Я тут с ужасом поняла, что не было на мне тогда волшебного обруча. Горисвет же мог меня снова околдовать, кошмар какой… Благо, не околдовал.
Блатхе 13
…С Хаулем мы снова дружим по-тихому, играем, как в детстве, пока я взаперти…
1210
Велен 8
Ох, надоело юлить, напишу, что подумалось, и конец с этим. Я все пишу «дружбу дружим», а я же не так думаю. Думаю: вдруг люблю его. Страшно. Но отчего то хорошо на сердце. Не так, как тогда…
Велен 19
Все сложнее с каждым днём в себе держать свои мысли. Уже не могу, а все боюсь. Я же признаюсь, и сломается наша дружба.
1211
Саовина 31
Не выдержала. Играли в загадки. А я ни о чём думать окромя не могу. Моя очередь, я и загадываю: «Угадай, кого я люблю». Думала, он смутится. А он смотрит на меня своими, не глазами, морями, и говорит без промедления: «Меня».
Угадал…
Саовина 32
Чёрт меня дёрнул полезть в старые записи. Только теперь я поняла, что за эльфку Хауль мне тогда отказался называть. Не эльфку. Меня.
Йуле 7
Кажется, не рухнуло ничего. Он мне сегодня тоже ту глупую загадку загадал.
И я угадала.
Бирке 16
Сестры Хауля, Кора и Алли, конечно же, сокращенно, иногда приходят к нам в нору. Мы болтаем и пьём эльфский чай. А какой ещё, мы же в эльфской норе.
…Мне их раньше, оказывается, не хватало…
Ламмас 2
Кора подарила мне своё старое платье. Такое чудесное… А Алли — бусы. Никогда бы не подумала, что деревянные бусы могут быть так красивы…
1212
Йуле 26
…Я говорю им: не очень-то у меня хорошая память о свадьбах. А они смеются. Эльфские, говорят, плохими не бывают. Вот чертовки, я же теперь случайно думаю об этом…
Йуле 30
Папенька почти не появляется в имении, как выглядят Изак и Заким, я бы вообще забыла, не веси наш портрет в прихожей. Но мне это только на руку. Мы с Хаулем хоть и шикаем на слуг, уже особо не скрываемся.
Имболк 16
Хауль сделал мне предложение. Вот, что такое любовь: это — когда человек или эльф счастлив.
Конечно, я сказала «да». Он тогда добавил, что сначала по-человечьи, а потом по-эльфьи свенчаемся. «Я думала, ты не любишь всё человечье», говорю. А он: «Тебя же люблю. Вдруг твоим высшим силам не понравится». Нет у меня высших сил. Но два венчания это же, получается, брак наш будет крепче вдвое.
Имболк 20
…Призналась папеньке, что беременна. Он как будто не удивился, а сам зубы сжал, я почуяла. Говорит: не даю добро. Я киваю, а сама смеюсь про себя: главное, что я дала добро, что Хауль дал…
Дневник пятый. Заполненный наполовину. Записи появляются в этой части всё реже, всё растут между ними промежутки. Чернила иногда заканчиваются, но писатель будто не замечает, продолжает царапать бумагу. С каждой записью всё слабеет нажим пера, даты исчезают или подвергаются сомнению.
1212
Блатхе 39
Месяц ничего не писала. Месяц ничего не говорила. Не могла. Даже плакать не получалось. Странно, гадко, грустно. Умер Хауль. Пишу это, и руки обращаются камнем. Но надо, надо писать о жизни. О смерти.
Лицо его было тогда счастливым. Он умер на нашем венчании. Нет, он был убит на нашем венчании. Я поняла это не сразу, но вдруг вспомнила слова Горисвета в тот, в страшный день много лет назад. «Проклинаю тебя, Карина, всю твою чёртову семью. Да разразит гром любого, кто влюбится в тебя, кто пойдет с тобой под венец. Да не будет покоя тем, кого ты полюбишь». Гадкий, гадкий чародей. Его чёрная душа, чер6ное заклятие убило Хауля. Прямо как он наказал: молния посреди бела дня.
Хауль улыбался. Я никогда не видела его счастливей. Хорошо, что он улыбался. Надеюсь, ему не было больно…
Блатхе 40
Допишу, что было тогда, хотя не хочу. Меня оттащили служанки. Как поменялись их добрые лица. Как зашептали они гадости прикрывая рты пальцами. Я это слушала три дня, пока лежала в постели. «Вот и выходи за эльфа», «сами боги против такого союза», «поди и ребёнка носит проклятого»… Одна чернота, а я думала, они на моей стороне, они же радовались вместе со мной, несли мой подол.
