Археологи имели веские причины опасаться, что их достояние ускользнет за границу отныне и навеки.
Как могли Наблюдатели защищаться от таких обвинений? Что они были тайным обществом, искали артефакты Бессмертных? Несмотря на то, что прямо сейчас они были невиновны в краже непосредственно из пещеры, разве они не постараются взять, что смогут, потом, когда артефакты окажутся за пределами пещеры? Хотя они знали, что Митос, вероятно, уже вынес кое-что прямо у них под носом. Неважно, получали ли они любые объекты как музейные представители или перехватывали при перевозке не ради своих доходов, но они намеревались лишить мир возможности это увидеть. Только Наблюдатели будут лицезреть артефакты Бессмертных до конца Игры. Кто знал, поделится ли Митос когда-либо своим достоянием с кем-либо. Когда-нибудь.
Доктор Золл была изгнана к себе в палатку до тех пор, пока утром не придут ее арестовывать; ее команда оказалась прикованной к лагерю, пока их не заберут на допрос. Уайет остался в своей палатке, восстанавливаясь после сотрясения мозга. Чувствуя, что подверглась ужасному остракизму, Эми пряталась в своей. Только Джо разыскал Митоса позже, когда всё успокоилось.
Все, что Джо мог спросить, было:
— Почему?
— Почему я стащил несколько случайно выбранных каменных табличек и спрятал их в ее палатку?
— Да! Почему подставил доктора Золл?
— Так работает Аманда, — сказал Митос, пожав плечами. — Она устроила… что трое из ее Наблюдателей были якобы замешаны в кражах?
— Пять, и это не то, что я имел в виду. Почему именно Золл? Месть?
— Отчасти, но в основном методом исключения. Я люблю тебя, значит, твоя дочь, Эми, находится в безопасности. Я не люблю Золл, как и Уайета, если на то пошло, но думаю, мы можем согласиться — он достаточно настрадался. Мне нужен был только один виновный, чтобы убедить археологов избавиться от всей вашей группы.
— О, действительно? Почему бы не устроить, чтобы доктора Конрад тоже выгнали?
— Она не травила меня, а Наблюдатели будут так заняты, добиваясь выдачи Золл, что, я уверен, они предупредят доктора Конрад не заниматься мной. — Митос помолчал и спросил: — Разве ты не собираешься обвинить меня, что это я отправил Уайета в пропасть?
— Нет, я знаю, ты бы этого не сделал, — ответил Джо уверенно.
— Потому что вы следили за мной весь день? — спросил Митос усталым голосом.
— Ты знал? — Та мысль, что Митос догадывался, что ранее, днем, он находился под тайным наблюдением, ни разу не пришла Джо в голову. Сейчас было до смешного неважно хранить этот секрет.
— Не в то время. Высший балл за изворотливость, Джо.
— Ты знаешь, что мы это делаем, Митос, — спокойно возразил Наблюдатель.
— Да, и именно поэтому мне не нравится, что за мной следят. Вы можете наблюдать за другими сколько хотите.
Джо лишь вздохнул. Он не мог возражать против подглядывания Наблюдателей за Бессмертными, чем они постоянно занимались. Еще одно забавляло его: лицемерие Митоса — он подстрекал наблюдать за всеми другими Бессмертными, за исключением его самого. Джо посчитал разумным изменить направление разговора.
— Мы должны выяснить, кто напал на Тима.
— Кто сказал, что его вообще ударили?
— Ты, — напомнил ему Джо с раздражением.
— Я пошутил. Уайет был неуклюж и упал сам.
Джо был слишком ошеломлен, чтобы говорить. На этот раз Митос не выглядел самодовольным или лгущим.
— Он не следовал основным правилам безопасности в пещере, и только каска спасла его от серьезной травмы, — отвечал Митос с раздражением, а не злорадством. — Он, вероятно, оступился и скатился по склону, только медленно, основательно ободрался, потом его оглушило от удара о дно. Если бы он потерял сознание, он остался бы там, пока кто-то не нашел его. Не броди, где не положено.
— Я готов согласиться, он сам потерялся, — неохотно уступил Джо, но потребность защищать своего коллегу взяла верх. — Ты знаешь характер его работы. Следовать за тобой — это не веселая прогулочка, Митос.
