Пять секунд. Рыцарь не делал глупостей. Ведьмак бросил меч. Десять. Гуарин, сжав кулаки, прикусив губу, ждал сигнала. Марек положил на землю знак, направляя плохой рукой отключившиеся пальцы. Звон ударил по ушам — удивительно, что получилось. Двадцать. Рыцарь дождался от ведьмака кивка, и на последнего тут же обрушился призрак. Гуарин помчался к ослабевшей Серафим, оттащил с поля. Ведьмак перекатился. Схватил опилки и кинул в круг. Подобрал меч. Его основная рука всё ещё свободно болталась, но кончики пальцев начало покалывать. Знак погас. Марек не успел ругнуться.
Привидение растворилось, летящее на него остриё не успело укусить. Эльф появился над рыцарями, потянул руку прямо к лицу Гуарина.
И вдруг остановился.
Не остановился Марек, несущийся в их сторону. Рубанул призрака по спине — эльф исчез. Между ним и рыцарями стояла женщина. Марек не опустил меча. Ему сейчас не до забившегося с новой силой медальона. Он и так знал: она тоже фантом.
Вот и дрогнуло её отражение, вот и поплыло, вот и показалось ведьмаку размытым в доказательство. Он увидел сквозь неё Гуарина. Тоже отчего-то оцепеневшего.
Ведьмак почувствовал врага сзади и обернулся: эльф материализовался далеко за фонтаном. Застыл на другом конце площади, стоя к ним спиной. И злая воля его как будто застыла в воздухе, остановилась во времени.
Призрак женщины отвернулся от ведьмака, она села на корточки перед Серафим. Гуарин не последовал за ней глазами — не видел. Ведьмак опустил меч. Он не спешил резать призрачную женщину. Она во всех смыслах отличалась от эльфа.
Женщина коснулась запястий Серафим, та вздрогнула и закряхтела. Начала вставать. Гуарин очнулся и тут же помог ей.
— Карина… фон Дамеди? — прохрипел ведьмак.
Призрак женщины обернулся к нему.
— Вы… видите меня? — голос её искажён пространством, временем, перепонками ведьмака. Он еле слышен, снова приходится считывать с губ.
— Вижу. Я ведьмак.
Рыцари уставились на ведьмака. Теперь никто из них не видел призрака.
— Вы пришли… освободить нас?..
— Ага. Только сначала узнать кое-что.
Горло Марека перехватило, и он туго закашлялся. Глянул на всякий случай на эльфа: тот так и висел, отвернувшись.
— Мы здесь чтобы снять проклятие с вашей семьи и внучки.
Марек указал мечом на Серафим. Она стянула шлем, но держать его не могла — кинула на землю, оставшись в подшлемнике. Посмотрела на ведьмака широкими покрасневшими глазами, даже немного испуганными, полными вопроса.
Ведьмак кивнул ей, говорить было больно.
Женщина обернулась.
— …С внучки?..
Протянула руки наверх, к лицу внучки, больше похожему на лицо внука. Коснулась пальцами щёк Серафим. Девушка вздрогнула, не поняв, отчего. Отпрянула и чуть не сбила поддерживающего её Гуарина.
— Карина, — прохрипел ведьмак, — нам надо знать, что за проклятие на вашей семье, и кто наложил его.
Карина опустила голову. Ведьмак почуял от неё укол горя, на какое способны только привидения. Эльф сзади тоже вздрогнул этим уколом, но издал скорее волну. Глубокую и вязкую. Это Карина отпустила на мгновение свою защиту. Ведьмак обернулся — эльф стоял также далеко, но теперь лицом к ним.
— Карина?
— Да… Извините. Наверное, я не могу говорить… Нет у меня больше сил говорить.
Она замолчала. Снова глянула на Серафим, полная горести, но уже живой, человеческой и не́людской.
— Карина, это важно, — ведьмак закашлялся, не в силах прочистить горло.
Женщина посмотрела на него, затем на свой дом.
— До последнего дня… и даже немного после я писала дневники. Пожалуйста, загляните в них. Не мучайте меня. Я так устала.
Карина фон д’Амеди направилась на Марека. Спокойно, глядя куда-то через него. Ведьмак не ожидал, что пройдет женщина насквозь, он был занят кашлем. Его окатило холодом, колени подкосились, но Яр устоял, перестав на секунду задыхаться. Дёрнулся медальон. Карина прошла к бассейну. Села на его бортик и похлопала рядом. Эльф, замерший жуткой тенью, пришёл в движение. Поплыл в её сторону. Сел.
