Попробуем. — проворчал он.
Хоть здесь было и не обязательно есть, но привычка обедать, причём вкусно, засела во всех глубоко, пару раз на обед были лишь сухпайки со склада и макароны — тогда наши охотники никого не подстрелили, но даже это было вкуснее, полезнее и безопаснее завтрака в столовой лаборатории. Сейчас же на обед была какая-то местная бегающая живность с уже ставшей традиционной кашей, после еды меня отозвал в сторонку Ефимов:
Эй, пойдем поговорим, дело есть.
Чего хотел? — спросил я, когда мы уже достаточно далеко ото всех отошли.
Я знаю, что жетонов у тебя хоть жопой жуй, а мы с пацанами хотели сегодня посидеть, выпить…
В долг не дам. — перебил я его.
А я не занимаю, я вежливо прошу спонсировать своих корешей, можешь и с нами посидеть.
Какой ты сегодня добрый, а почему всего лишь корешей, а не братанов? — сардонически усмехнулся я, меня откровенно забавлял его наезд.
Ты должен помнить, что я ведь могу и по плохому…
Тогда ты, думаю, не забыл и что случается потом… — бросил я ему, заканчивая этот бессмысленный, но забавный разговор.
Впрягать Терникова не хотелось, так как это бы означало, что я вовсе не в авторитете, как он считал, а значит был ему бесполезен, но я абсолютно не волновался из-за Ефимова, полностью полагаясь на свой, уже далеко не раз меня выручавший, навык. Вечером на спаррингах моим первым противником стал мой хороший приятель Пронин, которого я не хотел бить, поэтому после пары его финтов я дождался сильного сигнала об опасности, и сделал, разворачиваясь корпусом влево, полушаг вправо, поймав его руку, и бросил через бедро, закончив бой за полминуты выходом на болевой, заломив ему эту же руку. Продолжать мы оба не хотели. Следующим соперником был Ефимов, с которым мы уже сталкивались на ринге дважды, и оба раза не в мою пользу, но это было больше недели назад, так что сейчас я был намерен разгромно его победить, тем более после его сегодняшней попытки меня прогнуть. Он, видимо, был также настроен и сразу прыжком сократил дистанцию, за что моментально и поплатился, получив мощный удар правой ногой в ухо и челюсть, от которого упал как срубленное дерево. Он вообще всегда очень агрессивно дрался, но такой откровенной глупости он себе ещё не позволял. Я же спокойно присел на землю, ожидая когда он очухается. К этому моменту вокруг нас начали собираться зрители, предполагая интересное продолжение. В себя он пришёл довольно быстро, что здесь не было удивительно, и мы продолжили. Действовал он уже намного осторожнее, тем не менее он продолжал наступать — на этот раз он атаковал быстрыми лоу-киками, совмещая их с прямыми ударами рук в голову, от которых я уходил, провоцируя его на более активные действия, и он не заставил себя долго ждать. Сделав вид, что собирается повторить удар по моей левой ноге, он резко развернулся, собираясь ударить левой ногой с разворота, но я-то знал откуда будет удар, поэтому, не мудрствуя лукаво, просто подсёк его правую ногу в полуприседе, одновременно уходя от его удара. Когда же он, разозлённый, вскочил, то ринулся на меня с серией ударов кулаками, я же старался по возможности их принимать на локти, стремясь сломать ему таким способом руки, и, достигнув желаемого, я пошёл в атаку на вскрикнувшего от боли Ефимова, превращая уже его в отбивную. Зрители зааплодировали, прекрасно понимая, что я унизил его так же, как и унизил недавно одного смазливого урода, только в этот раз жертвой был очень серьёзный и опытный соперник, у которого не оказалось ни единого шанса против меня. Последний сегодняшний бой был против разведчика Зимина — этот поединок я не хотел затягивать, и уже сам наступал. Победил его я за несколько минут, проведя несколько двоек с левой-правой, после чего, когда он слегка дезориентировался, ударил в прыжке коленом в подбородок.
Поднявшись из капсулы перед ужином, меня ожидал поцелуй от Тани со словами, что она соскучилась. Мне хотелось её оттолкнуть — словно прошедший день оставил всё, что было между нами вчера и этим утром в прошлом. Тогда это было мне необходимо, она помогла мне прийти в себя, но сейчас мне было определённо ясно, что к ней меня не тянуло, она не вызывала во мне абсолютно ничего, тем не менее я не мог заявить ей об этом на следующий же день, будто я ею попользовался, а теперь выбрасываю как вещь. И, вернувшись в лагерь, я сидел в одиночестве с пивом, размышляя как же мне поступить, в то время пока Юра опять где-то упрямо бродил.
Примус починяешь? — поинтересовалась у меня подошедшая Катя.
Делаю вид, этот вот ремонту уже не подлежит, а ты разбираешься в их починке?
Нет, только в плохом настроении. Советую убрать его в сторонку — может он сам потом заработает.
И как я без примуса?
Я ж говорю «убери», а не «выбрось», просто отложи его на время — и легче, и всё, глядишь, само наладится.
Наладится? Она сказала мне «не мучай нас обоих», куда уж легче?
Ну и что? Мы часто говорим не то, что думаем, а думаем не то, что говорим.
Кать, спасибо тебе, и за эту глубокую мысль тоже, но я бы сейчас побыл один…
Как знаешь. — ответила она, и, чмокнув меня в щёку, удалилась.
Слова Кати всё же нашли у меня отклик, а вскоре подошёл и довольный Юра:
Ни за что не угадаешь, какой я навык получил.
Ощущение взгляда? — озвучил я самое банальное предположение.
Обнаружение жизни. — усмехнулся он.
Забавно, и как работает?
Могу ощутить чужое присутствие метрах в ста от меня. Нужно сосредоточиться, будто прислушиваешься, но если вокруг много народа — начинает болеть башка.
И как именно ты получил эту способность?
Всё как ты сказал для «ощущение взгляда». Так что спасибо тебе за твоё расплывчатое объяснение.
Какой я молодец-то, оказывается, но почему мне тогда слышится упрёк?
Разве? Чшшш… — приложил он палец к губам. — Не, я не слышу. — засмеялся он, поглаживая усы с бородой.
Потому что в упрёке слова «обед» не было. А вообще, мне не понятно, почему ты продолжаешь ходить с пузом?
Это чтобы отжиматься было проще.
Я спросил не «для чего», а почему? Ты ведь должен был уже сбросить лишние килограммы хотя бы на одной лишь, с позволения сказать, «еде»…
Мой «амортизатор любви» выполняет фактическую роль. А вообще это стандартная эволюция кубиков пресса, когда они сливаются в один большой.
Ты чересчур уж запустил их эволюцию, останавливай лучше, пока весь не превратился в один огромный кубик. И поостерёгся бы говорить об этом при моих кубиках… а то мало ли что…
Антиэволюционер. Фу быть таким.
Как ты, однако, слово деградант завуалировал! Эволюция вообще возможна лишь в пределах одного вида — и называется она «естественный отбор», не более… ну или филетическая эволюция. Одноклеточное лишь может стань колонией одноклеточных, но никогда не станет многоклеточным организмом, как и обезьяна — человеком. Мы все были созданы, учитывая сложнейшее строение наших организмов. Структура крови, ДНК, РНК, строение и функции систем организма, того же глаза или мозга — всё это настолько гениально и логично, что не могло ни коим образом эволюционировать. Предполагать это — всё равно, что посадить обезьяну за печатную машинку и надеяться на то, что, она напечатает осмысленную книгу, когда она вряд ли даже напечатает хоть одно предложение, если интересно — почитай как-нибудь Томаса Хаинца. А вот кем мы были созданы — вопрос уже второй.
Ты её не любишь только за то, что она сделала с тобой?
Наоборот — я люблю матерь-вселенную. — не повёлся я на его провокацию. — И именно за то, что она сделала.
Твой Бог женщина? — продолжил юморить Юра.
Тот, кто нас создал — матерь, потому что мужчина физически не может родить…
Но создать-то что-то может, и создаёт больше, чем женщины — орудия труда, дома, машины…
Создаёт неодушевлённые объекты, мы же с тобой органическая жизнь, которую рождают, а не создают.
Скажи это детям из пробирки.
Ты зацепился за частности, и не видишь общего.
Я ни за что не зацепился — я прекрасно всё вижу, я согласен с твоим тезисом, что нас создали, но не согласен с твоим выбором пола для Бога.
Да какая вообще разница? Лично мне комфортнее воспринимать Бога как матерь, а у него, скорей всего, вообще нет пола в привычном нам понимании, так как он не человек.
Вот так бы и говорил — тебе так нравится.
Ты меня с мысли сбил…
Было б с чего… — ухмыльнулся он. — И откуда тогда по твоей теории злоба и жестокость? Почему сильный пожирает слабого? Какая мать допустит, чтобы её дети убивали друг друга?
Злоба и жестокость от неправильного восприятия мира, которое формируется на основе базовых инстинктов и ложного ощущения жестокости природы. Любая творческая личность стремится к новым вершинам — созданный мир растений не только был лишён динамики, но и грозил переработать весь углекислый газ, что и стало причиной появления тех, кто использовал для дыхания кислород, выдыхая углекислый газ, и питающихся флорой, контролируя её численность. Чтобы они не уничтожили её всю, подписав при этом самим себе смертный приговор, появились хищники, контролирующие уже их численность, для контроля численности хищников или же для того, чтобы Вселенная могла отдохнуть, скинув часть своих обязанностей по поддержанию баланса, и появился человек, ещё не понимающий свою задачу, численность которого контролируют вирусы, бактерии, грибы, а также психологические отклонения, генетические ошибки и войны. В этом и есть смысл.
По твоей логике люди обязаны убивать друг друга.
Нет, возможно, это логика вселенной, либо же, что более вероятно, это пока что человеческая незрелость и капиталистическая жадность и страх, в отсутствии необходимых технологий для колонизации далёких пригодных для жизни планет или терраформирования ближайших, так как в этом случае каждый человек оставался бы ценным ресурсом для капиталистов.
Лихо загнул… но это временно — батут ведь работает.
Да, но не у нас… так вот, а люди вместо того, чтобы понять, что Бог — это сама жизнь, и ценить любую жизнь с природой вокруг, выдумывают всякие ритуалы, золотые одежды, правила молитвы и хождения в храмы, буквально забивая этой кучей помех вещание радиоканала, отдаляясь всё больше и больше от истины и становясь в итоге рабами облачённых в золотые рясы извращённых и двуличных людишек, жадных до власти и чужих денег.
А разве что-то могло пойти по-другому? Религия вообще-то изначально была создана для контроля людей и превращения их в покорное стадо, человек всегда всё опошляет.
Это было бы понятно, живи мы в позапрошлом веке, но сейчас-то до сих пор вокруг куча отмороженных людей с религиозностью головного мозга либо взрывают себя и других, либо идут войной, утверждая, что их Бог лучше… поэтому-то мне близко неоязычество. Там сама природа была Богом, и никто бы не подумал вырубать тысячи гектаров леса, сливать в реки и озёра отходы производства или просто засорять землю и моря своим мусором и ядерными отходами, а листья из городов собирать и отправлять на свалки, превращая без перегноя землю в пустыню…
Мне тоже, дружище… мне тоже ближе неоязычество.
И мы, посидев ещё чутка, перенесли по два свёртка в наш схрон, и потом отправились за территорию лагеря, чтобы продолжить попытки получить Юре навык «ощущение взгляда». Несмотря на то, что он слышал где я и знал то, что не отвожу свой взгляд — результат оказался нулевым. Тогда, немного помедлив, я всё же вручил ему купленный в сауне пакетик с таинственным порошком.
Ладно, не смотри так, позже попробую, если не получится. Я тоже не сторонник употребления подобных веществ. Но оставлю пакетик себе.
Да забирай, у меня ещё есть.
И мы продолжали попытки вызвать «ощущение взгляда» без порошка ещё пол ночи.
Следующий день начался для меня с новой симуляции. В очередной раз предстояла утомительная бойня в песчаном восточном городе, и я снова задавался вопросом, когда же уже нам предстоит наступать?
Виктор, какие будут приказания? — спросила меня Шлющенко.
Я уже не вправе приказывать, меня понизили, если ты вдруг забыла.
Нам всем это не важно. Для нас ты как был лидером, так им и остался. Так ведь? — обвела она всех взглядом. — Лишь с тобой во главе мы победим.
От этого неприкрытого лизоблюдства, которым она завуалировала свой корыстный интерес, меня начало даже подташнивать — ведь вчера она одной из первых продемонстрировала мне своё новое ко мне отношение. Благо её поддержал Шарипов, а не очередная лицемерная гадина:
Идём в центр города, Вить?
Да.
Погнали все, живей! — поторопил он громко наш отряд.
После уже ставших рутиной приготовлений к бою, со мной поздоровался Хлюстов, радист в лагере Безногого:
Здарова, Вить. Хотел у тебя спросить, что это за фигня была, когда ты интересовался тем, кто нас пытался выманить? Ты знаешь кто это был?
Это был Пал Саныч, соседний лагерь к юго-западу от нашего. — расчётливо осуществил я свою маленькую месть аналитику за потерянное звание.
Точно? А как он узнал о нашем канале связи?
Абсолютно, а это так важно знать? Кодового слова-то у него не было.
Ну так-то да, просто наш командир сказал выяснить это у тебя.
Так передай ему, что я не в курсе.
А ты в курсе?
Предполагать и знать разные вещи. — увильнул я от ответа.
Когда я уже сидел на своей готовой позиции, сзади, тяжело топая, подошёл Верещагин:
Ты это, Вить, извиняй… я ж не главный, мне что сказали — то я и делаю, не держи зла.
Подойдёшь ещё раз со спины — пристрелю, нахер.
Глава 19. «Орден Дракона».
Мне уже претило сидеть на позиции, изображая снайпера — хотелось активных действий, тем не менее пока что я ждал неприятеля, намереваясь вступить в ближний бой позже, так как одно лишь наличие снайперов на нескольких точках могло как остановить наступление, так и нанести серьёзный ущерб. Первую группу атакующих я пропустил вперёд, по ним также никто не стрелял и с других позиций, стрелять я начал лишь когда появилась вторая группа, то же делали и другие снайперы, одновременно с первыми выстрелами я почувствовал сигнал об опасности, причём сзади, и я, не медля, резко перекатился вправо — по тому месту, где я только что лежал ударила короткая автоматная очередь, я же вытащил пистолет и разрядил в стрелявшего всю обойму, чтобы наверняка, так как расстояние было приличное — метров 15, он стрелял через дыру в стене из другой квартиры этого дома. Проверять свою меткость и добивать его я не стал — вместо этого я вернулся на свою позицию и продолжил выбивать неосторожных солдат…
Минут через 5 я всё же наведался к стрелявшему в меня — им оказался Георгий Гандронов, один из людей Ефимова, и он был ещё жив.
Фима приказал, или это было твоё личное желание? — спросил я у него.
Сам… я сам… — прохрипел он, одна моя пуля попала ему в шею, ещё одна пробила скулу, большую же их часть остановил бронежилет.
Хреновый из тебя актёр, лишь для третьесортных сериалов с закадровым смехом, наподобие «Сорокиных»… ну или для рекламы всякого говна.
До…бей…
Уже… а пулю тратить не стану. — покачал я с улыбкой головой — Ты и сам скоро ласты склеишь. Отдыхай.
Оставив его медленно умирать, я вернулся на свою позицию — время для активных действий ещё не пришло, мы пока что даже не вывели из строя вражескую технику. И следующие несколько часов прошли именно за этим занятием — пехота выявляла наши позиции, зачастую ценой собственных жизней, а танки, громко лязгая траками и ревя моторами, словно мифические драконы, заливали нас огнём своих пушек и пулемётов. Со своих огневых точек мы уходили только тогда, когда знали наверняка, что противник в курсе, куда нужно стрелять, иначе бы нам всё время пришлось отступать, после чего в дело вступали гранатомётчики, прятавшиеся по периметру. Уничтожив несколько танков и скомпрометировав свои позиции, мы перемещались всё ближе к центру города — уже проверенная прежде тактика, только врагов, почему-то, становилось всё меньше и меньше, и они уже продвигались крайне медленно и осторожно. Уже собираясь сменить винтовку на автомат, я вдруг увидел вдалеке то, что приковало мой взгляд — один из наших мобильных отрядов, отрезая группу противника, угодил сам в окружение, и был бы уже полностью уничтожен, если бы не оставшийся в живых единственный боец. Он двигался с просто неимоверной скоростью, быстрее инфляции и цен на ЖКХ в нашей стране, будто ускоряясь не надолго, он подскакивал к неприятелю вплотную, нанося молниеносные удары ножом, также быстро отпрыгивал либо к следующему, либо за укрытие, и, меняя вектор атаки, нападал на другого. Мы все здесь и так были быстрее себя в жизни раза в полтора, но с его скоростью это не шло ни в какое сравнение, он опережал любого из нас ещё в несколько раз, я даже позабыл вести огонь, помогая ему, настолько я был заворожен увиденным, да и был риск попасть в него, так что я просто наблюдал, как он в прямом смысле слова вырезал около 20 солдат, а затем скрылся в какой-то одноэтажной пристройке. Я уже понял, что это был его особый навык, и даже предполагал, как его можно попробовать получить, но, оставив все мысли на потом, двинулся с другими стрелками на зачистку территории добивать уцелевших врагов. Оказалось, что их количество в этот раз было конечным — видимо система в очередной раз поменяла правила согласно своему мерилу справедливости. Так что уже к вечеру мы все вернулись в родные лагеря, где я уже однозначно знал, чем займусь.