Ада из Ада
Книга первая
Карина Чепурная
Иллюстратор Надежда Анатольевна Сидорова
© Карина Чепурная, 2018
© Надежда Анатольевна Сидорова, иллюстрации, 2018
ISBN 978-5-4493-1081-1 (т. 1)
ISBN 978-5-4493-4834-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ГЛАВА 1. Шизичка
– Это Зайчик, – указательный палец ткнулся в пушистое облако, лениво плывущее по небу. – И он несёт… несёт полную корзинку вишен, чтобы угостить своего друга Ёжика.
Задумавшись, я привычно положила большой палец в рот. Вредная привычка, от которой меня, по словам Натальи Филипповны, давным-давно следовало отучить. Мама и отучивала как могла: мазала ногти противным на вкус лаком, который легко смывался водой, била по рукам, иногда – таскала за волосы. А ещё – кричала, что я её позорю.
«Тебе тринадцать лет, Ада!», захлёбываясь криком, повторяла она. «Тринадцать, а не пять, семь или десять! Почему?! Ну почему ты меня позоришь, ответь! Может, я наконец-то пойму!»
Я честно пыталась говорить, правда. Пыталась рассказать об облаках-зверях, о маленьких, но сильных цветочках, растущих рядом с домом и ведущих в даль белых полосках на асфальте. И каждый раз она отправляла меня к Наталье Филипповне, нашему школьному психологу.
Её я не любила. Она всегда вела себя так, словно и в самом деле тебя понимает, но стоит тебе отвернуться и…
«Проблемный ребёнок, сложная семейная ситуация, рождение младших брата и сестры, синдром дефицита внимания».
Одно и то же – каждый раз!..
Одноклассники тоже не понимали, но хотя бы не врали в лицо. Не притворялись, будто бы им есть дело до меня и моих небесных заек. Они просто подходили вплотную и орали «Шизичка», «Долбанутая», «Психованная», дёргали за волосы и с хохотом убегали. Но это мальчики.
Девочки просто сбивались в пёстрые стайки и шёпотом меня обсуждали. Я никогда не прислушивалась к тому, что они говорили. Ничего нового всё равно бы не узнала. Только старое, надоевшее: проблемный ребёнок, сложная ситуация. Погрубее – это да, но они ведь не психологи. Им незачем умничать.
– Ёжик был очень рад встрече с старым другом, – решительно продолжила нашёптывать себе сказку я. – Он давным-давно накрыл стол, замесил тесто… ему не хватало только вишен. Тех самых, что нёс в корзинке Заяц.
«Ты слишком много думаешь», презрительно говорила мне мама, однажды подслушавшая мою историю. «Причём всё не о том… Сказки ей подавай, видите ли! Тебе уже тринадцать лет, Ада. Вырасти! Стань как все и начни помогать матери! И вынь, наконец, изо рта палец! Смотреть тошно!»
Но что поделать, если маме становилось тошно не только от пальца во рту? Ей не нравилось то, как я смотрю, говорю, думаю… существую.
Да, существую – красивое слово, подходящее. Лучше, чем живу, во всяком случае.
Раньше… ну, когда у нас в семье был папа, мама смеялась, когда я говорила заумно. Теперь – беспокоится.
«Читать книги не зазорно, Аделаида, но употреблять книжные выражения – это чересчур», говорила мне наша библиотекарь, Елизавета Владимировна. «Ты же хочешь найти друзей, дорогая? Хочешь, я знаю. Просто постарайся быть как все и увидишь, одноклассники к тебе потянутся».
Бедная, бедная Елизавета Владимировна!..
Она старалась, честно старалась, как и я, когда рассказывала маме про облака. Только ничего не получилось и не могло получиться, потому что одноклассникам тоже не были интересны пробивавшиеся сквозь асфальт цветочки и стеснительные лучи солнышка, выглядывавшие из-за облаков.
Это не значит, что я не пыталась объяснить им что думаю и чувствую. Они не понимали или не хотели понимать, как мама, Наталья Филипповна… как и вы.
Я не могла всю перемену говорить о моде, айфонах и новой шляпке Ленки из параллельного. И я была недостаточно красива, чтобы покорять – ух, красиво звучит, да? – мальчишечьи сердца.
Мне… Как бы это сказать?.. Претило. Да, точно, претило.
Претило обычное, тянуло к таинственному и необычайному.
Не моя вина, что всё таинственное и необычайное происходило лишь в книгах.
«Девочку нужно спустить с небес на землю, она слишком много читает и думает», нашёптывала маме на ухо Наталья Филипповна. «Видите, как она отдалилась от одноклассников? Отберите, наконец, у неё книги, они дурно на неё влияют! В прошлую среду она избила Егора только за то, что тот взял её книгу в руки!»
Всё было… не так.
Однако взрослым, этим вечно занятым существам, – Елизавета Владимировна бы не обрадовалась, что я опять говорю по-заумному, по-книжному – никогда нет настоящего дела до нас, детей.
Вот и сейчас им проще сказать «Ада избила», чем «Ада дала сдачи». Кому вообще нужны подробности? В конце концов, это у меня прозвище «шизичка», а не у Егора.
Дело было так: я сидела во дворе, на своём любимом месте, под Шепчущим Сказки Тополём. Наверняка он был просто Тополем, но мне хотелось верить в то, что он – Шепчущий и именно Сказки.
Вместе с ним мы готовились отправиться в Средние Века, про которые говорилось в учебнике истории. Нас ждали невинные девушки, осуждённые на сожжение как ведьмы, отважные крестоносцы в до блеска начищенных доспехах, прекрасные дамы и сэры, в шуршащих шёлком одеждах.
А вот кого мы точно не звали с собой, так это Егора, внезапно появившегося рядом с нами и выхватившего учебник по истории из моих рук.
– Стрём какой, – сказал он и внезапно ударил меня им по голове. – Дура ты, дура-а! Шизанутая… На уроке почитаешь!
Я пожала плечами, не желая встревать в эту… как её там… нежелательную конфронтацию. Егор считался «крутым мальчиком со связями» и лучше ему было не перечить. Я и не перечила. Никогда не разговаривала с ним, не подходила, но…
– Сидишь тут, одна, – продолжил он, перелистывая учебник. – Друзей – нет, рожи – нет, мозгов, похоже, тоже нет.
Егор выжидающе уставился на меня, но я отвернулась в сторону, демонстративно рассматривая школьный забор. Выкрашенный ядовито-зелёной краской и с шишечками наверху, он был самым настоящим вызовом, моему «не в меру развитому», по словам Натальи Филипповны, воображению.
И я каждый раз отважно с ним справлялась. Сейчас, например, этот забор был и не забором вовсе, а испытанием для будущих ниндзя. Каждый уважающий себя ниндзя перед окончанием «Школы Ниндзя» должен был преодолеть зловещие Тростниковые Заросли. Гладкие и склизкие стебли сложно ухватить, удержаться на них – ещё сложнее, если бы…
Если бы не шишечки.
– Эй, шизичка, ты меня вообще слушаешь? – Егор помахал учебником перед моим лицом. – Эй, я с тобой разговариваю!
Нет, я тебя не слышу, тебя здесь нет, нет, нет, есть только я – Наставница маленьких ниндзя и мои ниндзя-подопечные, ловко перескакивающие с шишечки на шишечку.
– Дебилка, – с выдохом сказал он, повторно опуская учебник на мою голову. – Самая настоящая.
Я не отреагировала.
Что мне, Великой Наставнице маленьких ниндзя, до какого-то учебника по истории?
Мой мир маленьких ниндзя сейчас был гораздо реальнее нашего пыльного школьного дворика, задиры Егоры и всей школы. Там были приключения, опасности, а чуть позже появятся и верные друзья, о заведении которых настаивала Наталья Филипповна.
– Дура-а! – очередной удар я снесла также терпеливо, как и предыдущие.
В конце концов, какая из меня Наставница, если я не в силах терпеть боль?..
И всё же даже у самой Великой из Наставниц имелись свои маленькие слабости. Для меня такой слабостью стал звук рвущейся бумаги. Моя милая «Школа Ниндзя» подёрнулась дымкой, и я вновь оказалась на нашем школьном дворе, под деревом. А рядом стоял Егор и яростно выдирал страницы из учебника по истории.
– Ты… – побледневшими губами прошептала я. – Ты… да как ты!.. Ей же больно!
– Что, очнулась? – довольно ухмыльнулся Егор, прекращая пытать книгу. – Ух ты! Что это на твоём лице? Неужели эмоции?
– Идиот, – я почувствовала, как за моей спиной молчаливыми рядами выстраиваются все вышколенные мной ниндзя и храбро повторилась: – Идиот. Ты за всё ответишь!
– Ой, напугала, – Егор поднял вверх обе руки и учебник шлёпнулся на землю. – Что ты мне сделаешь-то, шизичка?
– Зря ты отпустил заложника, – рявкнула я, набрасываясь на негодяя с кулаками. – Познай же мой гнев!
А также силу тысячи моих маленьких ниндзя, стоявших с сюрикенами наизготовку.
ГЛАВА 2. Взрослая умница
Егор сказал, что я первой на него набросилась. А он всего-то хотел посмотреть мою книгу.
И ему поверили.
Я сказала, что он вырвал книгу у меня из рук и ударил по голове. А я всего-навсего самооборонялась.
И мне не поверили.
Был скандал. Жуткий, дикий и с участием нашей директрисы Милы Пантелеевны. Она, наверное, единственная, кто мог бы мне поверить, если бы… если бы не все остальные.
«Невменяемая», приехавший в школу отец Егора говорил так, будто лаял, коротко и отрывисто. «Кошка дикая! Чуть глаза моему сыну выцарапала! Да я всю вашу семейку засужу! У меня куча знакомых юристов! Без крыши над головой оставлю!»
Заслышав слово «крыша», Мила Пантелеевна испуганно ойкнула и, засеменив к отцу Егора на толстых ножках, принялась что-то нашёптывать ему на ухо. До меня долетали только обрывки: «сложное положение», «отец ушёл из семьи», «проблемный ребёнок».
Ну почему только я должна носить этот противный ярлычок «проблемный ребёнок»? Почему не Егор, показывающий мне язык, пока никто не видит?
Это он затеял драку. Не я!
Наверное, они о чём-то договорились, потому что отец Егора залепил мне пощёчину и ушёл. Вторую пощёчину я получила уже дома, от мамы. Она долго кричала, тряся меня за плечи:
«Вечно от тебя одни неприятности! Ну почему ты не можешь быть как все? Вся в своего непутёвого папашу, вся!»
Сзади неё заходились криком Миша и Настя, мои маленькие брат с сестрой, но мама считала, что воспитательный процесс прерывать нельзя:
«Ещё раз… ещё только раз…», её пальцы больно впились мне в плечи, глаза расширились. «В класс коррекции отправлю! Тебе там самое место, среди этих даунов».
Мне хотелось поправить маму, но я понимала, что она опять разозлится. Класс коррекции – он для слабоуспевающих, а я успевала нормально. Кое-где даже с пятёрками. Но разве маме докажешь?
«Просто не доставляй мне неприятностей, Ада. Ты же видишь, как маме тяжело», выдохнув, она отпустила мои плечи и повернулась к Мише с Настей, чьи личики давно покраснели от натуги. «Будь хорошей девочкой».
А сейчас я что, плохая?
Зазвонивший мобильник прервал мои размышления. Пожалуй, это и к лучшему, как говорят взрослые. Всё равно ничего не изменить.
Они продолжат считать меня невменяемой, шизанутой и больной, что бы я ни делала и ни говорила.
Я продолжу жить как жила, считая правой себя, а не окружающих. Потому что…
Быть странной – не стыдно. Стыдно не понимать, что все – разные. Я – такая. Они – такие. Нет лучших, нет худших, все просто разные.
– Алло? – я вдавила мобильник в ухо, так как знала привычку мамы отдаляться и отвлекаться. – Ты что-то хотела, мама?
– Как пойдёшь домой – купи хлеба и молока, – её слова были практически неразличимы из-за бесконечных рёвов Миши и Насти. – Деньги займёшь у Натальи Филипповны, скажешь, что отдашь завтра.
«Вот ещё! Стану я у неё что-то занимать!», возмущённо подумала я. «И вообще, хорошо, что я сегодня не обедала. Думаю, этих денег хватит и на хлеб, и на молоко. То-то мама обрадуется!..»
После того как папа, точнее, «непутёвый папаша», ушёл к другой женщине, красивой и бездетной, нам с мамой приходилось постоянно экономить. Причём на таких вещах, о которых я раньше никогда не задумывалась.
Скажем, я не могла просто пойти и купить шоколадку, как раньше. Шоколадка непременно образовывала дыру в семейном бюджете, большая часть которого уходила на всё тех же Мишу с Настей.
«Они маленькие, им много всего требуется», нервно говорила мама, покачивая кроватку. «Ты взрослая, Ада. Ты должна понять. Стать мне надёжной опорой и помощницей. Повзрослеть».
Повзрослеть.
В книжках пишут, что «юности беззаботной пора бывает в жизни только раз», а мама хочет лишить меня юности ради… ради чего?..
Мне всего тринадцать.
Я хочу приходить домой, заваливаться на кровать и читать свои любимые книжки.
Мне только тринадцать.
А начитавшись вдоволь – пробежаться по парку, наперегонки с листьями и ветром.
Однако…
Мне уже тринадцать.
И я достаточно взрослая, чтобы заботиться о Мише с Настей, рождённых от того же «непутёвого отца», что и я.
Вот только их никто не винил за это.
– Да, мама, – послушно произнесла я, зная, что от меня ждут именно этих слов.
– Будь умницей и не доставляй проблем Наталье Филипповне, – пропела мама. – И нигде не задерживайся, сразу домой.
– Хорошо, – я на автомате кивнула и отключилась.
Всем нужны лишь умники и умницы.
Интересно, есть ли тот, кому нужна просто Ада?
«Если и есть, то уж точно не в нашем мире», мрачно подумала я, засовывая мобильник в карман джинсов и вставая с насиженного места. «Ладно, пора на приём, не то меня исключат из «Списка умниц».
***
Я ходила к Наталье Филипповне дважды в неделю: по вторникам и четвергам. Сегодня был как раз четверг и мне следовало явиться в её кабинет, чтобы послушать о собственной неправильности, угрюмости и нелюдимости. А также необходимости сближения с другими людьми.
«Человек – существо социальное, Ада», строго говорила Наталья Филипповна. «Ты не можешь прожить всю жизнь в одиночку, вне социума. Поэтому тебе нужно поскорее научиться общаться с другими людьми, иначе в будущем тебя ожидают большие проблемы».
Как будто у меня сейчас нет никаких проблем.
Добравшись до пятого кабинета с табличкой «Осинова Наталья Филипповна, школьный психолог», я трижды постучала в дверь. Это был условный сигнал, говоривший о том, что я готова к беседе.
– Заходи, Ада, – приветливо донеслось из-за двери.
Наталья Филипповна всегда старалась вести себя приветливо, мило и дружелюбно с проблемными детьми. Она считала, что это помогает им раскрыться. Не знаю, как другие, но я раскрываться не пожелала. И я знала, что это огорчает Наталью Филипповну.
Невозможно раскрыться перед тем, кто приветлив, мил и дружелюбен лишь потому, что он – школьный психолог.
– Здравствуйте, Наталья Филипповна, – войдя, я осторожно прикрыла за собой дверь и села в кресло, стоявшее напротив стола. – Я готова.
– Знаю, – она кивнула и, вынув из стопки бумаг двойной листочек, пододвинула его ко мне. – Однако сегодня я хотела бы поговорить не о твоём поведении и даже не о Егоре. Догадываешься, о чём?
– Нет, – решительно произнесла я, глядя прямо в глаза, скрытые за толщей очков. – Я ничего никому не делала, Наталья Филипповна. Ни на кого не набрасывалась, никого не дразнила и ничьи вещи не портила. Даже если вы мне не верите!
– Спокойнее, Ада, спокойнее, – примирительно произнесла Наталья Филипповна. – Никто не собирается тебя обвинять. Ты же знаешь, я всегда на твоей стороне.
Ага. А также на стороне всех-превсех проблемных детей этой школы. Да-да, я знаю.