— Я, кажется, таки не смогу дальше ехать, — виновато произнес он, подняв глаза на бессмертного.
— Это еще почему?
— Вся кожа, должно быть, растерта.
Джордано весело рассмеялся:
— Сними штаны!
— Зачем?
— Проверишь сохранность своей шкурки!
Николай недоуменно смотрел на бессмертного.
— Я тебе дело говорю. Заодно узнаешь, как быстро у тебя происходят процессы регенерации.
— Чего?
— Восстановления! Поспеши, а то вообще ничего не увидишь!
Сбросив брюки, Николай таки успел пронаблюдать, как глянцевая красная корочка посветлела и действительно обрела вид нормальной кожи.
— Не плохо, правда!? Расслабь мышцы и радуйся жизни.
— Ну, ты садист!
— А мне нравится, когда ты злишься. Забываешь выкать. А ноги натирать будешь еще не один день, наверное. Двигательные функции у нас тренируются почти как у обычных смертных. Я же говорил, что у тебя не мышцы, а тряпки. Ты ими сколько не пользовался? Вот теперь и расплачиваешься.
Николай встал и на все еще немного сведенных от напряжения ногах подошел к краю площадки. Долго стоял, смотрел на море.
— Как объяснили мое исчезновение?
— Я занимался тобой, агентуры в городе у меня нет. Так что этого я не знаю. Пока сообщений о твоей смерти нет.
— Если Рая пострадает, я тебя убью. Чего бы это мне ни стоило.
— Ладно, посмотрим, — Джордано усмехнулся. — Проблемы, наверное, будут, но, — он на минуту задумался, — в доме было достаточно много людей, совершить убийство никто не мог (а даже если бы и убил, то это почти акт милосердия), а уж зачем прятать труп — вообще не понятно. Я думаю, что компетентным органам не захочется раздувать скандал. Все-таки героический пролетарский писатель. Похоронят пустой гроб с почестями бригадного комиссара и дело с концом. И с барышней твоей все будет нормально.
— Нормально!?
— Послушай, успокойся. Проблемы у твоих близких были бы и без моего участия. Ведь не я сделал тебя потенциальным бессмертным. Я не знаю, что хуже — просто пропажа трупа, или некая чертовщина, происходящая с этим трупом.
— Что ты имеешь в виду?
Джордано вздохнул, подошел к обрыву и тоже посмотрел на море:
— Твой случай довольно сложно спрогнозировать. Это долго объяснять. Давай искупаемся, пообедаем, а потом я постараюсь рассказать все, что знаю.
Николай промолчал.
Привязав лошадей чуть ниже по тропинке, у просачивающейся сквозь камни воды, они налегке спустились к морю, перебрались через железную дорогу.
Море было удивительно спокойным, галька, нагретая солнцем, обжигала, и окружающий Николая мир был ирреально красив. Он ослеплял яркостью красок, оглушал шепотом моря, шелестом леса, ветер шумел в ушах. Этот мир, казалось, кричал: — «Живи! Радуйся жизни, забудь о прошлом!» И рядом был дух искуситель. Он смеялся над его прошлой жизнью, над страхом и непонятностью нового существования и звал за собой. Как сейчас, когда, сбежав со склона и сбросив рубаху и башмаки, кинулся в воду и, вынырнув метрах в двадцати и отряхнувшись, как собака, спросил с насмешкой:
— А плавать-то ты умеешь?!
Николай не удосужился ответить, просто последовал примеру итальяшки.
Они долго плыли вдаль от берега. Вода, вначале охладившая разгоряченное солнцем тело, оказалась теплой, пахла йодом и водорослями.
Джордано опять смеялся, что так не плавают даже собаки, и показывал, как двигать руками, ногами, как поворачивать голову, вдыхая воздух при следующем гребке. Вначале у Николая ничего не получалось, сбивалось дыхание, он хлебал горьковато-соленую воду, злился. Потом неожиданно почти получилось, он поймал ритм и минуту или две плыл, казалось, как положено. Дальше не хватило дыхания, он остановился и посмотрел на Джордано.
Тот лениво шевелил конечностями, лежа на спине чуть впереди:
— Уже лучше, брызгаешься сильно. Дальше не плыви, возвращайся назад. А я тут задержусь минут на пятнадцать, — развернулся и резко ушел под воду.
Николай почувствовал, что зов, сопровождавший присутствие бессмертного исчез. Он оглянулся, берег был далеко, стало видно, как за крутым склоном, по которому они спустились, поднимаются горы.
Назад плыть пришлось довольно долго, периодически он оглядывался, но Джордано не было видно, и только, когда был у самого берега, почувствовал зов. Двигаясь немного боком и загребая одной рукой, Джордано догнал Николая и вытащил на берег довольно внушительную рыбину. Опасливо оглянулся по сторонам:
— Сырую рыбу ешь? — увидев отвращение у того на лице, ухмыльнулся. — Я тоже не большой охотник до таких экстравагантностей. Тогда сгоняй, собери дерева для костра. Шторм недавно был, так что тут понабросано достаточно. А я изображу какое-нибудь удилище. Нагрянет еще кто ненароком …
Минут через двадцать, когда они еще жарили рыбу на углях, действительно показался всадник.
— Здоров, мужики!
— И тебе того же, дорогой, — в речи Джордано прорезался легкий кавказский акцент.
— А, это ты, Аванес!
— Садись с нами, — Николаю показалось, что приглашение прозвучало достаточно обреченно.
— Кто это с тобой? — спросил мужик, доставая из переметной сумы внушительный сверток и бутылку домашнего вина.
— Племянник друга, Николаем зовут.
— Федор, — мужик протянул руку. — Давно тут?
— Да нет. Вот решил показать ему побережье, — Аванес кивнул на Николая.
— Ну и как, нравится?
— Да, тепло тут у вас, и море замечательное.
— Наше море самое теплое, вон, сколько народа теперь ездит сюда. Всесоюзная ударная стойка у нас теперь, как Днепрогэс. Санатории да дома отдыха строим, — мужик заулыбался от удовольствия и принялся разворачивать сверток, в котором оказалась домашняя колбаса и пирожки. — Раньше тихо было.
— А ты, видно, далеко собрался!? — то ли вид продуктов несколько примирил Аванеса с присутствием Федора, то ли он просто взял себя в руки и пытался перехватить инициативу с вопросами, но его вид излучал полнейшее дружелюбие.
— В контору, в Сочи. Опять с материалами задержка вышла. О чем они там думают? Поздно только выехал. Не успею сегодня обернуться. Так что придется ночлег в городе где-то искать…
— Кто бы прибеднялся!
Федор ухмыльнулся.
Пока Аванес выкладывал рыбу на срезанные листья лопуха, гонял Николая к оказавшемуся рядом источнику за водой и доставал кружки из вещмешка, Федор успел рассказать кучу новостей о делах на стройке детского санатория, где он работал мастером молодежной бригады отделочников. Оказалось, Джордано был достаточно осведомлен в делах этого коллектива, девушки которого были дочками и невестками их общих с Федором знакомых. И после кратких сетований на безголовость Галины — комсомольского вожака бригады, протолкнувшей предложения о немыслимых сроках сдачи бальнеологического корпуса, из-за которого, кстати, Федор и ехал в город обсуждение плавно перешло на амурные дела девушек.
После второго куска рыбы и пространных рассуждений о том, что прошлогоднее вино Федора ничем не уступает пойлу, которым торгует какой-то Савик, выдавая его лопоухим отдыхающим за настоящее грузинское вино, Николаю показалось, что Аванес совсем расслабился.
Сам Николай молчал. Слушал и молчал, грелся на солнце. Почему-то подумал, что раньше, до болезни, уже давно бы высказал Федору, что тот не прав, а сейчас в какой-то момент просто понял, что Галина — дочь мастера. И он не ругает, а гордится ее настырностью, смеется над ее проделками по заморачиванию голов окружающих пацанов, и никак не может решить, кто из ребят годится его девочке в мужья.
После того, как бутылка опустела, а рыба и колбаса были съедены, Аванес заявил, что пирожки Федор должен оставить на завтра, и, не слушая его возражений, вернул в сумку хозяина. Затем достаточно ловко спровадил подвыпившего мужика дальше, так и не дав тому возможности поинтересоваться, с кем он шаболдается по побережью и каково происхождение съеденной рыбы.
— Да, подзадержались мы с тобой! — задумчиво произнес Джордано, глядя вслед удаляющемуся Федору.
— Ты обещал рассказать о проблемах с моей смертью.
— Обещал… Но, похоже, позднее. Нужно спустить лошадей в долину. Собирайся, пошли наверх.
Послеобеденное путешествие прошло для Николая намного проще. Страх перед слабостью почти исчез, он увереннее сидел в седле. Казалось, тело вспоминало старые навыки.
Спустившись в долину, они пересекли крохотную деревушку, расположившуюся на берегу очередной горной речки, и долго ехали вдоль берега. Когда впереди опять показалась река, Джордано свернул на дорогу, уходящую в сторону гор. Начинало темнеть, и Джордано торопился, но двигаться быстрее не мог. Он все чаще оглядывался на опять начавшего отставать Николая, наконец остановился, ожидая, когда тот приблизится вплотную.
— Что, совсем устал?
— Нет, ничего.
— Я поведу твоего Буцефала. Держись за луку и доверься лошади, а то ты ей только мешаешь.
Они спустились почти к самой реке. На небольшой поляне у склона горы в ставших совсем серыми сумерках показался небольшой охотничий домик.
— Все. Добрались, — Джордано спрыгнул у порога дома.
В этот раз слезть с лошади Николаю удалось самостоятельно, но усталость была страшная. Не сделав и нескольких шагов, он опустился на траву.
Джордано зашел в дом, разжег в очаге огонь. Выглянул в открытую дверь и бросил Николаю ведро.
— Принеси воды. Источник — вон за домом, у большого камня. Вначале нам, потом напои лошадей, но смотри, не пои холодной.
Пришлось подниматься, таскать воду, расседлывать лошадей и разгружать поклажу. Рядом с домом оказался небольшой загон, куда Джордано притащил за это время свежее сено и засыпал овес в кормушки. Устроив лошадей, они вошли в дом. Обстановка оказалась вполне цивильной. В центре достаточно просторной комнаты стоял стол с зажженной керосиновой лампой, на плите булькала гречневая каша, и свистел закипевший чайник.
— Иди, садись. Сейчас есть будем.
Николай опустился на стоящую у стола лавку и с интересом разглядывал окружающее.
В домике было две комнаты. Первая, с печью, какие кладут в хатах выходцы с Украины по всему Приазовью, Крыму и Кубани, служила, должно быть, столовой, во второй, с расчетом человек на десять, расположились двухъярусные солдатские койки. В первой комнате кроме печи, стола и посудной полки, прикрытой цветастой занавеской, стоят буфет, заставленный колбами, пробирками и чашками Петри. На полках буфета, подоконниках и просто на полу высились стопки распухших папок с бумагами.
— Это что за дом такой? — удивленно спросил Николай.
— Да так. База противомалярийной лаборатории. У них тут недалеко плантация. Эвкалипты выращивают. — Джордано, раскладывавший кашу по тарелкам, вдруг оживился. — Представляешь, эти деревья лучше всяких насосов высасывают воду из местных болот, и главное, похоже, выживают при случающихся зимой заморозках, — в его голосе послышалось восхищение.
Изумленный реакцией Джордано, Островский только и мог спросить:
— Ну и что?
— Как, что? Да уже сейчас здесь почти не осталось болот, комары перевелись. А, между прочим, знаешь, от чего в русской армии в здешних местах были основные потери?
— Ну, тебе-то малярия не угрожает?
— Ты издеваешься? Тут ведь уникальное место. Даже в Альпах такой красоты не увидишь! — Джордано обижено замолчал и принялся за кашу.
— Прости, я думал ты тут просто отсиживаешься. Егерь, что за занятие в наше время?
— По-твоему, только шашкой махать достойно человека? А те люди, что возились с тобой после ранения и потом?.. Они в бирюльки играли?
— Не слишком удачно возились, — зло пробурчал Николай. — Да и если все, что происходит сейчас — реальность, то и не надо было меня лечить.
— Не все рождаются на свет бессмертными.
Некоторое время ели молча.
— Ты обещал рассказать о проблемах с моей смертью.