— Вы что, думаете, занимаясь своими делами здесь, я буду облегчать ваши занятия? Уайету не нужно было подвергать себя опасности.
— И ты винишь Золл за это, я уверен.
— Как ты сказал, я знаю, что Наблюдатели должны делать и чего не должны. Забавно было видеть, сколько времени каждый держался правил, пока не нарушал присягу рядом со мной. Никаких новых рекордов по скорости, но все равно вполне удовлетворительно.
Джо только закатил глаза. Митос находил забавным сбивать с пути Наблюдателей, особенно разговаривая с Наблюдателем, формально уже изменившим присяге. Он не думал, что полные подробности о том, сколько другие общались с Митосом, передавались, но если это делалось, по крайней мере, ему не нужно беспокоиться, что кто-то будет за это наказан. Их, конечно, освободят от наблюдения за Митосом, однако, вполне возможно, что Старик и рассчитывал на это. Ему будет удобнее и проще манипулировать новой командой. Если он мог провернуть такое, то не стоит и держать Наблюдателя поблизости от него. Этого было достаточно, чтобы обеспечить Джо головную боль.
— Кстати, я не думал, что Уайет так быстро обнаружит отсутствие бумажника, который я взял. Другое дело, если бы там было что-то отсюда снизу. Хотя собственная палатка Уайета — последнее место, где будут искать, я предполагал, что они так сделают из тщательности, когда деньги не найдутся в чужих пожитках. Если бы они не стали, ну… у меня были запасные планы, чтобы дать археологам повод обыскать палатки.
Теперь у Джо действительно разболелась голова.
— Но я сожалею, — продолжил Митос, — что ты оказался вовлечен во все эти неприятности. Так что… задай вопрос о моем прошлом, Джо. Любой вопрос, и я на него отвечу.
Джо лишь удивленно поднял брови.
— Предлагаешь мне компенсацию за это? Серьезно?
— Все, что вы узнали здесь о моем прошлом, недостаточно. Всегда так с Наблюдателями. Спроси что-нибудь, Джо.
— Откуда я знаю, что ты не придумаешь всякую чушь?
— Нет, — признал Митос со вздохом.
Митос предлагал сделку, чтобы вернуть доброе отношение других людей. Джо приходилось видеть, когда Старик делал то, чего не хотел, под давлением Маклауда. Кроме того, произнесенные вслух извинения будут неискренними в любом случае. Митос мог чувствовать сожаление, что расстроил Джо, но Наблюдатель не думал, что Старейший пожалел остальных. Бессмертный знал, что Джо в любом случае простит ему это фиаско, как уже бывало. Можно не опасаться, что Джо перестанет из-за этого с ним дружить. Однако Митос все равно предлагал сделку.
Очень первобытно, но и очень характерно для Митоса, и Джо все еще был слишком раздражен, чтобы на самом деле вести переговоры о цене.
— Я хочу то, что смогу поставить в хроники. На этот раз не просто частные подробности, не подлежащее разглашению. Еще неизвестно, не окажется ли завтра моя дочь в тюремной камере, обвиняемая в оказании помощи своему боссу в краже.
Митос смотрел вниз, ковыряя землю ботинком.
— Ты тоже можешь оказаться в камере, Джо.
— Я думал об этом, поверь мне. Но ты прав, Наблюдатели вытащат нас из всего этого.
Возникла неловкая пауза, затем Джо спросил:
— Итак, ты был в Гималаях? Ты упоминал это в день нашего приезда. Это там ты провел лето?
— Ты хочешь знать, что я делал этим летом? Это твой вопрос?
— Древняя история — отлично, но я также хотел бы знать, чем ты занят сейчас. Я мало что слышал от тебя в последние несколько лет, Митос. Ты заходил ко мне в бар все время, — сказал Джо задумчиво, — хотя знал, что я продолжаю писать твою секретную хронику.
— Я надеюсь когда-нибудь добыть эту секретную хронику, когда вокруг не будет других Наблюдателей, — раздраженно признался Митос, затем лицо его стало задумчиво. — Однако, было бы хорошо поговорить, это помогает развеять печаль… — Он резко остановился, его голос осекся. — Я думаю, ты поймешь, Джо. Лучше, чем, возможно, большинство смертных. Но в то же время это может быть тяжело слушать.
— Я набирал высокие отметки в школе барменов, так что готов выслушать.
— Я провел лето в Непале, потому что… ох, почему я не могу это сказать? — Митос перешел на шепот — горе вдруг придушило его голос, и одинокая слеза скатилась по щеке. — Я похоронил моего мальчика.
Джо был ошеломлен, когда старейший ныне живущий человек не выдержал и заплакал у него на плече.
Спустя некоторое время Митос вернул себе самообладание в достаточной степени, и Джо осмелился задать свой следующий вопрос.
— Ты потерял ребенка? Недавно?
— Не ребенок в вашем понимании. У тебя есть взрослая дочь, Джо. Потерять ее тебе было бы больно, вне зависимости от ее возраста.
Джо мог только кивнуть головой, соглашаясь. Родители не должны переживать своих детей, а Бессмертные, как правило, переживали всех, кого они знали, если сохраняли свои головы. Это делало потерю человека, которого они воспитывали с детства, еще более трагической. Особенно когда Бессмертный знал, на какую боль обрекает себя, на какую опасность — ребенка от других Бессмертных, и все равно решался любить. Было невероятно, что Митос, прожив пять тысяч лет, продолжал это делать.
Тот, казалось, понял, куда свернули мысли Джо и сказал:
— Да, это опасно. Я знаю. Связываться со смертными всегда опасно из-за Игры. Я даю себе очень хороший совет. Я просто не всегда следую ему.
— Сколько же ему было?
— Восемьдесят девять, он почти добрался до девяноста. Очень впечатляет, для смертного. Он был взволнован, что встречает двухтысячный год. Я думаю, что он упорствовал ради этого.
— Тогда у него была хорошая долгая жизнь?
— Мне нравится так думать.
— Как ты встретил его мать?
Митос смущенно улыбнулся.
— Ну, видишь ли, я вырастил и ее.
— Что?!
Если бы его рукав уже не был влажным от Митосовых слез, Джо даже не подумал бы поверить этому заявлению. Жизни Бессмертных были так опасны, большинство не оставались долго с любовниками, совсем мало кто задерживался на одном месте достаточно времени, чтобы воспитать ребенка. Суметь вырастить два поколения — было впечатляюще идиотским для Бессмертного. Даже при условии, что Митос обладал настоящим мастерством в умении уклоняться, избегать и уворачиваться, всё это могло привести к убийству смертных в ходе Игры.
Джо покачал головой и попросил:
— Может быть, ты начнешь с начала.
Губы Митоса искривились в подобии улыбки, и он сказал:
— Это было в конце девятнадцатого века, и ты назвал бы это современностью.
— Относительно твоих лет — почти современность.
— Ладно, около тысяча восемьсот восемьдесят девятого года я вернулся в Штаты и познакомился с матерью-одиночкой по имени Кэтрин. Сначала мое внимание привлекла ее образованность, ведь средняя прачка в Филадельфии не цитировала стихи. Когда она приносила мое белье, я делился с ней книгами. Она читала их своей дочке, которую звали так же, как и ее саму, но она произносила ее имя «Китти»… сверхочаровательная малышка с ямочкой на одной щеке и прекрасными каштановыми кудрями.
Джо видел, что глаза Митоса снова заблестели от наворачивающихся слез, но он сморгнул их.
— Итак, ты спас их от нищеты и неприятностей? — спросил Джо, предполагая самый логичный вывод.
— Не совсем. Кэтрин была слишком горда, чтобы принять милостыню. Она ценила, что я нашел ей работу получше, так что Китти могла ходить в школу вместо того, чтоб стать ребенком-чернорабочим на заводе. Я ежедневно присматривал за Китти до окончания рабочей смены Кэтрин. Женщины в ее обстоятельствах обычно стремятся к браку с первым мужчиной, кто сделает предложение, но Кэтрин поклялась выйти замуж только за отца своего ребенка. Я семь лет провел, пытаясь убедить ее в обратном — бесполезно. Затем отец Китти вернулся.
— Ох. Как я понял, они ушли вместе с ним.
— Да, и это был бы конец… если бы не Китти. Она писала мне из школы-интерната, куда они послали ее, чтобы довести ее манеры до респектабельных. Китти сказала, что она признала своего отца, чтобы сделать свою мать счастливой, но я всегда буду ее любимым папой. Я никогда не рассказывал Кэтрин о Бессмертных, и, очевидно, был не очень желателен в их новой жизни. Мне казалось безобидным посылать письма Китти, путешествуя на Запад, а затем из Вайоминга и Юты.
Это происходило около тысяча восемьсот девяносто шестого года, подумал Джо, сопоставив кое-какую информацию. Американский Запад не зря называли диким в то время. Он знал, что весьма печально известная кучка грабителей, возглавляемая Бучем и Сандэнсом, действовала на территории нескольких штатов.
— Каждые год или два, — продолжал Митос, — я возвращался к моему почтовому ящику — единственный обратный адрес, который я мог ей дать — в Филадельфии. Я знал, что однажды найду его пустым, поскольку она неизбежно перестанет отвечать на письма, которые я посылал ей, пока путешествовал. Тогда это действительно будет конец.
— Как ты познакомился с сыном Китти?
— Из-за эпидемии гриппа после Первой мировой войны. Люди в возрасте от пятнадцати до пятидесяти умирали в массовом порядке. Сейчас известно, что чем сильнее была их иммунная система, тем больше она работала против них, поэтому дети и пожилые люди, как правило, выживали. Семью Китти поразило жестоко. От этого гриппа она потеряла отца, мать и мужа. Ее последний живой дедушка выздоровел только, чтобы умереть от старости в том же году. Сама Китти и ее единственное дитя не подцепили болезнь. Овдовев и став одинокой, она написала мне в тысяча девятьсот девятнадцатом году, прося забрать ее и маленького Патрика.
— И ты, не видя ее в течение двадцати трех лет, сделал это? Ты выглядел ее возраста или моложе.
— Я хотел вернуть свою дочь, Джо, — заявил Митос, пожав плечами.
Джо мог только молча согласиться, что сам поступил бы так же. Он упорно трудился последние несколько лет, чтобы наладить отношения с Эми, и будет жалеть всю жизнь, что не видел, как она растет.
— Моим намерением было посетить их один раз и помогать материально, но Китти были нужны не деньги. Она снова хотела семью. Я объяснил о Бессмертных, о риске, которому я бы подверг ее мать и ее саму в те годы, останься рядом с ними. Ей было все равно. Итак, я взял Китти и Патрика странствовать со мной по всему миру.
— Как же ты защищал их?
— Нелегко, и они не вышли из этого невредимыми. Я поскорее увозил их, едва появлялись Бессмертные. Китти с первого же года рассказала Патрику все. Я выдавал себя за его дядю и брата Китти, но когда он был по-настоящему раздражен, ему доставляло удовольствие называть меня дедушкой.
— Разве он не должен был ходить в школу?
— Я учил его в основном сам. Мы не задерживались на одном месте дольше определенного периода, иногда вокруг вообще не было школ. Мы по очереди бросали дротики в карту, выбирая, куда поехать. Мне пришлось вырвать из карты Антарктиду: Патрик целился в нее, хотя я сказал ему, что она необитаема.
Я не успел моргнуть, а он повзрослел, и Китти остепенилась с новым мужем. Патрик предложил вместе отправиться в университет в тысяча девятьсот тридцатые годы, и мы весело проводили время… потом он тоже женился. После этого я видел их каждые несколько лет, по отдельности, чтобы не провоцировать неудобные вопросы в их семьях, до последнего письма Китти в тысяча девятьсот шестьдесят втором году. Она умирала, и Патрик был в бешенстве, что я не прибыл вовремя, чтобы попрощаться. Некоторое время отношения были напряженными, но тем ни менее мы постоянно общались. Он пережил свою жену, и я не думаю, что его дети поняли, почему он выбрал дом престарелых именно в Катманду, чтобы провести там свои последние годы. Я посещал его так часто, как мог, и в этот последний раз его здоровье было… ну, я знаю признаки. Я остался до конца.
Закончив свой рассказ, Митос глубоко вздохнул и спросил: