***
Человек, долго живущий на одном месте, добровольно связывает себя нитями обязательств и привычек: семья, работа, кредиты, любимый стоматолог. Нити, когда-то опутывающие Влада, давно превратились в труху. Ему было не страшно бросить всё и уехать – было страшно остаться.
Жизнь и Смерть – две сестры, которые всегда ходят рука об руку. Причём Смерть явно младшая, ведь, прежде чем умереть, нужно сначала родиться. Жизнь почти всегда присматривает за сестрёнкой, но стоит ей отвлечься на какие-то важные дела, как Смерть сразу же начинает озорничать и пакостничать, ехидненько посмеиваясь. Что-то подобное произошло с дядей Рокота. Много лет он боролся с сахарным диабетом, иногда отвоёвывая недолгую передышку, но чаще сдавая позиции. К пятидесяти пяти годам ему уже ампутировали обе ноги, да вдобавок правый глаз задёрнула мутная шторка катаракты.
Влад любил своего дядю. Несмотря на своё состояние, дядя всегда оставался жизнерадостным и никогда не жаловался на своё здоровье при племяннике, зато живо интересовался его творчеством. Для Рокота именно он был фаном номер один.
Полгода назад дяди не стало. Причём вовсе не из-за диабета. К чему были все эти годы страданий и борьбы с болезнью, операции, инсулиновые шприцы? В какой-то момент Жизнь отвернулась от него, может, чтобы своим выдохом расправить лёгкие недоношенного новорождённого, или задержалась на несколько секунд, умиляясь, как слепые котята тычутся розовыми носами в пушистый живот матери-кошки в поисках вожделенного молока, как бы то ни было, её вредная сестрёнка на мгновение перехватила инициативу, но этого хватило. За считанные дни дядю свела в могилу, непонятно откуда взявшаяся неоперабельная глиобластома.
– Я сейчас буду говорить о банальных вещах, но ты всё-таки послушай человека, который теперь смотрит на эти банальности под абсолютно другим углом, нежели ещё пару месяцев назад, – говорил дядя Влада незадолго до того, как лёг на операционный стол, с которого уже не поднялся. – Когда узнаёшь, что жизнь висит на волоске, и он вот-вот лопнет, начинаешь испытывать горькое разочарование.
– Задумываясь о прошлой жизни, чем лучше не заниматься для собственного спокойствия, – уточнил дядя, хохотнув, но тут же снова посерьёзнел, – я понял, что большую часть отведенного мне времени утекло в пустоту… из-за лени, страха и собственной глупости. И винить здесь некого, кроме самого себя. Наверно, если бы я точно знал дату своей смерти, то вряд ли с такой же лёгкостью прожигал дни, с чувством обманчивой неизвестности, мол, да что со мной может случиться, ещё всё успею. Если бы я знал… Я распланировал бы каждый год, чтобы ни одна минута не проскочила мимо. Я прожил бы жизнь достойней. Не откладывал бы мечты на завтра. Мне осталось недолго и я понимаю, что толком ничего не успел. Если бы я знал… – он закашлялся. – Как много «бы»… Не повторяй моих ошибок. Незнание не даёт право на безделье. Помни о смерти. Пусть ты сейчас даже приблизительно не знаешь дату своей кончины, но смысла нет спорить с тем фактом, что с каждым днём она неумолимо приближается. Поэтому живи всласть, но помни о смерти. Уж она-то точно помнит о каждом из нас.
Влад активно кивал и поддакивал, старательно отводя взгляд от знакомого с детства, теперь жутко изменившегося, осунувшегося лица с запавшими глазами, но до конца осознал смысл дядиных слов, только глядя, как горсть земли с его ладони ссыплется на крышку гроба. Его жизнь песочные часы, которые никто не перевернёт, когда песок стечёт на дно. И даже в те моменты, которые выпадают из его памяти или смешиваются с хмельными наваждениями, песок не перестаёт сыпаться.
***
Больше никто не держал Рокота в этом пыльном городском мире. Дядя был последним. Когда Владу исполнилось десять, отец ушел из семьи, оставив несмышленого отпрыска на растерзание психически неуравновешенной матери. С ней невозможно было долго находиться наедине, но и деться из тесной однушки маленькому Владу было некуда. Вечные упреки, скандалы, заламывание рук и наигранные слезы сводили с ума. Порой мать била его из-за всякой ерунды. Однажды она увидела, как он смывает гречневую кашу в унитаз. Каша была подгорелая, несолёная и в целом отвратная, но недоеденной её оставлять было нельзя. Это спровоцировало бы новый скандал на тему: “Свинья не благодарная! Мама горбатится у плиты весь день, а ты, скотина, не жрёшь!” Конечно, никто у плиты не горбатился. Ели они в основном консервы и быстро приготовляемую пищу. Даже эту гречу, нужно было просто залить кипятком, накрыть крышкой и вуаля, через пятнадцать минут чудо-кашка готова, но и её мать умудрилась испортить. В тот раз она разбила ему нос, ударив наотмашь тыльной стороной ладони. Потом ещё долго Влад ходил с синяками под глазами, терпя издёвки и насмешки одноклассников. Порой ему хотелось сбежать из дома. Но голос разума каждый раз отговаривал его и просил ещё немножко потерпеть. Или это трусость и страх неизвестного заставляли его ждать, но в любом случае Влад дождался – поступил на физмат в политехнический государственный университет. День зачисления, наверное, стал лучшим за всю прожитую им жизнь. Он собрал все свои вещи, которые уместились в школьный рюкзак, и переехал в университетское общежитие. К матери он больше не вернулся. Она не стала его искать, да и он ни разу не ощутил уколов совести или тоски по дому. Обоих устраивало такое положение дел. Рокот даже не знал, жива ли мать сейчас.
Отца Влад простил. Он понял, почему папа оставил его. Прочувствовал причину на собственной шкуре. Они встречались несколько раз. Нельзя сказать, что завязались, какие-то дружественные отношения, но, по крайней мере, они общались. У отца появилась другая семья, от которой он успешно скрывал штамп в паспорте и наличие сына. Рокоту он прямо сказал, что не может часто с ним видеться, чем впрочем, вовсе не огорчил сына.
Друзей у Рокота не осталось. Ту парочку забулдыг, с которыми он несколько раз выпивал в баре трудно было назвать даже знакомыми. Задаваясь вопросом: “А были ли у меня когда-нибудь настоящие друзья”, – он не мог дать стопроцентный утвердительный ответ.
Ни родни, ни друзей. Руки развязаны, совесть чиста. Как змея кожу, Влад собрался содрать с себя прилипчивые ярлыки и воспоминания, пахнущие портвейном и кислым потом, и обновлённым, уехать прочь из этих мест. Единственное, чего ему будет не хватать на природе – это звуков живой рок-музыки из качественных колонок с вывернутой на полную мощность ручкой баса. Вряд ли Кори Тейлор или Джеймс Хэтфилд решатся когда-нибудь провести тур по российской глубинке в поисках новой аудитории. «Master of puppets – village edition» – под аккомпанемент мычания и блеяния с соседнего поля – стопроцентный хит.
***
Рокот вскинул голову, проводив недовольным взглядом шумную стайку школьников, возвращавшихся домой после второй смены. Упрямая длинная чёлка, вновь налезла на глаза. Автоматическим движением Влад заправил непослушные волосы за правое ухо. Достав из рюкзака бутылку с водой, он встал, потянулся и небрежно бросил газету на лавку. Нагревшаяся вода не принесла должного удовлетворения, еще больше испортив и так пасмурное настроение Влада. Он просматривал уже пятую газету, но так и не нашел ни одного подходящего варианта, куда бы он хотел пристроить свои кости.
Налетел порывистый ветерок, весь день до этого плутавший между деревьев и начал играть газетными листами. Назабавившись он исчез, оставив газету открытой на предпоследней странице, где Рокот увидел слегка размытую фотографию двухэтажного дома из белого кирпича. Закрыв бутылку, он медленно опустился на лавку, не отрывая взгляда от фото.
Дом выглядел дряхло. Кирпич от времени изрядно посерел, местами обкрошился. Окна закрыты ставнями, покрашенными когда-то в голубой цвет, но сейчас краска потускнела и облупилась. Черная крыша, наверняка, зияет прорехами – видна темная мокрая дорожка перед дверью. Потертые ставни и скособоченная дверь придают дому вид усталого престарелого монстра. Перед домом, укрытый высокой травой, колодец – классически сложенные друг на друга квадратом брёвна. Правда, без свай и ворота. Рокоту казалось, что дом затаился, посматривая вокруг через щели в ставнях, в ожидании нового хозяина.
– Я хочу жить в этом доме, – прошептал Рокот и резко подался назад, чуть не раздавив зазевавшегося воробья, прикорнувшего на спинке лавки.
Деревня Вязново. Сто километров от города. Из коммуникаций только водопровод и электричество. Как раз то, что он искал. Никакого интернета и сотовой связи. Да, дом, конечно, требовал капитального ремонта, но если нанять хорошую бригаду рабочих, то уже в конце мая следующего года можно будет цедить холодное пивко, покачиваясь в гамаке под тенью ветвистых яблонь.
Рокот похлопал себя по карманам и с досадой выругался. На днях он где-то потерял или разбил, или подарил кому-то свой сотовый, а новый купить, пока не соизволил. Испытывая, не свойственное ему нетерпение, Влад поспешно поднялся с лавки, подобрал рюкзак, и двинулся к дому, надеясь, что добросовестный сотрудник агентства по продаже недвижимости и в частности дачных домиков дожидается именно его звонка.
2
Вечерние лучи, натыкаясь на густые кроны, просачиваются приглушённым светом сквозь сочные яркие листья, огибают колючие ветки, бесцеремонно заглядывают в тёмные дупла мшистых деревьев и растекаются по лесу золотистым калейдоскопом. Уставшие за день солнечные зайчики путаются в рыжих волосах миловидной, безмятежно улыбающейся о чём-то своём девушки, шагающей по неприметной в траве тропинке, размякшей после короткого августовского ливня. Она идёт босиком, но к её ногам и белоснежному короткому платью подпоясанному синей лентой волшебным образом не липнут, ни опавшие листья, ни комья мокрой земли. Холодные капельки скатываются как по маслу с её бледной кожи, не оставляя после себя даже влажных блестящих дорожек. По пути рыжевласка, не торопясь, срывает пучки каких-то трав, цветы, листья и складывает их в холщовый мешочек, висящий на плече. Любопытные ягоды земляники, имеющие неосторожность мелькнуть красным боком, тут же оказываются во рту у востроглазой девушки.
Чуть в стороне от рыжевласки колышется высокая трава, и трещат запутанные ветви кустарника, будто сквозь них продирается кошка или небольшая собака. Странный зверь по пятам движется за девушкой и замирает всякий раз, когда она останавливается, чтобы сорвать очередной цветок.
Внезапно девушка замирает и отшатывается, раскинув руки, будто наткнувшись на стеклянную стену. Из раскрывшейся ладони сыплются собранные травы. Глаза девушки широко раскрыты, но она не видит окружающее её великолепие вечернего дикого леса. Её сознание сейчас находится в другом месте – в мире видений. Рядом кто-то испуганно охает. Лицо рыжевласки резко искажается болью: нервно дёргаются уголки сжатого рта, глаза зажмурены. По подбородку стекает тонкая полоска крови из прокушенной губы, пахнущая металлом и земляникой.
В глазах девушки появляется осознанность. Со свистом выпустив воздух из спазмированных лёгких, она обессилено опускается на землю и беззвучно плачет, зарывшись в податливую влажную землю дрожащими пальцами. Холщовый мешочек незаметно сползает с её плеча. Аура, окутывающая девушку, исчезла. Из прекрасного создания, к которому не липла грязь, она превратилась в запуганную растерянную девчонку.
Полыхающая кровавым огнём трава, тлеющие остова домов, звери, заживо пожирающие себе подобных, распластавшиеся в пепле мертвецы с хищными оскалами на застывших лицах.
Что это было? Предупреждение или фатальное будущее? К ней никогда раньше не приходили такие чёткие ведения. Но почему именно сейчас? Когда она осталась одна и совершенно некому подсказать, как быть дальше. Рыжевласка сдавлено всхлипнула и огляделась. Сердце защемило тисками обречённости.
На поваленное дерево села синица и с любопытством посмотрела на девушку, слегка наклонив голову. По веткам скакали пушистые бельчата, певчие птицы соревновались в мастерстве, – лес жил своей умиротворённой тихой жизнью и ничто не предвещало катастрофы развернувшейся перед внутренним взором молодой ведьмы.
Самообладание вернулось к ней. Волна отчаяния отхлынула также быстро, как и накатила. Рыжевласка поднялась, чувствуя на своих плечах груз огромной ответственности за этот лес и за каждое живое существо в округе. Она отряхнула руки и направилась в обратную сторону. Девушка быстро шла по тропе, сжав кулаки, не обращая внимания на кровь, капающую с подбородка, пятнающее белое платье алыми кляксами.
Из кустов выпросталась маленькая рука, покрытая тёмной кожей и короткой чёрной шёрсткой. Длинные, как паучьи лапы, пальцы подцепили желтоватыми острыми когтями оставленный девушкой мешок. Так и не выйдя на тропу, обладатель мохнатой лапы, громко сопя и рассекая густую траву, двинулся вслед за рыжевлаской.
Слёзы высохли и в тёмно-коричневых глазах ведьмы заплясали оранжевые яростные огоньки. Ей нужно было решить, как предупредить надвигающийся кошмар, если это было ещё возможно.
ГЛАВА 2
1
Даже не озаботившись закрыть на замок входную дверь, Рокот не разуваясь, прошёл в комнату, стряхнул с плеча рюкзак, обиженно грохнувшийся на грязный пол и, кинув быстрый взгляд на пустой комод, начал раскидывать диванные подушки. Вслед за ними взметнулось, рассеивая пыльные облака, покрывало, запятнанное каплями засохшей горчицы. Спустя минуту, издав победный клич, Влад выпутался из скомканных простыней, задрав правую руку с зажатым в ней радиотелефоном, из левой – он так и не выпустил свёрнутую в трубку газету.
В отличие от интернета и вечно теряющегося мобильника, стационарный телефон никогда не отключали за неуплату. Ленивому (если речь шла не о музыке), не скорому на подъём, холостому гитаристу была жизненно необходима связь с пиццериями, сушными, службами такси и прочими… «службами». Когда он в подпитии случайно опрокинул и разбил свой предыдущий аппарат, то буквально за три дня так осточертел соседям с просьбами одолжить на пять минут телефончик «по-братски», что они перестали открывать дверь, завидев его виновато улыбающуюся маргинальную морду в дверной глазок.
Влад порывисто развернул газету, порвав страницу, нашёл нужное объявление и запиликал кнопками телефона. В трубке раздался длинный гудок. Ещё один. Рокот невольно сжал телефон, и тот выскользнул из потной ладони. От удара о пол трубка, пронзительно хрустнув, разлетелась на несколько частей. Тонкий аккумулятор отскочил под шкаф. Плюхнувшись на живот, заходясь матом, Влад потратил несколько драгоценных мгновений, пытаясь выудить его из царства пыльных катышей, шаря по липкому линолеуму трофейной барабанной палочкой с автографом Джои Джордисона – первый подходящий предмет, попавшийся под руку. Наконец аккумулятор в компании пованивающего дранного носка выскользнул на свет.
Рокот сам был ошеломлён охватившим его нетерпением. Это был тот случай, когда можно было сказать – присралось.
Назойливо громко тикали настенные часы на кухне. Влад не знал до скольких работает агентство, но чувствовал, что если сейчас же не получит всю интересующую его информацию – о спокойной ночи можно забыть. В раковине скопятся горы грязных кружек, пахнущие прогорклым кофе, а он будет сидеть за кухонным столом, вперившись в нечёткий снимок из газеты, планируя, мечтая, нервничая, отсчитывая минуты и часы до момента, когда сотрудники агентства соблаговолят явиться на работу. Раньше такое возбуждение охватывало Рокота лишь, когда к нему наведывалась своенравная муза и окрылённый её вниманием, он мог сутки напролёт сидеть в обнимку с гитарой, сочиняя новые мелодии и песни, полностью отрешившись от мира. Что разожгло в нём пылкую страсть сейчас, он не знал, но и не пытался с ней совладать.
Надеясь, что аппарат не пострадал, Влад установил аккумулятор на место, захлопнул заднюю крышку телефона и снова набрал номер агентства, плотно прижал трубку к уху. Пошли длинные гудки, тянущиеся, как нити расплавленного сыра, прилипшего к вилке.
– Агентство по продаже недвижимости «Ваш дом», слушаю, – раздался в трубке усталый женский голос.
–Здравствуйте… – промямлил Влад, как стеснительный школьник-ботан, звонящий в библиотеку, боясь признаться, что испортил книжку. Он прочистил горло и добавил: – Я по объявлению. – Поморщился, поняв, как анекдотично прозвучали его слова.