Джордано поднял голову, криво усмехнулся:
— Тебе интересно?! Ну ладно, — он помолчал, — при нашем знакомстве я, кажется, сказал, что потенциальный бессмертный воскресает только после насильственной смерти. И, кроме того, состояние его здоровья остается на том уровне, какой был в момент его первой смерти.
— Так значит, ты не дал мне нормально умереть?
— Да, немного ускорил этот процесс. Но твоя болезнь была вызвана насильственными действиями, и потом были операции… Так что дать сто процентную гарантию, что ты был бы сейчас мертв, нельзя.
— Ты хочешь сказать, что я бы продолжал жить в прежнем состоянии?
— Да, и, вероятно, это могло продолжаться достаточно долго.
— Но сейчас ведь не осталось никаких следов от прежних воспалений!
— Не осталось. Видишь ли, есть маленькая поправка к утверждению о состоянии здоровья впервые воскресшего бессмертного. Причем термин «воскрешение», на мой взгляд, не верен, я бы говорил о восстановлении или регенерации.
— Какая разница, как называть.
— Может и никакой. Только с термином «воскрешение» ассоциируется вмешательство в процесс бога или дьявола, а мне не симпатичны ни тот, ни другой.
— Эк тебя занесло, — Николай усмехнулся. — Давай, по сути.
— Как скажешь! Поврежденные клетки бессмертного восстанавливаются в том состоянии, каком находились на момент повреждения. Другое дело, клетки уничтоженные, они регенерируются организмом в том виде, каком им надлежит быть, как бы это сказать — по проекту. Такой же механизм работает у всех живых существ. Дело в скорости процесса. Кроме того, у обычных людей на результат восстановления сильно влияет необходимость борьбы с инфекциями.
— Подожди, если орган уничтожить, то он восстановится, и это восстановление может омолодить разрушенную часть организма?
— А ты на редкость сообразителен для человека, окончившего церковноприходскую школу, — Джордано улыбнулся.
— Я и потом, между прочим, не в лесу жил!
— Не обижайся.
— Да я и не обижаюсь. Просто интересно. В моем организме, по-моему, не оставалось ни одного здорового места, а убить можно, просто заколов ножом.
— Ты действительно неплохо соображаешь! Подумай теперь, зачем мне было тащить тебя в пещеру?
— Там уединенное, защищенное место…
— И там с тобой можно было делать все, что угодно, и столько времени, сколько мне на это бы ни потребовалось.
— Что же ты сделал?
— Вот это тебе пока не к чему, результат видишь, неприятных ощущений не помнишь. Чего тебе еще? Радуйся тому, что получил.
— Какое сегодня число?
— Восемнадцатое.
— Значит трое суток…
Николай встал и подошел к окну. Его просто использовали как вещь для своих не слишком понятных и, наверное, не слишком благовидных целей.
За окном шумела река. Блики лунного света просвечивали сквозь листву, и причудливые тени танцевали на оконном стекле. Вечный мир не интересовали проблемы двух людей, волей судьбы или прихоти одного из них оказавшихся в крохотном домике на берегу горной речушки.
И родившаяся злость разбилась о спокойствие южной ночи. Он видел этот мир, луну, деревья, все то, о чем уже даже и не мечтал. Какая разница, что было сделано с его телом, если чудо свершилось. Не важно, какая цена будет запрошена, так или иначе за все надо платить. Как пришлось платить за мечту о всеобщем счастье. Вспомнилась фраза, написанная для книжки: «Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Нет, он и теперь не считал, что революция — цель его жизни была ошибкой. Что с того, что последующая жизнь так наказала его, ведь все они, кто шел в революцию за чистой идеей, не ждали благ для себя.
Правда он обманул, обманул женщину, что была ему дороже других, пообещав светлое будущее, а в итоге она получила годы откровенной нищеты, годы его нескончаемой болезни, тяжкого труда. Даже если Джордано прав, и он на самом деле фанатик, она-то не была фанатиком! Она, должно быть, любила! А теперь, что будет с ней после его исчезновения?
Вернуться, объяснить, как все произошло! Но в черном окне отражался тощий, растерянный молодой человек, почти подросток. Как доказать, что изможденный болезнью, совершенно немощный человек и он — одно и тоже лицо. Даже Рая его бы не узнала, может быть, только мать, но кто будет слушать старую женщину!