Тяжёлая обмякшая рука Серафим ударила Марека по спине. Он наконец прокашлялся, выплюнув окровавленные стружки серебра.
— Что сказала… б’абушка? — спросил Гуарин неуверенным шёпотом.
— Идем, — кхх, — читать дневники.
========== Глава 5 - Дневники Карины ==========
Серафим сняла с себя часть брони и осталась в стёганке, такой же чёрной, как основной доспех. Сигналами ещё вялых рук настояла идти в дом первой. Никто не возражал: Гуарин явно был смущён, что не видит призраков, а Марек охотно плёлся в хвосте, присматривая за живыми впереди, за мёртвыми позади. Он не чуял из дома угрозы.
Деревянные двери поместья, открытые, видно, не первое десятилетие, давно разбухли и застряли в настиле. Гнилые доски влажно скрипели и прогибались под тяжёлыми рыцарями, не издавали ни звука под ведьмаком. Несколько раз латная нога Серафим с хрустом провалилась в древесину, но, чем глубже гости входили в дом, тем крепче становился пол, меньше кричали о себе упадок и разложение.
Дом будто застыл во времени. Никто не заходил в него десятилетиями, не нарушал когда-то замершей дыханием жизни. Никто, кроме равномерного слоя пыли и плешивых горок листьев, забитых ветром в углы комнат.
Сени чуть ли не полностью занимала широкая лестница на второй этаж. Над ступенями висела выцветшая картина, портрет семьи, состоящий всего из четырёх человек: пожилого бородатого мужчины, двух молодых парней, как две капли друг на друга похожих, и маленькой девочки. Серафим показала спутникам на зияющие темнотой проёмы комнат первого этажа, а сама аккуратно ступила на лестницу. Снаружи, очень издалека, раздался раскат грома.
Гуарин исследовал левое крыло первого этажа, в основном гостиную: полные шкафы, оставленное на банкетке шитьё (дерево с раскидистыми корнями не закончено даже на треть), залитые воском подсвечники и помутневшая посуда (на одного) на дубовом столе. Куриные косточки в тарелке истлеть не успели. В камине скучали сожжённые наполовину брёвна. Крупные — топором их не мельчили.
Рыцарь изучил небольшие полотна на стенах, заглянул в ящики, не переворачивая содержимого, бережно закрывая и оставляя после себя только пыльные полосы пальцев. Гуарин не знал, что с одного из портретов на него смотрит молодая девушка, привидением сидящая сейчас перед домом.
Левая рука Марека до сих пор толком не чувствовала, хотя он активно её разрабатывал. Голова раскалывалась, першило горло, ныла шея… Жаловаться не на что — бывало и хуже. Ведьмак прошёлся по кухне и кладовым. Всё, что могло в них сгнить, давно сгнило, но признаки былого изобилия ещё витали на этих полках. Серебро, фарфор, крюки для мяса, верёвки для трав, банки, мешки, коробки специй… Марек невольно подумал, сколько офирских блюд здесь ещё можно приготовить — желудок страдальчески забурчал. Ведьмак не утруждался закрытием дверец и опрокидывал всё, что можно опрокинуть. Кисло вздыхал о том, что не может утащить ни одной, даже самой крошечной, чайной ложечки.
Ведьмак с рыцарем встретились на втором этаже, заглядывая украдкой в каждую комнату. Марек выглядел настороженно: постоянно оборачивался в сторону главного входа, прислушивался. Медальон его неизменно в такие моменты дрожал.
Серафим стояла в одной из спален, над крохотным письменным столиком. Комната принадлежала женщине, судя по платьям, разложенным на кровати, по помутневшему зеркалу туалетного столика. На его резной раме висели простые, в основном деревянные бусы, виднелись среди них и драгоценные камни, не потерявшие блеска. Внимание ведьмака привлекло самое неприметное на столе: тонкий металлический обруч. Марек опустил палец в него, нахмурился — касаться не стал.
Платья на незастеленной постели лежали скромные, но только на первый и не искушенный взгляд. Ткань их кое-где стёрлась, висящие с края кровати подолы разодрались, а нитки погнили, но даже в этом состоянии, они тихо шептали о том, что шили их руки мастера, вряд ли человека.
На столе лежала целая стопка небольших книжек — их Серафим достала из дубового шкафа по другую стену комнаты. Темнело быстро, поэтому она принесла книги к открытому окну. Из него на гостей повеяло вечерним холодом и приближающимся дождём. Вдалеке мерцал огоньками Бан Глеан, уже погружённый в темноту. Внизу, под крутым холмом, на котором возвышалось имение, ползла речка.
— Предлагаю в’зять это всё и вернуться к лошадям, — сипло сказал Гуарин под шелест страниц.
— Не советую таскать вещи с проклятой земли, — хрипнул Марек, кидая Серафим подобранную в чуланах свечу. — Но кто я такой, чтобы меня слушать.
Гуарин взял из стопки дневник.
Книжек было пять, но одну Серафим уже отмела. Вскоре дождь начал барабанить по крыше, а его косые капли лететь в окно. Троица переместилась на пол, зажгла принесённые ведьмаком свечи. Принялась за беглое чтение — каждый своей книжки. Серафим периодически щёлкала суставами, ведьмак поскрипывал горлом. Он изредка вставал и крутил рукой, уходил в соседнюю комнату, выглянуть во двор, хотя и так знал: две фигуры на месте — приросли к пейзажу, начали исчезать в дожде.
Нужные отрывки зачитывались Мареком и Гуарином вслух, а когда их находила Серафим, предлагала озвучить Гуарину. Ведьмак щурился в буквы, будто с трудом видел, хотя от свечи отказался.
Цельная картина обрисовалась вторженцам в течение часа.
***
Дневник второй. Написан неуверенной рукой, ещё скачущим в непостоянстве почерком. Много глупостей, стишков и загадок.
1198
Ламмас 14
У нас дома завёлся эльф. На кухне теперь работает. Очень красивая мазель. Она говорит, что ей четыре десятка лет, но я не верю: она, наверное, одного с Изой и Заком возраста. Еда была вкусной, но теперь стала очень вкусной.
Дневник третий. С каждым месяцем почерк всё ровнее, легко читается. К середине книги перестаёт скакать и формируется: буквы крупные и четкие, слегка наклонены влево, с длинными хвостами.
1199
Имболк 5
Красивая эльфка, я не могу запомнить её имя, хотя каждый раз спрашиваю, привела нам в дом ещё одного эльфа, своего сына. Он будет убираться «вместо тех двух лодырек», потому что эльфам надо платить вдвое меньше. А это, получается, в четыре раза меньше.
Бирке 31
Эльфа зовут Хаультаген. Пишу это под его диктовку. Дурацкие имена у этих эльф…
За прошлую строчку мы только что подрались.
Блатхе 20
…Договорились с Хаулем быть лучшими друзьями…
Ламмас 37
Придумали, что лес будет зваться «волшебный». А Хауль говорит, что не придумали, что все леса — волшебные. Я ему не верю, но немножко верю. У нас даже есть тайная эльфья нора под корнями сосен. Во что бы мы не играли с Хаулем, он хочет, чтобы всё было эльфьим. Я не против, всё эльфье красивое. А ещё он сказал, что раньше и правда всё было было эльфьим.
1200
Саовина 39
Хауль может играть только когда заканчивает работу. Иза и Зак играть не хотят, поэтому я помогаю ему по дому, пока никто не видит, дабы мы быстрее шли в нору.
Имболк 3
Мы с Хаулем поругались, потому что Заким ударил его маменьку. Не я же её ударила. Ну и ладно, не очень-то и хотелось с ним якшаться…
1202
Блатхе 18
…Хауль учит меня Старшей речи…
Ламмас 2
…Сказал по секрету, что не любит людей. Вырастет, говорит, убежит в лес от дхойне. Я не обиделась. Но немножко обиделась.
Дневник четвёртый. Самый истрёпанный, в нём много вкладышей: открыток, полуразложившихся листиков и цветов.
1206
Велен 6
Хаультаген работает теперь в городе тоже, мы с ним мало видимся. Ничего, мне и без него хорошо. Мы такую крепость построили под нашими корнями, там и одной здорово.
1207
Имболк 9
Папенька познакомил меня со своим сослуживцем. Имя у него такое красивое: Горисвет. Чудесное имя. И сам он такой хороший, улыбчивый, точно имя его изнутри освещает. Я смутилась, будто в жизни людей не видела. Он выглядит таким молодым, а мне сказал, что ему уже пятьдесят. А он не эльф. «Что за шутки!», сказала я, а сама в краску. Это же старше папеньки… А Горисвет говорит, мол, «Не шучу, дорогая, я чародей, вот и молод вечно». Дорогая…
Бирке 34
Горисвет приходил, не к папеньке, а ко мне. Мы проболтали пол дня. Он и правда много жил, много где побывал… Пригласил навестить его лавку в Ард Каррайг, когда папенька будет завозить ему товаров. Ни секунду не подумала, обещала приехать.
1208
Саовина 25
Горисвет пишет мне письма, и такие красивые… Сколько в них чистоты и добра. Мне страшно, ведь я не могу так писать. Иногда сомневаюсь, что могу так чувствовать. Глупые мысли, стараюсь их не думать.
Имболк 7
Каждая встреча с Горисветом наполняет меня теплотой. И всё же, что-то странное на моем сердце. Это любовь? Не знаю, я такого никогда не ощущала. В песнях не так поется.
Имболк 10
Рассказала обо всём Хаулю. Он помрачнел. Не любовь это, говорит, раз сомневаешься. Я в своей никогда не сомневался. А я спрашиваю, что это за любовь такая, о которой я за столько лет ничего не слышала. Он говорит: «А я столько лет молчу, вот и не слышала». Пытала я его, пытала, так и не выдал мне имя своей эльфки…
1209
Бирке 22
С Горисветом дела у папеньки пошли в гору. Не знаю, как чародей может помогать торговцу, но мы продали старый дом в Бан Глеан и купили новый, большой. Поместье ремонтируется, а я слежу, чтобы нигде над моим детством не надругались.
Феаинн 8
Я поцеловала Горисвета, хотя не хотела.
Велен 11
…Он просил моей руки. Я кричала внутри от ужаса, но сказала, почему-то, что согласна.
Велен 15
Ни с кем не могу поделиться своими странными чувствами, словно они есть, только когда я наедине с собой. Может, и нет их? Даже с Хаулем не могу говорить об этом. Он такой хмурый в последнее время.
1210
Йуле 36
Завтра свадьба, а я плачу украдкой. Что происходит? Если это любовь, я не хочу любить.
Йуле 37
Первый день свадьбы. Хауль не пришёл. Мне уже не так грустно от замужества, как от того, что меня бросил лучший друг.
Йуле 39
Пишу это спустя день. Я свободна. Я сбежала прямо из-под венца. Аки утопец из болота, вылез на второй день свадьбы Хауль. Подарил мне фероньерку. Я рыдаю, тут же е6е надеваю…
А сейчас пишу под диктовку Хауля: «Этот твой чародей колдовал тебя, подчинял своей воле. Железный обруч, который ты от меня приняла, сделан из металла волшебного, двемерит называется. Через и. Двимирит.» Почерк на одно слово меняется. Двимерит.
«А дальше?», спрашиваю я. Хауль смеётся. Говорит, что дальше я сама знаю. И я знаю: двимеритовый ободок огородил меня от волжбы. Я стояла перед Горисветом и смотрела на него. И понимала, что не люблю. Что всё это — очень неправильно и закончится моей смертью, сердце моё разорвётся. И силы меня как будто наполняют, и больше ничего, что раньше держало, не давит откуда-то изнутри… И я кричу: Нет! Ни за что! И смеюсь истерично. Убегаю прочь. От папеньки, от Горисвета, от свадьбы, от грома с дождем.
Сидим с Хаулем в нашем волшебном лесу, в норе, прячемся, аки малые дети…
Имболк 1
Конец мне, Карине фон д’Амеди. Вычеркнут меня из семейного древа, ой, чую. Пока — только крики, слёзы, угрозы. Папенька в бешенстве. Запер меня в усадьбе… Вот и хорошо. Больше мне ничего и не надо. Я есть, любимый дом есть, есть верный друг…
Имболк 2
Только что загрохотало перед домом, слуги закричали. Я выбегаю и вижу: гигантское блюдце ребром на земле стоит. Светится, звуки какие-то издает страшные. Вдруг из него выходит Горисвет, аки из воды. Кричит. И я кричу. И дождь почему-то льёт на нас, молнии бьют вокруг, снег носится, а нам почему-то всё равно. Я ему таких гадостей наговорила, хотя и не думала. А он ещё хуже наговорил… Даже вспоминать не хочу. Наплевал яду мне в душу и обратно в свою воронку ушел, а она и захлопнулась…
Имболк 3