Сказали, когда я очнулась, что сёстры Хауля увезли его тело. Что похоронят по-эльфьи. Что меня видеть не хотят. И они туда же… Будто весь мир мне враг.
И вот, проснулась я, рвусь к Хаулю, да хоть к его телу, а меня обратно кладут: папеньку, мол, ждём. Так и ждали. Силы то у меня быстро исчезли, я на секунду глаза закрывала, а мне говорили, что пол дня прошло…
Приехал папенька через день. Лучше б не приезжал. За меня всё решил, как всегда. Отправил в Туссент к тетушке Рири. Сказал, мол, в имении оставаться мне в положении нельзя, дитятко убью горем, сама убьюсь. Да лучше б убилась…
Феаинн 10
…В Туссенте солнечно, и люди улыбаются без причины, а я здесь — чужая. Я как гадкая клякса, расту по чистой ткани. Порчу тут всё, и сама не вывожусь. Вспоминаю день, когда меня увезли: я же почуяла что-то, что-то увидела. Я же не просто так взбрыкнула из последних сил из кареты, уставилась на площадь. Будто ждала там его, будто встреча была там назначена. Меня тут же словили и затолкали обратно. Говорили: бредит, горячка, горе. Увозите скорее, бесноватую. А я ведь видела его. Он стоял там. Хауль стоял прямо на площади. Смотрел на меня и ждал…
Велен 5
Родилась Хаулина. Все так рады: здоровый ребёнок при стольких переживаниях. А я смотрю на неё, и мне страшно, ведь глаза у Хаулины тоже синие, тоже два моря холодных, как у папы. Смотрю на неё и плачу, злюсь, не хочу её видеть, отдаю служанкам…
1217
Бирке 20
Я играла по правилам тетушки Рири. Играла хорошо. Нянчила малышку против желания, грелась под солнцем, натужно улыбалась. Тётушка смягчилась — отпускает меня в родной дом. Еду навестить папеньку, но до папеньки дела мне нет. Я еду в имение, я еду к Хаулю.
Бирке 27
Знала, что он здесь. Он пытается со мной говорить, но я ничего не слышу. Он схватил меня, чуть не сломал, и я всё поняла: ему плохо. Я шептала ему тёплые слова, а сама погибала в его руках. Только доброе слово меня спасло, видно, он его услышал и отпустил. Столько боли, столько грусти, что его касания так обжигают. Я сказала ему: «Всё хорошо, Хауль, я здесь, я не брошу тебя».
Блатхе 1
…Навестила папеньку с братьями и вернулась в Туссент. Ненавижу Туссент. Через неделю еду в поместье…
1218
Йуле 2
Хауль здесь, конечно, он здесь.
Язык не поворачивается назвать его красивым. Разве может несчастный быть красивым? Одежда его погорела, а кожа в ожогах. Он такой, каким умер, только умер он красивым…
Бирке 15
…Папенька затонул. Больше я могу не скрываться. Никто не приедет забрать меня отсюда, из родного дома, от любимого…
1219
Феаинн 7
…Край вина и любви, ага. Край палящего солнца и ерунды. Уезжаю завтра в последний раз, и больше не возвращаюсь. Буду писать Хаулине письма, она всё поймет, когда вырастет.
1220
Блатхе 7
…Тяжело жить одной, без слуг. Я и не знала, сколько они за меня делали. Пока голуби долетают с почтой — всё хорошо…
1221
Саовина
Касания Хауля всё страшней. Всё сложней из них вырваться, всё больней, всё дольше я после них лежу и смотрю то в небо, то в потолок. Почему ему хуже?
1222
Феаинн 14
Дни мои стали похожи один на другой, но ничего. Я знаю, что всё это — к лучшему, я знаю, что Хаулю лучше.
Ламмас
Не замечаю, как встаю и засыпаю. Замечаю только, когда мы вместе, и когда пишу Хаулине. Она пишет мне только гадости.
Велен
Теперь я его слышу. Думаю, это — прогресс, но лучше бы такого не слышать. Вся его боль, жившая до этого только в воздухе, живёт теперь в моих ушах. Ничего, мы справимся. Его касания больше не обжигают. Писать стало сложно. Старею?
1224
Блатхе?
Хаулина пишет о первой любви. Я в ужасе. А вдруг и её коснётся то, что коснулось нас? Я пишу ей об этом, но она не отвечает. Может, теряются письма? Еле держу перо.
1233
?
Хаулина ненавидит меня за то, что я далеко. У меня уже нет сил уехать — приглашаю её к себе, сюда, в родное наше имение. К маменьке с папенькой. А она если и пишет в ответ, то грубости. «К какому папеньке, не было у меня никакого папеньки, папенька мёртв уже двадцать лет». Глупая девочка, вот же он, сидит в саду, ждёт меня, как всегда.
1235?
?
Это случилось. Я предупреждала её, но она только грубила. Её жених умер, так же, как умер Хауль. А она на сносях. История повторяется. Глупая девочка, надеюсь, наш внук не повторит нашей судьбы.
?
Йуле?
Я вдруг заметила, что на дворе — зима. Давно уже. А я не топила печь, не грела дом и еду. Не собирала снег, чтобы умыться, чтобы было, что пить. Я больше не мёрзну, не ем, не умываюсь, не пью. В зеркале кто-то другой и странный.
Хаулю спокойно в моих руках. Но почему-то это не делает меня счастливой. Я больше не понимаю, как это, даже не помню. Не страшно.
Я осознала, что умерла. Мне не грустно.
***
Гуарин закрыл последнюю книжку.
— Выметаемся, — устало прошипел Марек и затёр глаз.
Снаружи стояли мрак и ливень, выметаться из-под крыши никому не хотелось, но ночевать в доме с привидениями не хотелось ещё больше.
У входных дверей ведьмак стормозил спутников. Полез в карман куртки и достал крохотную, по сравнению с предыдущей, бомбу.
— Он опять без присмотра. Я отвлекаю, вы идёте вдоль площади. Бежите.
Рыцари кивнули. Побежали. За их спинами ведьмак выпрыгнул перед бассейном, тут же увернулся от призрака. Бросил бомбу ему в ноги и положил знак. Такой слабый, что он распался через несколько секунд, но этого было достаточно — ведьмак рванул с проклятой земли. Серафим украдкой обернулась, чтобы ещё раз взглянуть на дедушку.
***
Три всадника неслись галопом по дороге, уже больше похожей на речку, в сторону Бан Глеана. Пересекли настоящую реку и ворвались в ближайший постоялый двор. Подлетела монетка — платила Серафим. Сил и желания есть ни у кого не было, троица купила последнюю свободную комнату, развесила мокрые тряпки и неожиданно оказалась в силах «поругаться» за койку.
— Серафим, я требую, чтобы эта кр’овать досталась вам по праву человека, пережив’шего сегодня много потрясений.
Серафим сдержала раздражённый вздох, развела руками, показывая что-то большое, затем на себя. Указательный палец. Затем на Марека с Гуарином, на постель — два пальца.
Марек не соображал, его голова всё еще ныла, благо, Гуарин озвучил шараду:
— Да, вы и правда зааймёте всю кровать, когда мы уместимся на ней вдвоём. М-м. Благ’ородно с вашей стороны, жертвовать спиной во спасение м’ногих. Но я точно не смогу заснуть на мягкой лежанке, зная, что вы ютитесь на полу.
— Я смогу, — зевнул Марек.
На этом и порешали. Ведьмак заснул на соломенной перине, а рыцари на полу, по обе стороны кровати.
Комментарий к Глава 5 - Дневники Карины
спасибо менестрель-анархистке за присоединение к работе в качестве беты <З
========== Глава 6 - Стрелы, стрелы ==========
Рыцари уже слились с окружением, когда Марек спустился на первый этаж «Хмельного Зайчишки».
Гуарин сидел в компании таких же рыжих, как он сам, низушков и громко обменивался с ними рыцарскими историями взамен на истории низушечьи. Он не привык к обществу, отличающемуся от человечьего, поэтому с интересом первооткрывателя впитывал чужую культуру и задавал много вопросов. Смеялся и удивлялся.
Серафим тем временем окружало уголовного вида мужичьё, компания куда более шумная и азартная — игрался гвинт. По лицу Серафим было видно: сражалась она изо всех сил и не очень успешно. Когда Марек присмотрелся (хотя присматривался он скорее к оппонентам), стало понятно: играют не один на один, а целыми командами советников. Серафим сидела без доспехов, но, судя по тому, что обращались к ней «мальчуга чернявый», это не давало никому подсказки о том, что она женщина.
Ведьмак предпочёл не отвлекать ни рыжего, ни мальчугу, и сел в углу завтракать. Корчмарьша сама принесла ему омлет с кровяной колбасой, и, явно смущённая ведьмачьим лицом, сообщила, что освободилась у неё ещё одна комната, даже с ванной. Рыцари покои уже купили, как и его завтрак, так что ведьмак может их пользовать. Этим он и занялся после приёма пищи и подслушивания обоих сборищ. Кажется даже, Серафим и советники проигрывали не в холостую.
Когда Марек закончил отмывать с себя пыль и грязь, постирал одежду и обработал дёсны, он снова спустился в зал.
Дождь лил всю ночь, все утро, лил и сейчас — рыцари с ведьмаком застряли на постоялом дворе. Что поделать, Каэдвенская осень. Марек задумался о зиме. Предыдущая, проведенная на тракте Редании, совсем не отзывалась теплотой в его сердце. Он подумал случайно, не провести ли эту в зимовке. Марек слышал, что Каэр Морхен пускает за свои стены любых ведьмаков, не перешедших, конечно, дорогу Волкам.
— Добр’ое утро, Марек Яр! — крикнул ему Гуарин, обнимающий кружку чая.
Марек махнул в знак приветствия. Рыцари уже сидели вдвоем: низушков видно не было, а картёжники переместились шуметь в другой угол комнаты. Ведьмак подсел к Серафим.
— Представляяете, уважаемый, — начал Гуарин кичливо. — Ученик скоро превзойд’ёт учителя. Серафим выиграла нам в колооду новую карту.
Гуарин положил на стол серо-рыжую карточку.
— Аэлирэнн, — хмыкнул Ведьмак. — Символично.
— Потому что мы в’стречали эльфов?
— Потому что завтра, или когда, мы пройдём через Шаэрраведд.
Серафим протянула ведьмаку записку.
«Мы выиграли Аэлирэнн, но проиграли Белого Волка и ещё три карты», — говорилось в ней. — «Гуре ни слова».
Марек сдержал ухмылку. Почему-то ему подумалось, что Гуарин не скоро обнаружит пропажи в своей толстенной коллекции.
— Предлагаю обсудить наканууне пережит’ое! С чего бы начать…
Марек засигнализировал корчмарьше принести ему чая.
— Ах да. Как я поонял, я один не в’идел фантомов?
— Обычные люди не видят призраков. Ведьмаки видят, — Марек указал на кошачий глаз.
— Не в обиду вам, Серафим, рыцарю, н’есомненно, выдающемуся… Но вы же, например, человек обычный и не в’едьмак, а видели…
Серафим показала указательный палец, ткнула на себя и махнула куда-то назад.
— Она видела только того, с кем связано её проклятье, — зевнул ведьмак.
— То есть… Хауля?
Серафим кивнула.
— Расскажите, как он в’ыглядел!
Серафим посмотрела на ведьмака, но он только развёл руками.
— Ну, большой худой… эльф.
Рыцарь поняла, что от Марека не добиться нужных Гуарину описаний и застрочила.
«Очень похож на меня. Глаза тоже синие и волосы чёрные. Был одет по-праздничному в эльфийские белые одежды с цветочным венком. В ожогах, как Велес.»
Ведьмак посмотрел украдкой в записку, хотя она предназначалась не ему. Подумал, что Гуарин, должно быть, знает, кто такая Велес, раз Серафим не скрывает её имени.
— Ох… А второой дух? Б’абушка Карина. Почему Серафим её не видела?
— Думаю, — Марек потянулся, — она застряла в нашем мире, потому что не смогла упокоить мужа. Не из-за проклятия. Она обычное привидение, если такие есть вообще… Хотя вот, может влиять на агрессивное.
Гуарин охнул.
— Скажите, в’едьмак, а почему фантомы вообще агресс’ивные? Согласно днеевнику Карины, Хауль вряд ли предавалс’я злодеяниям при жизни.
— Не все призраки сохраняют личность того, кем были. Разве что отголоски, привычки, — Марек закашлялся, глотнув горячего чая. — Они, — кх, — почти все со временем теряют человечность. Кто-то раньше, кто-то позже. Особенно непредсказуемы умершие в момент ярких переживаний. Даже хороших, как свадьба.
— А как выгляд’ела госпожаа Карина?
— Призрак, женщина.
Серафим вздохнула. Положила обрывок бумажки в центр стола.
«Мы должны искать Горисвета?»
— Да, — хрипнул ведьмак, — скорее всего, он ещё жив, раз магия действует.
Марек устал болтать и решил не вдаваться в подробности. Не озвучивать, что чародей мог привязать проклятие к источнику магии, к Хаосу. В этом случае, чары бы действовали и после его смерти.