**«Хоси но тама» — душа лисицы или сосредоточие её магической сущности, внешне может выглядеть как большая жемчужина; предполагается, что лиса может добровольно отдать свою душу любимому человеку и не превратиться к ногицунэ, если чувства взаимны и чисты; если «хоси но тама» была отобрана силой, то кицунэ автоматически становится ногицунэ и вынуждена подчиняться своему хозяину.
***Сигилла — магический знак, который необходимо правильно нарисовать и расположить для удачного завершения магического ритуала.
****Мизофобия — навязчивый страх загрязнения, человек страдающий данной фобией старается ни с чем и ни с кем ни соприкасаться.
Чимина ощутимо попустило, когда Каири ему рассказал о том, что в доме никакая Тэндо Рен не обитает, а девица, которая рассказала про этот самый дом, оказалась тем ещё треплом. Поэтому первые пару дней Чимин с весельем наблюдал за местами неловкой беготней Чонгука по всему университету в поисках какой-то девчонки. На четвёртый день догонялок ему самому уже стало интересно, поэтому он решил устроить ловушку, задействовав способности своего фамильяра.
В их магическом мире у всех магов была отличительная способность: у кого-то предсказание, у кого-то телекинез, а у кого-то способность вытаскивать предметы из сна — у Чонгука, например. Суть в том, что у фамильяров тоже были способности, которые делились на два вида: схожие со способностями мага-хозяина и полная их противоположность. Чимин управлял тьмой, а Каири светом, таким образом они дополняли друг друга.
И сегодня днём, во время лекций, когда девчонка была загнана на крышу университетского корпуса, Каири взмахнул своими белоснежными крыльями. Тучи принялись затягивать солнце в свои объятия, а Чимин ловко прятался в образовывающихся тенях, готовясь окончательно захлопнуть ловушку.
Пак заплатил толпе первокурсников, чтобы они загнали девчонку на крышу к определенному времени. Предварительно дав список отличительных черт искомой цели: пепельные волосы с отливом в сиреневый, безразмерная кожаная куртка с заклепками и тяжелые мартинсы. Не густо, конечно, но девушек подобных в университете было мало, так что вероятность ошибки стремилась к нулю.
Ему бы хватило и пары минут — ровно столько нужно, чтобы разглядеть лицо, запомнить его и примерно определить форму фамильяра. Но он запнулся ещё в первые же десять секунд, как только смог уловить в фокус глаз девичью мордашку.
Чиминовское сердце сплющило невидимой плитой, пригваздовывая ошметки к ребрам. Он неаккуратно, запнувшись о собственные ноги, выпал из тени и не стесняясь принялся разглядывать знакомое лицо.
Всё-таки Мун Ён не врала, а Каири всего лишь смотрел не туда. Точнее, туда куда она ему позволила посмотреть.
— Рен, — неуверенно и тихо позвал её Чимин. Внезапно осипшее горло неприятно резало. Девушка обернулась и лишь на секунду смутилась увиденному, а потом её лицо вновь превратилась в равнодушную маску и она рванула в сторону.
Чимин дернул головой, стряхивая с себя наваждение момента. Он щелкнул пальцами, вытягивая всю черноту из теней и окружая их обоих плотной завесой от внешнего мира.
— Ты что творишь? — зашипела Рен, когда Пак крепко схватил её за запястье.
— Почему ты всё ещё жива? — голос прорезался твердостью и недовольством, на лицо наползла хмурость и брови под её тяжестью устремились к переносице. — Отвечай мне, Рен?!
Он с силой дернул запястье, ему даже показалось, что был слышен хрусткий звук перелома. Девушка пискнула, сморщив нос от неприятных ощущений и вывернула руку, стараясь уйти от цепкой хватки — бестолку, Чимин держал крепко.
— Спроси у Сокджина! Меня на кой черт мучить-то? — Рен говорила, сцепив зубы, и это всё больше напоминало злое рычание.
Тэндо вся выпрямилась, грудь чуть ли не колесом выпятила, подбородок вздернула к верху. Она посмотрела на него с нескрываемой злобой и вызовом, а по краям этой смеси текло густое и ощутимое нутром презрение. Именно оно заставило Чимина ослабить хватку и глотнуть отрезвляющего воздуха раскрытыми от удивления губами.
— Сокджина?!
— Ой, вот только невинность из себя не строй, — фыркнула девушка, поправляя рукава безразмерной кожаной куртки. — Он мне рассказал, кто подал жалобу на меня. Или ты станешь отрицать свою вину?
И снова вызов во взгляде, снова презрение и ненависть.
— Не буду. Ты лучше всех знаешь: я никогда в своей жизни не врал о своих поступках и не скрывал намерений. Не моя вина, что люди не способны принять правду всерьез или перестать надеяться на что-то.
— Ну, кое о чём ты всё-таки соврал?
— И о чём же?
— Ты сказал, что будешь всегда меня любить, — припечатала словами Рен, впиваясь в него взглядом. Чимину показалось, будто его только что вспороли и всё скудное содержимое бросили к её ногам. «Она сейчас всё увидит, всё поймет», — паника липким и скользим спрутом приклеилась к позвонкам.
Что он мог ей сказать? Что он всё ещё её любил и от этого начинал ненавидеть себя и её? Что его любовь затопило черным мазутом ненависти, потому что она — единственная кому он верил — предала его?
— Ты забыла, как предала меня? — отчеканил Чимин, ощущая горький привкус желчи на языке.
На лице Рен проступила знакомая до чертиков насмешливая улыбка. Она всегда так улыбалась ему перед тем, как сказать, что он глупый и взъерошить его волосы. Чимин следуя своему рефлексу приблизился к ней, оказываясь в опасной близости от девичьего лица. Оставалось только голову ей подставить, чтобы окончательно уподобиться собаке Павлова. Ему бы мысленно дать себе пощечину или не мысленно, но главное сделать хоть что-то, чтобы отрезвить себя. И Рен услужливо берет это на себя. Отступая назад смеется звонко и недобро, переворачивая внутри него всё, что можно и нельзя было перевернуть.
— Удивительный парадокс: маг, который управляет тьмой и видит сквозь неё четче остальных — не смог разглядеть истины в сумерках ночи, — она бросила на него снисходительный взгляд, качнув разочарованно головой. И только в уголках губ, что незаметно подрагивали вверху, можно было разглядеть тоску. — Ладно, Чимин, хватит этой болтовни — отпусти меня или убей, а после прими наказание за убийство чужого фамильяра.
— Чужого фамильяра? — и снова ментальная пощечина от Рен, которая заставила его глаза широко распахнуться. Он словно забыл уже кого ловил на этой крыше. Понимание ударило его молотом в лоб, целясь в точку, где будет меньше боли — в такую ещё забивают коров, чтоб они меньше страдали. Но Рен специально или нет промазала на пару миллиметров левее, раскалывая черепную коробку в крошево. — Только не говори…
— Да, Чимина-а, я фамильяр Чонгука.
***
В ушах играла тоскливая песня с кричащим названием «Abyss», но это не мешало Чонгуку болтать ногами, свесив их в открытое окно, и шумно втягивать через трубочку банановое молоко. Вообще-то, он был в засаде и ему бы стоило вести себя подобающе, но после недельной гонки за фамильяром, он устал и решил действовать от обратного.
Девчонка убегает вправо — он бежит влево. Она скрывается — он же активно выделяется из толпы. Она не желает идти на контакт — Чонгук караулит её в заброшенном доме, блаженно потягивая свое молоко и щурясь от слепящих солнечных лучей.
Опустевшую бутылочку он смял и откинул себе за спину, где уже скопилась приличная горка таких же коробок. Ещё парочка и можно будет дать название: «Кладбище личных неудач Чонгука». Ещё ни разу план по выжиданию девчонки не сработал — она из раза в раз виртуозно обводила его вокруг пальца.
Чонгук вытянул магическую колоду карт — подарок Хосока на день рождения — и принялся бездумно тащить оттуда карты. Не то, чтобы он верил во все эти карточные предсказания, но ему очень нравилось перебирать их, ощущать неровную поверхность, тепло исходившее от них, а рисунки, если их долго разглядывать, могли ожить и прийти в движение — это гипнотизировало и успокаивало. Он вынул карту всадницы огня и подкинул её вверх, запрокидывая голову и отслеживая движение.
— Эй, — тонкие длинные пальцы перехватили «всадницу» и заставили обернуться, дабы столкнуться с пронзительным взглядом — попалась. Чонгук не удержался и скривил губы в ухмылке, но её это ещё больше разозлило. Она ткнула картой ему в лицу и прошипела: — Хорош гадить в моем доме, имей совесть!
— Чего? — удивленно выдохнул Чонгук, теряясь в своих ощущениях.
— Чего слышал, — она недовольно поджала губы и выпрямилась, скрещивая руки под грудью. — Мало того, что влезаешь в чужой дом без спроса, так ещё и мусоришь в нем, — Чонгук дернул головой, смахивая челку с глаз и вместе с ней удивление: о чем эта больная талдычила?! Он толкнул языком щеку изнутри, собираясь уже ответить, но она его снова опередила. — Короче, уйми свою внутреннюю малолетку и прекрати кидать пустые пачки от молока в угол. Я уже задолбалась их с кресла убирать.
— Да с какого, блять, кресла?! — не вытерпев, воскликнул Чонгук и спрыгнул с подоконника. — Ты не обалдела?! Я за тобой неделю гоняюсь, а ты мне тут за банки из-под молока предъявляешь?! Может ты хотя бы..
Он не успевает договорить, как она, цокнув языком, схватила его за плечи и развернула лицом к обшарпанному дому. Чонгук его уже наизусть выучил: возле левого крайнего окна пошла трещина и там сочилась жидкость, справа от двери почти отвалился большой ломоть краски канареечного цвета (возможно тут обошлось не без помощи Чонгука). Но стоило ей лишь взмахнуть рукой перед его лицом, как привычный и родной дом, дышащий на ладан, задребезжал и словно стряхнул с себя многовековую пыль, взору подставляя свое истинное лицо.
Двухэтажная постройка с большими окнами, в которых было — о, боги! — стекло, краска везде лежала ровным слоем, а деревянные балки крепко держали строение. Вглядевшись в раскрытое окно, подоконник которого он пару минут назад протирал своей задницей, Чонгук увидел кресло-качалку и лежащие на нем скомканные упаковки молока. Штук шесть.
— Теперь понятно что за кресло? — укоризненно ткнула она его носом в собственный провал, словно котёнка, но Чонгука так просто не проймешь. Он скривил губы в ухмылке и резко развернулся к ней. Лицо внезапно оказалось слишком близко, он ощутил её горячее дыхание на своей щеке и мазнул носом по чужой скуле.
— Тебе что, девяносто лет — кресло-качалку в доме держать? — все-таки на секунду растерявшийся, Чонгук выпалил совершенно тупую шутку вместо заготовленной остроты.
— А тебе двенадцать, что ты молоко литрами дуешь? — ввернула она ему с нечитаемым выражением на лице, делая шаг назад. — Это тебе не растишка — выше уже не станешь.
— А я и не пытаюсь, у меня с этим проблем нет, — и Чонгук весь вытянулся, демонстрируя доказательство своих слов. — Ты ещё Шугу не видела, вот где растишка не помешала бы. А то полтора метра чистой агрессии. Ты кумихо*?
— Нет, — презрительно сморщив нос ответила девчонка. — Я к вашим отношения не имею.
— В смысле?
— В коромысле, Чонгук. Соображай быстрее.
— Кицунэ**?
— Ногицунэ, если совсем уж точно говорить.
— А разница что ли есть? — фыркнул Чонгук, толкаясь пальцами в карманы джинс. — Одна фигня — лисица.
— Разница большая, ногицунэ не становятся по доброй воле, — тяжело вздохнув и качнувшись на пятках, произнесла девушка, и Чонгуку сразу как-то расхотелось шутить и поддевать её. Она сразу такой маленькой и хрупкой оказалась, что создавалось впечатление, будто её сейчас ветром снесет. — Ладно, пошли в дом. Меня Рен зовут, кстати.
Чай на собственной кухне Рен заваривала уже будучи изрядно уставшей. Все эти игры в кошки-мышки только по началу были забавными и милыми. Надо было отдать Чонгуку должное — морда у него до одури забавная, когда он сердился: крылья носа раздуты, нижняя губы выпечена вперёд, два передних зуба выглядывают и глаза на выкате, бегают в разные стороны — вылитый кролик.
На самом деле, она бы и дальше продолжала дразнить мага, торопиться им было некуда, но Чимин с его взглядом не то разъяренной, не то побитой собаки разозлил ногицунэ, и она сдалась.
Конечно, мысленно она навесила на себя множество сторонних оправданий: «бесконечно бегать от него все равно не получится», «от судьбы не сбежишь, даже если очень стараться» и так далее. Но корень зла все равно сидел внутри. Имя ему было — Пак Чимин. Желание отомстить предателю смешивалось со страхом того, что он всё растреплет своему другу, и она потом за тысячу лет не отмоется от всей грязи, что он мог наплести Чонгуку.
Рен два года зализывала раны и продолжала жить исключительно на топливе мести. Она чувствовала, что переродиться и вдохнуть свободно полной грудью сможет только лишь когда увидит, как Чимин корчится от боли и молит о прощение, глотая горькие слезы.
Сладкие картинки возмездия заставили девушку улыбнуться, и от внимательно взгляда Чонгука эта метаморфоза не скрылась, и он решил не открывать банку с червями вот так — сходу.
— Так в чем разница между кицунэ и ногицунэ? — вместо этого спросил Чон, отхлебывая травяной чай из огромной кружки, которая больше смахивала на ведро.
— Все ногицунэ изначально рождены, как кицунэ: лисицы, способные создавать иллюзии. Некоторые — особенно сильные — могут искривлять пространство и время, — Рен раскладывала по полочкам чай и познавательную информацию, пока Чонгук завороженно слушал её. — Ногицунэ становятся в двух случаях: лису наказали за что-то или её «хоси но тама**» была насильно украдена и подчинена. Ногицунэ чаще всего озлобленные лисы, способные забираться в человеческий разум с целью завладеть его духовной энергией и напитаться ею. Как правило, они используют свои силу не во благо, а во вред — зло шутя над людьми и их жизнями, но некоторым удается взять под контроль свою темную сущность и жить почти честной жизнью.
— Какой из этих вариантов твой? — уточнил Чонгук, вперившись напряженным взглядом в затылок Лисицы.
— А сам как думаешь? — мгновенно отреагировала Тэндо, уходя от прямого ответа.
Чонгук нахмурил брови и сцепил пальцы в замок, устраивая на них подбородок. Ему отчаянно хотелось завопить простое и человеческое — «ЗА ЧТО?!». За что на его ни в чем неповинную голову свалился такой фамильяр: сначала вынудила бегать за ней, а когда сама же сдалась ему в руки, не собирается подчиняться и отвечать на вопросы прямо, бросая в него загадки и пространные намеки-вопросы. Как будто у него дел других больше не было, кроме как через себя протаскивать и анализировать её игры разума.
— Никак, — фыркнул, наконец, Чонгук. — Я никак не думаю, потому что мне ровным счётом плевать. Твоё прошлое — это твоё прошлое, меня касается только твоё настоящее, потому что ты мой фамильяр, — расставленные акценты, взгляд исподлобья, брови выразительно изогнулись в острые линии. — Мой фамильяр ведет себя достойно.
— Достойно — это как? — с едва различимой насмешкой спросила Рен, лукаво расплываясь в улыбке.
— Предана и послушна своему хозяину, под рукой лишний раз не мешается, на шее не висит, в истерику не впадает и самое главное — полезна, как и положено любому фамильяру, — её лукавость и игривый настрой разбились об его твёрдость в голосе. Налёт превосходства слетел с Рен, когда ей грубо указали на место и положение — она всего лишь вещь: оружие в его руках.
— Хоть сейчас зачисляйся в главы Кланы, — хмыкнула Рен, подобрав свою броню. — Предвыборную речь репетируешь?
— Она мне не понадобится, когда мы убьем Чимина, — расслабившись, Чонгук откинулся на спинку высокого стула.
— Ты сначала дорасти до него, чтобы такими словами бросаться.
— С тобой дело пойдет быстрее, так ведь? — снова выразительно выгнул брови Чонгук, пока в глазах блестели огоньки юношеского азарта.
— Уж поверь.
Голос у ногицунэ звучал твердо, без мягкости и прежней шутливости, в нем так и звенела ледяная ярость, пока сквозь черные-черные лисьи глаза пробивался огонь, словно кипящая магма вулкана. И Чонгуку бы трезвый рассудок в этот самый момент, чтобы уловить первый опасный звоночек, но вместо этого он завороженно глядел на Рен, проникаясь её энергией.