И спустились с небес боги, недовольные весьма.
-- Чем провинился народ наш пред вами, что испытываем мы страшные горести и ужасную нужду? -- Вскрикнув, возвысил свой голос Рилиас и умолк, отчаянно всхлипывая.
И скупы были боги на слова, и медлили с ответом. И через некоторое время, а именно через три четверти часа соизволили они, наконец, ответить так: