Он нахмурился, и его глаза стали почти чёрными.
— Я его вызову — вот что я сделаю!
— Нет! — не выдержал Дарий, поднимаясь.
Байрон посмотрел на друга умоляюще. И пожаловался:
— Как ты не понимаешь: меня с души воротит, когда я его вижу. Немотивированная антипатия, против неё я бессилен, и…
Дарий не дал ему договорить, резко оборвав:
— Ты можешь сколько угодно бранить Маклауда, находя в нём качества, которые, возможно, в нём действительно имеются и которыми не стоит гордиться. Но ты не замечаешь одного. Одного очень важного качества Дункана, оно есть у него и есть у тебя. Не хочешь замечать.
— Какого качества? — попытался уточнить обескураженный поэт: Дарий, утративший своё обычное хладнокровие, стал для него настоящим откровением, причём не самым приятным.
— А я тебе не скажу, найти ответ сам, — бросил Дарий, возвращаясь за стол.
— Играющий чужими жизнями психопат и наркоман. Извращенец, которого давно пора посадить на цепь.
— Слишком много грубых и неуместных метафор, Дункан. Забыл? Ты повстречал его в моей ризнице. Моей, слышишь? — попытался смягчить сказанное священник, особо выделив отдельные слова.
— Я решил, что он тебя убил, — мрачно заявил Маклауд, не особо прислушиваясь даже к словам, не то что к интонации.
Неожиданное признание заставило Дария рассмеяться, хотя и не очень весело.
— Убил меня в церкви? Как ты это себе представляешь?
— Он — сосредоточие всех мыслимых пороков, от него всякое можно ожидать.
— Как и от любого из нас, — тут же возразил священник.
— Мне не потребовалось второго взгляда на Байрона, чтобы составить о нём мнение, — Маклауд стоял на своём, и сдвинуть его с постамента упрямства не представлялось возможным.
— И ему тоже, — вздохнул Дарий. — К сожалению.
Он ещё раз внимательно посмотрел на друга: Маклауд сидел, нахмурив брови.
— В следующий раз пусть пеняет на себя, — сообщил о своих ближайших намерениях Маклауд и снова надолго замолчал.
— Дункан, — обратился к нему Дарий, но тот его не услышал. — Дункан, — терпеливо повторил священник, — спорить с тобой бесполезно, согласен, вы — антиподы. Но у вас всё же есть кое-что общее, и я буду молиться, чтобы вы оба его увидели.
— Отличная погодка, чтобы умереть, ты не находишь?
Байрон ковырнул тростью дёрн.
Ещё раз.
И ещё.
— Да, вполне, — выдавил из себя Дункан Маклауд.
— И один из нас сегодня умрёт, — медленно проговорил поэт, с деланным безразличием глядя куда-то в сторону и продолжая уничтожать ни в чём не повинный газон.
— Останется только один, — выдал Дункан привычное заклинание, которое прозвучало в это утро на редкость безжизненно — уж точно без обычного воодушевления и огня. Как-то уныло.
Чтобы избавиться от накатывающих волнами смутных сомнений, Горец достал из-под полы плаща катану.
— Хватит болтать. Начнём.
— Ты куда-то спешишь? — поднял брови Байрон.
— Давай быстрее покончим с этим, — то ли приказал, то ли попросил Маклауд, с каждой секундой теряя уверенность в правильности происходящего.
— «Быстрее», — протянул поэт, — ясно, ты спешишь.
— Надеюсь, ты захватил свой меч.
— Не волнуйся, мой меч всегда при мне. Острый, опасный, такой же, как у всех, — заверил соперника Байрон.
Однако он не удосужился начать поединок незамедлительно, как от него требовали. На что получил последнее предупреждение:
— Если ты думаешь, что я буду ждать вечность, то ты ошибаешься, — зло обронил Маклауд.
— Пусть вечность сама подождёт, — парировал поэт, внутренне на что-то решаясь. Он резко вскинул голову и посмотрел сопернику прямо в глаза.
— Дункан Маклауд, мы начнём поединок сразу же, как только ты назовёшь то, что нас связывает и роднит. Дай имя тому, что есть у меня и у тебя, и я буду в полном твоём распоряжении. Я несколько дней бился над разгадкой этой великой тайны, но так и не смог её постичь. Не преуспел, понимаешь ли.
В порыве нахлынувших чувств, Байрон вонзил трость в землю.
— Говорят, ты искусный боец, и твоя победа может грозить мне вечностью терзаний в поисках ответа на этот вопрос. А я там, — он указал пальцем в небо, — терзаться не хочу. Дарий уверял, что ты умён, так блесни умом. Удиви меня.
— Ты тянешь время, — Дункан больше не сомневался, в трусости визави так точно.
— Да думай, как знаешь, — огрызнулся Байрон. — Хорошо, начну я с самого очевидного: мы оба шотландцы, но что с того? Несомненно, я не в таком восторге от родины, как ты, поэтому дело не в происхождении, всё не то.
— Разгадка не спасёт тебя от смерти.
— Да плевать я хотел на смерть! — выкрикнул поэт. — Пудинг! — ругнулся он по привычке, но, поймав недоуменный взгляд Маклауда, перешёл на более распространённые крепкие выражения и отсыпал их не жалея. Тираду он закончил довольно неожиданно:
— А ведь Дарий мог запереть меня в своих катакомбах, чтобы медленно, но верно, как умеет только он, расставить все точки над і. Но почему-то он пошёл другим путём. Невыносимый человек. Если бы все священники были такими, как Дарий, мир бы давным-давно сошёл с ума. Или…
Он опять поднял указующий перст, в очередной раз бросая вызов небесам.
— Или на земле бы — давным-давно — наступил рай, — неожиданно закончил за него Дункан Маклауд.
— Что ты сказал? — не поверил своим ушам Байрон.
— Я сказал, что Дарий — хороший священник и самый лучший друг, — снизошёл до объяснений Маклауд. — Когда-то он осмелился мне, человеку, умевшему лишь одно — безжалостно убивать, заявить, что война — бессмысленная жестокость.
— И что ты? — Байрон дожидался ответа, затаив дыхание.
— Не знаю, как он это делает, но… — Дункан не сдержался и улыбнулся. Улыбка скользнула по его лицу и исчезла, но успела смягчить резкие черты. — Я с ним согласился.
— О, ты только что повторил мою историю, — внезапно осчастливленный этими словами поэт запрокинул голову, обратив взор к небу. — Дарий творит чудеса. И знаешь что, Маклауд… — прихрамывая больше чем обычно, Байрон опасно приблизился к сопернику, нисколько не заботясь о возможных последствиях. — Я боготворю этого человека. Пожалуй, он — единственный мой настоящий друг.
И, повернувшись спиной к Дункану, Байрон, что-то бормоча себе под нос, сделал ещё несколько шагов.
— Эй, — окликнул его Маклауд.
— Чего тебе? — оглянулся поэт.
— Дарий и мой друг тоже. Настоящий друг.
— Хм, — нахмурил поэт брови.
Теперь настал черёд Дункана преодолевать опасную черту.
— Ты понял? — спросил он, подойдя к поэту на расстояние одного короткого удара меча.
— Кажется, да, — кивнул Байрон, переводя дух.
— Знаешь, когда я разговаривал с Дарием о тебе, он тоже всё время твердил о каком-то сходстве и родстве между нами. Признаться, я плохо его слушал, потому что слишком сильно в тот момент ненавидел тебя.
— Та же ерунда, — вздохнул Байрон. — А всё оказалось просто и… изящно. В духе великого Дария.
— Согласен.
— Если мы начнём поединок, то наша ненависть обязательно найдёт удовлетворение: один из нас потеряет голову. А Дарий навсегда лишится друга.
— Самого настоящего друга. И он будет скорбеть.
Потенциальные враги и явные антиподы в этот момент, как по команде, пристыжено опустили головы.
Первым пришёл в себя Байрон. Он не постеснялся приобнять своего несостоявшегося соперника.
— Предлагаю продолжить разговор в ближайшем баре. Кажется, только что наступил тот самый момент, когда назрела крайняя необходимость прочистить горло…
— … виски.
— Само собой. Но непременно шотландским. Я настаиваю.
Часть четвёртая. Эпилог
— Поправь меня, Док, если я ошибаюсь, но я смотрю на тебя и вижу: ты совсем не рад нашей встрече.
— Может, я просто не ожидал тебя увидеть на барже Маклауда. А где, кстати, сам Маклауд?
Митос отвёл глаза в сторону, а Байрон подумал, насколько же жалкой выглядит эта их встреча.
Впрочем, сейчас ни один из старинных приятелей, неожиданным образом столкнувшихся в речном жилище Горца, не выглядел удивлённым.
— Маклауд?
Митос видел перед собой знакомое, но уже чужое лицо. Полузабытый друг, случайная встреча с которым вроде как не вызвала никаких особых чувств.
Это было так нормально и так обыденно, что Митос почувствовал, как заскрежетали его зубы. Это была не досада и не отголоски боли или душевной бури. Не трепет каких-то неведомых сердечных струн. Ничего такого, лишь факты, которые необходимо было принять.
Бывший хороший, если не лучший, друг никогда не станет тем приятелем, с которым можно сходить в бар к Джо и пропустить там стаканчик-другой, убив пару часов жизни на старые воспоминания. Когда накал дружбы падает, тонет в песках прожитых лет, всегда возникает замешательство, а потом и жгучее неудобство. Приветствие произносится с картонной улыбкой, слова цедятся сквозь зубы. Почти сразу ощущается острейшее желание немедленно изгнать из сердца того, кого однажды туда впустил. Но просто так не прогонишь, там навсегда остались его следы — остывшие и никому не интересные.
Они там были, и даже Митос не знал, что с ними делать.
— Маклауд скоро придёт. Он отлучился по какому-то важному делу, а я тут… не знаю, тебя ждал. Наверное, — сказал Байрон, нахмурив брови.
В кои-то веки поэт вёл себя тихо, будто не знал, что говорить и что делать. Куда спрятать от приятеля заметно дрожащие руки.
— Меньше всего ожидал увидеть тебя здесь. Ты друг Мака?
— Или враг? Ты это хотел спросить? — губы Байрона изогнулись в горькой усмешке. — Не надо, не уточняй, я сам всё расскажу. Видишь ли, Док: ты не так далёк от истины.
Байрон, доселе сидевший за столом, покинул удобное кресло, чтобы переместиться на диван. Он прошёл рядом с Митосом с видимой опаской, будто тот представлял собой сумеречный фантом, один из тех, что поэт перестал видеть лишь недавно, освободившись от дурных привычек.
— Не предлагаю тебе выпивку по двум причинам, — с этими словами Байрон рухнул на диван. — Я завязал с ней — это во-первых.
— А во-вторых? — спросил Митос машинально.
— Я не знаю, где Дункан хранит божественный нектар.
— Зато я знаю.
Митос двинулся по направлению к нужному сундуку и, проходя мимо, похлопал Байрона по плечу. Поэт не видел, но выражение дружеского участия, этот хлопок, прикосновение, своеобразный шаг навстречу дался Митосу нелегко: Митос чувствовал внутреннее напряжение, барьер, который преодолел с трудом. Он не мог понять, откуда растут ноги у этой проблемы, и собирался разобраться, правда, не знал, с чего начать.
— Ничего удивительного, Бен. Как только мы с Маклаудом увидели друг друга, то сразу поняли: вызова не избежать. И если бы не хитрый ум нашего славного падре, ты бы лишился одного из своих друзей.
Байрон сделал глоток, ему хотелось пить, в горле першило — и он пил.
— Я почти уверен: Маклауд бы меня победил. Он отлично владеет катаной.
Байрон выдавил из себя короткий смешок.
— Никаких шансов для поэта. Ни малейших.
Митос потянулся за бутылкой, нужно было хоть чем-то заполнять длинные паузы, и долил вина в свой бокал.
— Маклауд не всегда убивает тех, к чьей шее приставляет клинок, — счёл нужным заступиться за Горца Митос. — Мою голову, к примеру, он так и не взял.
— А мою бы взял, — ухмыльнулся Байрон, и Митос удивился, насколько беспечно некоторые люди относятся к вопросам жизни и смерти. Хотя почти сразу он вспомнил, с кем имеет дело, и успокоился: Байрон ничуть не изменился и по-прежнему всем известным играм предпочитал игру со смертью. Переубеждать приятеля Митос не стал, потому что знал, насколько тот упрям.
— Знаешь, — поэт подался вперёд, нащупав интересную тему, — мне недавно снился странный сон.
— А разве у тебя бывают нормальные сны?
— Нет, конечно, — отмахнулся Байрон, — но этот был своеобразным. Ты, я и Маклауд. Прелестная компания, ты не находишь?
— И что же мы делали втроём? Хотя могу представить…
— Что делали? — Байрон снова нахмурился. — Ничего особенного. Я что-то там натворил, не помню что. Наверное, кого-то убил. Неважно, в общем. Но Дункан не простил, он меня вызвал.
— А что же делал я? — встрял Митос. — Я не вмешался? Не может быть.
— Ну почему же, вмешался. Ты попытался отговорить Маклауда от поединка.
— Отговорил?
— Нет.
— Почему?
— Я не знаю, — вдруг понизил голос почти до шёпота Байрон. — А ты?
— Что я? — встрепенулся Митос.
— Ты знаешь?
— Откуда? Я не властен над твоими снами, Джордж.
— Да, конечно.
В глазах Байрона сверкнула искра задора, Митос успел её заметить, как и понять, что не следует ждать ничего хорошего.
Уж слишком хрупкий лёд под ногами, с Байроном всегда так.
— И всё-таки. Давай представим: открывается сейчас дверь, заходит Маклауд. У него плохое настроение, он видит меня — настроение, само собой, не улучшается. Он бросает мне вызов. Что станешь делать, Док?
«Что станешь делать ты, Митос?»
Митос сам задал себе этот вопрос за мгновение до того, как его же озвучил Байрон. За доли секунды перед глазами Бенджамена Адамса промелькнули ослепительные моменты его дружбы с поэтом Байроном. Он успел разглядеть обложку записной книжки со стихами, почувствовать запах жасмина с виллы у Женевского озера. Влюблённый взгляд Мэри Шелли и обречённый — её мужа Перси. Его слуха достигли пьяные выкрики Джорджи, женский смех, чей-то плач… Потом полились стихи. Их читал сам Байрон, и они были гениальны. А потом Бен услышал: «О, Док, я только что гулял по лезвию ножа, в моих стихах слишком много боли и отчаяния».
— Если бы Маклауд тебя вызвал, я бы всадил в него пулю прежде, чем он смог бы завершить свой любимый спич о том, что в конце останется только один. Я бы не дал ему убить тебя, а тебе — его. Уж поверь, я нашёл бы средство держать вас обоих далеко друг от друга.
— Я верю.
Байрон поставил пустой стакан на стол и добавил:
— Вода совсем не утоляет жажду. Вот уж никогда бы не подумал.
«Я хочу остаться для тебя тем, чью дружбу ты ценил. Хочу снова стать одним из тех, кто был так важен и значил так много. Я не хочу превратиться в смутное воспоминание, в бледную тень. Наша дружба — это страсть. И я надеюсь, она больше не нуждается в оправданиях».
— Так что всё-таки ты делал у Маклауда?
— Да так, консультировал по одному вопросу: ему принесли гитару, я её проверял. Кстати, отличный экземпляр, «Epiphone» 1945-го года. Я настоятельно рекомендовал Маклауду приобрести гитару, он обещал подумать. Только я не понимаю, о чём тут ещё можно думать?
— Но, Джорджи, он — бизнесмен, ему виднее.
— А мне кажется, всё дело в том, что у нашего дорогого Дункана отсутствует музыкальный слух, в противном случае, он бы не тянул с решением. Ты бы видел этот инструмент!
— Нет слуха?
— Угу.
— Всё возможно, тем более, что не от тебя первого я об этом слышу.
— Если он не купит «Epiphone», её куплю я.
Счастливый Байрон приобнял друга и предложил:
— Док, а давай заглянем в один бар, я, конечно, обещал Дарию, но он меня поймёт… Я только что вновь обрёл друга, которого потерял много лет назад, я взволнован и если немедленно не успокою нервы благородным скотчем, то за себя не отвечаю.
Кринн
Чмок, или Немецкое ограбление с английским акцентом
Единственным плюсом маскарадов, который он мог назвать, было то, что мода на них сходила на нет. Эти парады нелепицы и дурного вкуса вызывали у него тошноту. И Кронос был бы счастлив держаться от них подальше, что и делал, но получалось не всегда.
В этот вечер не получилось. Проклятая вечеринка фрау Золь была лучшей возможностью добыть документы из ее сейфа. Легче было только ее убить и забрать бумаги у трупа. К несчастью, эта женщина пока была нужна ему живой. Но ненадолго — еще пара месяцев, и она ответит за всю ту гамму чувств, которую ему приходилось испытывать среди толпы идиотов, переодетых в костюмы давно истлевшей эпохи барокко.