- Зачем? Ты заболела?
- Мне надо спросить, - с нажимом произнесла я и потянулась к контейнеру. - Я донесу, не стоит...
- Нет уж, - Толик перехватил ящик поудобнее. - Ещё не хватало девушке коробки таскать. Хочешь, сразу в каюту отнесу?
Отказавшись, я сунулась в первую же дверь. Заперто.
- Знаешь, что мне Михайлов сказал? - спросил Толик.
Удивительная тактичность, в другое время он бы непременно прицепился с расспросами.
- Что?
- Что он купит загородный дом, заведёт котов какой-то там породы и будет писать мемуары.
Я фыркнула, не сдержалась и расхохоталась. Всё так же смеясь, дёрнула очередную запертую дверь.
- Наверное, не мемуары, а статьи.
- И не домик в глуши, а апартаменты рядом с Академией наук, - подхватил Толик. - Слушай, тут сплошные операционные, давай на этаж выше поднимемся, там кабинет главного медика.
Неплохо лунную ракету переделали, целых два этажа медицинского отсека!
Мы вернулись к лифту. Толик продолжил:
- Я Михайлову говорю: где вы, а где мемуары. И за вами такая охота начнётся, лучшие университеты с руками оторвут, какие уж тут мемуары. А он говорит - мечта у него сбылась. Представляешь, с детства хотел жить на Марсе!
- И возвращается на Землю.
- Так уже всё сбылось. Говорит, больше ничего не хочет, зато накопил кучу уникального материала, которую надо переработать и систематизировать. Сказал, будет сидеть и писать монографии, но обещал иногда прерываться на прогулки по саду, мол, это полезно. Ты-то хочешь пройтись по настоящему саду? А лучше по лесу. Это тебе не наши оранжереи!
Мы топтались на площадке. Лифт не ехал. Наверное, потерялся где-то в недрах ракеты.
- Я хочу посмотреть на море, - призналась я.
- Это тоже здорово, но в лесу лучше. Хоть разочек пройдись, только не по парку, а по настоящему лесу. Мы в августе прилетим, уже грибы вовсю пойдут... Самые вкусные - белые. Наберу полную корзину, пережарю все и буду есть, пока не лопну. Но немножко надо оставить засушить, сушёные тоже хороши...
Грибной рассказ растянулся до самого кабинета главного медика. Я слушала вполуха: мои мысли занимал Михайлов.
Он всегда ругался на серые лабораторные столы, поэтому письменный стол он купит массивный, деревянный. Клавиатуру сразу завалят распечатки таблиц, а сквозняк из открытого окна будет сдувать их на пол. На Земле ведь можно окна открывать. На подоконнике усядется кошка, а снаружи будет сад: никаких теплиц, только узловатые яблони под открытым небом.
- Пойдёшь со мной за грибами?
- Пойду, - согласилась я и наконец распрощалась с болтуном.
Одной рукой держа контейнер, постучалась в кабинет. Внутри щёлкнуло: все рабочие стулья оборудовали креплениями, чтобы сидеть в невесомости, и на стоянке космонавты по привычке защёлкивали фиксаторы.
Мне представилось, как в загородном доме Михайлов пошарит по стулу в поисках фиксатора, досадливо поморщится и подойдёт к окну. Выключит свет. И будет искать на небе маленькую красную точку.
Я подпирала стенку. К ракете подъехала большая компания, на вход образовалась очередь. Придётся ждать, пока все пройдут.
- Не хочу, не хочу, не буду, не хочу, не буду!
Двери лифта наконец закрылись, приглушив вопли.
Это был Дима. Диме четыре года и он не хочет ехать на Землю. Точнее, он хочет остаться в своём блоке, потому что там из окна видны горы, а из иллюминатора ракеты видны только звёзды.
Пока ждали лифт, родители наперебой обещали ему горы на Луне, на Земле, и что Луна - это вообще кусок горы, только в космосе. Но Диму не обманешь: там горы не красные, а значит, неправильные.
Уж не знаю, что ему там в лифте обещают.
После Димы в раздевалке практически тишина. Главный инженер уступил мне место на лавке и встал возле лифта, заложив руки за спину. Наверное, тоже думал "Не хочу, не буду!" Главный идеолог проекта, он дольше всех бодался с Землёй, пока не сказали напрямую: "Найдите денег и сидите на своём Марсе сколько хотите".
Даже это заявление не поставило точку в споре. В ход пошло всё: обвинения в трате денег на какую-то ерунду вместо науки, попытки всколыхнуть общественность и собрать нам денег с миру по нитке... Сегодня мы полетим на Землю.
Нормальную земную жизнь на Марсе без терраформирования не обустроишь, поэтому для следующей волны колонизации выбрали экзопланету. Все силы бросили на разработку ракеты, которая сможет отвезти туда людей, а Марс отложили до лучших времён.
Один из переодевавшихся техников задел меня локтем.
- Извини. Ты чего сидишь? Всё нормально?
- Наружу собираюсь.
- Что, марсианка, родина не отпускает?
Техники загоготали, собрали вещи и наконец вышли из раздевалки.
Я развернула скафандр. Знаете, в который раз я слышу эту шутку?
- Кать, если чего понадобится, обращайся.
В опустевшем помещении я заметила Лёню. Поймав мой взгляд, он кивнул и тоже вышел. По-моему, это куда лучше бесконечного квохтания вокруг меня.
С самого утра я хотела сбежать наружу. Побродить в одиночестве. Просто отдохнуть. Везде контейнеры с вещами, суета, вопросы "Что будешь делать, когда прилетим?", Борис Геннадьевич ко всем пристаёт и про какие-то четырнадцать минут до старта рассказывает, вокруг меня ещё сочувствующие вьются...
Я спустилась по трапу.
На бетонные плиты космодрома нанесло песка. Я побродила между опорами ракеты, разглядывала сопла над головой. Больше смотреть было не на что - люди перебрались в ракету, остатки наземных построек укрыли плотным материалом, вокруг остался только песок и мутный от пыли воздух. Ветер усилился, с юга шла буря: Марс показывал характер на прощание. По расчётам, мы улизнём прямо из-под носа надвигавшегося урагана.
Коротко пикнул передатчик внутри шлема - со мной кто-то соединился.
- Эй, там, давай в ракету!
Я оглянулась. У трапа стоял старенький пассажирский ровер с открытой кабиной, из тех, на которых начиналось освоение Марса. Двое разбирали ящики на заднем сиденье. Водитель махал мне рукой.
- Полчаса до закрытия люка, ещё можно ходить, - отозвалась я.
- Что здесь делать полчаса?
Ветер окреп. Я нырнула за опору ракеты. Связи это не помешало, зато широкая опора защищала от ветра.
- Катя, это ты?
- У вас были другие варианты? - огрызнулась я.
- Не сердись. Ладно, полчаса твои.
Теперь и я узнала говорившего. Дядя Антон.
- Катя, ты точно не хочешь остаться?
- Точно.
Он не ответил. Я стояла, привалившись спиной к опоре, по стеклу шлема шелестела мелкая пыль. Через десять минут ровер отъехал от ракеты. На краю площадки он ткнулся колёсами в рыхлый песок, под которым не было бетона, и остановился, накренившись. Водитель поспешил к ракете.
Я уселась под опорой, чтобы меня не видели с трапа. Видимость падала. В складках скафандра собирались песчинки. Вокруг - мутная пустота. Горы давно скрыла завеса пыли, вместо солнца в мутном небе едва выделялось светлое пятно.
Остаться здесь, слоняться по заброшенным помещениям, делать какие-то эксперименты и ждать подачки с Земли? Нет уж, спасибо.
Марс-4 закрылся не в один день, и за несколько лет до отлёта заговорили о проекте, который позволит мне остаться. Я участвовала в обсуждении. На разговоре об автоматических зондах, которые будут доставлять необходимые вещи каждые два года, когда Земля ближе всего к Марсу, я сломалась.
Наверное, на Земле вздохнули с облегчением.
Проект благополучно заглох. Другие дети в нём не нуждались: их хрупкие кости, неразвитые мышцы, ослабленный иммунитет не помешают жизни на Земле. На крайний случай оставалась Луна. Там тяжело землянам, но мы-то привычны к низкой гравитации.
Добраться бы до этой Луны.
Выглянув из-под ракеты, я запрокинула голову. Стоило мне высунуться из-за опоры, в стекло шлема ударил песок пополам с ветром. Ничего там наверху не увидишь, ни грузовые ракеты, ни Землю, ни Тихий океан, такой большой, мокрый и солёный....
Забыла!
Под прикрытием ракеты я подбежала к противоположной опоре. Сквозь пылевые вихри едва проступали смазанные очертания пологих холмов за городом. Не страшно, я и не собиралась ничего высматривать - опознавательных меток не ставили, просто закопали маленький контейнер с прахом. Урна с марсианским песком лежала на кладбище на Земле.
Хоронить людей на Марсе запретили. В первые годы, по счастью, никто не погиб, а дальше начались разговоры о сворачивании проекта, поэтому решили умерших кремировать и отправлять на Землю, где их ждало какое-то почётное кладбище космонавтов. Дядя Андрей хотел остаться здесь. Об этом знали только папа, один медик и я.
Я в этот список попала случайно: во время взрослого разговора я сидела в углу и рисовала. Папа с дядей Андреем думали, что четырёхлетняя девочка занята делом и не обратит внимания на перешёптывания, а если и обратит - ничего не поймёт. Я действительно тогда не поняла, но запомнила слова и ореол тайны вокруг них.
Сейчас, в свои восемнадцать лет, я прекрасно понимаю дядю Андрея. Помню его плохо, а понимаю хорошо.
Я тоже оставила распоряжения на случай моей смерти. Услышав их, дядя Гена неожиданно трижды плюнул через плечо, но в конце концов пообещал в случае чего развеять мой прах над Тихим океаном. Не хочу лежать ни в грязной земле, ни на кладбище для космонавтов. Какой из меня космонавт?
Часы показали семнадцать двадцать шесть. Я поднялась по ступеням трапа.
Прощай, дядя Андрей.
Суета внутри ракеты не столько улеглась, сколько распределилась по каютам. Никто не бегал по коридорам, не рассовывал по местам вещи, не ходил друг к другу в гости. Экипаж занял посты. Наши рассаживались по взлётным креслам в каютах: считали, когда последний раз летали на ракете, жаловались, если с кресла не видно иллюминатор, обсуждали посадку на Луну.
В медицинском отсеке царило спокойствие.
Три блока занимали дети. Хорошо, что Димины родители передумали заводить второго ребёнка, всё-таки космос - не место для совсем маленьких.
Мне определили четвёртый блок, и ещё два стояли свободными, это если не считать обычных кабинетов. Девятнадцать лет на Марсе ни для кого не пройдут даром. Кто знает, не понадобится медицинская помощь ещё и взрослым?
В детских блоках проблем не предвиделось. При взлёте дадут всего 2g - переломы при такой нагрузке редкость, но на всякий случай для каждого подготовили специальный ложемент. Трудности ждали по прибытии на Землю.