— А как ты, кстати, намерена дать мне живую воду, если Инна прямым текстом запретила? — спохватившись, поинтересовался он.
Прежде чем ответить, я глубоко вздохнула. Последнее, в чем я призналась бы Итану, — так это то, что сегодня с утра пораньше я скандалила из-за него не хуже Инны — да и в принципе вела себя не намного благоразумней.
— Она запретила мне, — самодовольно улыбнулась я. — Но ничего не говорила про то, что я не могу просить сестер прислать тебе пузырек. Тонкое искусство правильных формулировок. Инне еще предстоит его постичь, — брякнула я прежде, чем догадалась прикусить язык.
А Итан, увы, был наблюдателен. Чересчур.
— Инна видела, — безо всякой вопросительной интонации произнес он и что-то невнятно простонал себе под нос. — И как, я должен тебе новую стрижку или она еще не успела оттаскать тебя за волосы?
— Это единственное, о чем ты хочешь спросить? — помедлив, уточнила я.
Он глухо ругнулся.
— Нет, я не собираюсь спрашивать, нравлюсь ли тебе, — хрипловато сознался Итан. — И так догадываюсь, что ты ответишь. Чужой меченый — табу. Даже если моя хозяйка упокоена, а метка поблекла. Но ты однозначно без ума от халявного кофе… а остальное приложится.
Над любым другим я бы только посмеялась. Но он говорил так уверенно, что меня пробрало — до ватных коленей, непроизвольного прогиба в пояснице и категорического нежелания в этом признаваться.
— От скромности не помрешь, — заметила я и немедленно возгордилась: голос звучал ровно и лениво, ничем не выдавая душевный раздрай. — Не забудь перевести деньги за рекламу. Карточка привязана к этому номеру.
— Звони сестрам, — в тон мне отозвался Итан и отсоединился.
Это, пожалуй, была самая здравая мысль за утро. Потому-то она мне категорически не понравилась.
Глава 8 Игра без правил
Королева знала только один способ разрешения всех проблем, больших и малых.
Л. Кэрролл «Алиса в Стране Чудес»
Карина красочно залепила себе ладонью в лоб — да так и осталась сидеть, не поднимая взгляда. Я пристыженно замолчала, опустив очи долу.
— Двадцать первый век, — горестно пробормотала Карина из-под ладони, — мужчин на планете больше, чем женщин, а если делить по возрастным группам, то твоих ровесников, Алиса, вообще как собак нерезаных, выбирай — не хочу. Но не-ет, нам же надо поцапаться из-за мужика, как будто у нас тут послевоенные годы и на всех не хватит!
Вклиниваться и объяснять, что цапаться вообще-то ни с кем не собиралась, и уж тем более — из-за Итана, я даже не пыталась. Смысл? Пока Карина не сцедит на меня весь яд, к конструктиву мы все равно не перейдем. При всех своих неоспоримых достоинствах — вроде отличной смекалки, хороших связей, изрядной изворотливости и нежного свежего личика — ворчала моя сестрица, как столетняя бабка. Которой она, собственно, и являлась.
— Коза, — тоскливо вздохнула Карина, так и не дождавшись от меня повода поворчать подольше. — Возвращайся в Уфу. Ближайшим рейсом.
Я подскочила на месте, едва не всунув в кадр телефон, на котором втихаря листала ленту новостей, дожидаясь окончания нотации.
— В Уфу? Но я не могу! Я еще не закончила с гомункулами! Ты же говорила…
— Рабочие места на заводе не стоят твоей жизни, — отрезала Карина, — даже если речь идет о градообразующем предприятии. Брось все и возвращайся.
— Но я уже заказала гомункула!
Карина вынырнула из-под своего фейспалма и наградила меня долгим выразительным взглядом.
— Значит, время нажаловаться на скандальную бабу ты нашла, а сообщить, что дело движется, не успела?
Признаваться, что утренний скандал оставил гораздо больше ярких впечатлений, нежели подсовывание записок гомункулам, было смерти подобно, так что я бодро улыбнулась:
— А разве ты сомневалась, что дело движется? Я собиралась предоставить полный отчет, когда гомункул будет у меня на руках, но делать его будут еще дня четыре, если не пять.
— Значит, процесс все-таки трудоемкий, — пробормотала Карина, разом потеряв интерес к бабским дрязгам, чужой охоте и испорченной маскировке, и принялась что-то быстро печатать в параллельном окне. — Как только получишь гомункула, первым делом звони мне!
Можно подумать, у меня было много вариантов, что еще с ним делать. Разве что плиту заставить выдраить?..
Клятвенно пообещав Карине не высовываться, пока не получу ее драгоценного гомункула, и выпросив под это дело бутылку живой воды, я с облегчением отключилась и сползла по спинке кресла. Но долго рассиживаться мне не позволили: телефон заискивающе тренькнул, выводя значок нового сообщения.
«Скажи, что у тебя нет планов на вечер».
Я покосилась на только-только погасший экран моноблока и прикусила губу. Планов не было и быть не могло. Желания признаваться в этом — и подавно.
«Ты поговорил с берегиней?» — напечатала я, молясь про себя, чтобы он ничего не успел.
Но это был Итан — и он, разумеется, все успел.
«Потому и пишу, — заговорщически подмигнул телефон. — Кофе?»
Моноблок по-прежнему укоризненно взирал на меня почерневшим экраном. Я представила себе, что скажет Карина, если сразу после разговора с ней я рвану в кофейню, и содрогнулась. Прикинула альтернативы, задумалась, что скажет Инна, скрипнула зубами… и быстро набрала:
«Идет. Вези сюда».
Телефон пискнул оповещением о доставке и зловеще затих. Я наконец-то догадалась, что первым делом следовало все-таки прикинуть, что скажет сам Итан, но на попятную идти было поздно — а мессенджер смолк и признаков жизни более не подавал. С пару минут я напряженно ждала, вертя в пальцах ни в чем не повинный смартфон, потом все-таки встретилась взглядом со своим отражением в зеркале и, чертыхнувшись, взяла себя в руки.
Это просто парень. Живой и уже единожды меченый. Будь я на его месте, тоже черта с два сунулась бы к навке в гости, пусть и средь бела дня. Да что там, я бы и близко не подошла!..
Но он-то ведь подошел…
Чертыхнувшись повторно, я схватила телефон, полюбовалась на предсказуемое «был в сети 4 минуты назад», начала было набирать что-то бессмысленное в духе «ты не подумай, я не такая» — и стерла, так и не отправив. Во-первых, уже подумал. Во-вторых, именно такая, и уж он-то об этом прекрасно осведомлен. В-третьих, мы оба понимали, что дальше кофе все равно ничего не пошло бы, и оправдываться за это — себя не уважать.
Я отложила телефон и ушла на кухню. Кофе в доме не было, но мне, как назло, немедленно его захотелось — горьковато-нежного латте с воздушной пенкой или (в пекло это правильное питание) шоколадный моккачино с огромной шапкой взбитых сливок… увы, инспекция кухонных шкафчиков показала, что светит мне в лучшем случае молочный улун с фигой без масла. Помедитировав на лампочку в холодильнике, я захлопнула дверцу и обреченно вернулась за смартфоном — окончательно испортившееся настроение следовало хотя бы заесть.
Разумеется, в дело немедленно вступил закон подлости, и курьер с моим калифорнийским салатом и творожными шариками в кокосовой панировке где-то намертво застрял. Приложение отказывалось выдавать локацию, а несчастная задерганая девушка на горячей линии горячо извинялась и обещала промокод, но поделать ничего не могла. Я допивала безнадежно остывший молочный улун и рассеянно подумывала о том, чтобы заказать себе ведро мороженого с доставкой на дом: все мои представления о горюющих дамах с неудавшейся личной жизнью ограничивались классическим образом девицы в пледе, которая трескает шоколадное мороженое столовой ложкой и смотрит «Дневники Бриджит Джонс».
Но «Дневники» я и в хорошем настроении не осилила, а мороженое не любила, а потому при некотором размышлении попросту заказала пиццу.
Закон подлости сработал повторно: разумеется, она приехала раньше, чем нормальный салат, кое-как укладывающийся в рамки моих представлений о правильном питании. Пахло от коробки так, что мысли о диете моментально вышибло из головы.
Но закон подлости еще не успокоился. Стоило мне утащить пиццу к моноблоку, предвкушая вечер гедонизма и морального разложения, как в дверь снова позвонили. Я покосилась на открытую коробку и уныло поплелась открывать, отчетливо понимая, что если это салат, то мне совесть не позволит трескать жирное и мучное.
Дверь я отперла с такой скорбной миной, что, окажись за ней курьер, у него бы в сумке все скисло. Но это был Итан — с двумя огромными стаканами с логотипом его кофейни в транспортировочном паке.
Я уставилась на него, как на привидение.
— Надо было кое-что доделать в кофейне, — ничуть не смутившись, сообщил он и потянул носом. — М-м… пицца?
По лестничной клетке плыл густой горьковатый запах с нежными ванильно-молочными нотками, и для меня так и осталось тайной за семью печатями, как Итан умудрился учуять что-то из квартиры. Но курьера с салатом на горизонте видно не было, необходимость в ведре шоколадного мороженого явно отпала, а вопрос с кофе уже не стоял — и я посторонилась, пропуская гостя в дом.
Квартира разом начала казаться маленькой — причем не мне одной: Итан сразу ссутулился и робко приютился на краешке кресла, как благовоспитанная викторианская леди. Кресло, тем не менее, тотчас оскорбленно заскрипело, намекая, что рассчитано на изящных китайцев, а не лосей из средней полосы, но разваливаться вроде бы не спешило.
— Берегиня? — напомнила я, подхватывая из коробки самый большой кусок, и неблаговоспитанно оперлась бедром о стол.
Итан кивнул, сосредоточенно посмотрел на бедро и попросил:
— Подойди ближе.
Я смерила взглядом полметра пространства между нами. Воспитание подсказывало, что расстояние и так на грани приемлемого. Благоразумие вопило, что лучше бы это было не полметра, а хотя бы полтысячи верст.
— Зачем? — наплевав и на то, и на другое, я все-таки шагнула вперед.
Попыталась, во всяком случае. Воздух перед Итаном словно сгустился — и я увязла на середине движения, как мошка в янтаре, и шарахнулась назад, едва не выронив пиццу.
— Какого?! — рявкнула я, выровнявшись и восстановив дыхание.
Итан выудил из-под футболки половинку речной ракушки. Выглядела она до крайности непрезентабельно: зеленовато-коричневая, с какими-то темными разводами по кайме и трещинкой, уже поползшей от неаккуратного отверстия для шнурка. Шнурок соответствовал — словно провалялся пару лет на речном дне.
Но от амулета ничем не пахло, а мне отчего-то нестерпимо захотелось оказаться как можно дальше. Я не стала отказывать себе в удовольствии и отступила на пару шагов.
— Надо же, а я полагал, что навки боятся распятий, — глубокомысленно заметил Итан и снял амулет. Ракушка с легкостью скрылась в его кулаке — только шнурок остался торчать.
— Что бы я здесь делала, если бы боялась? Тут от храма до храма меньше получаса ходьбы, и то еще сто раз на кого-нибудь крещеного по дороге нарвешься, — нервно хмыкнула я.
— А таласым? — тут же уточнил Итан. — Почему он боялся?
— Он тоже не боялся. Согласись, одно дело — видеть нож, и совсем другое — схлопотать его под ребро, — я неопределенно пожала плечами. — Если продолжить аналогию с оружием, то сейчас у тебя в руке нечто среднее между перцовым баллончиком и шокером в корпусе из костей моей любимой собачки. Я была бы чрезвычайно благодарна, если бы ты не размахивал этим перед моим лицом. И руки вымой, прежде чем за еду хвататься!
Откровенно посмеиваясь, Итан послушно вымелся на кухню и включил воду. Я без аппетита дожевывала пиццу. Вязкое тесто липло к зубам.
И с чего мне вообще ее захотелось?..
— Берегиня сказала, что ни о каких нападениях на нежить и слыхом не слыхивала, но если кто на вас и охотится, то так вам и надо. Зато к ней приходила женщина, — еще с кухни начал Итан и походя сгреб сразу два куска пиццы, тут же сложив их бутербродом. Его мысли о диете определенно не занимали ни капли. — Причем уже очень давно. Она просила живую воду. Но берегиня охарактеризовала ее как «навское отродье» и попыталась утопить, и больше эта женщина не показывалась… Алиса? С тобой все нормально?
Я бросила недоеденный кусок на крышку коробки и судорожно схватилась за кофе.
— Навское отродье — это ведьма, — выпалила я. — К берегине приходила ведьма!
Итану понадобилась от силы пара секунд, чтобы сложить два и два.
— Она делает гомункулов с помощью живой воды? — догадался он и нахмурился.
Должно быть, тоже подумал, что, в таком случае, вполне вероятно, что охотник работает на ведьму. Потому-то пропадали именно навки, а таласыма попросту попытались упокоить, чтобы не отсвечивал: наземная нежить живую воду творить не способна. Да и навки, строго говоря, весьма ограничены в этом вопросе: от силы пара-тройка литров в неделю. Иначе — истощение и навь, навсегда лишающая надежды на вечный покой… но ведьму вряд ли волновала сохранность навок. Всегда можно наловить еще — раз уж всем так удачно друг на друга плевать.
А я любезно сообщила ей, где живу, когда заказывала гомункула. Разве что место и дату смерти не подписала!..
— Эй-эй-эй, только без истерик, — насторожился Итан и сделал ровно то, что как раз на истерику и провоцировало лучше всего: обнял меня, уткнув лбом себе в грудь, и ласково провел рукой по волосам. — Здесь тебе ничего не угрожает. Ведьма не знает, что ты навка. Она же не меченая, чтобы чуять вас за полквартала.
Нет. Это ты — русалочий вдовец, который будет до последнего хвататься за соломинку, пытаясь собрать свою жизнь из осколков. Достаточно всего лишь следить за тобой, чтобы находить навок — потому что ты всегда будешь нас искать, ловя за хвост ускользающую сказку…
— Итан, — глухо сказала я, не поднимая головы, и осторожно положила ладони ему на грудь, — ты привел к Инне семерых навок за полгода. Скольких из них ты потом видел?
Он замер, так и не выпустив меня из объятий, и это, наверное, говорило гораздо больше, чем любые слова.
— Права была Карина, — выдохнула я, зажмурившись. — Отсюда надо драпать.
Но так и не сдвинулась с места. Меня потряхивало — от внезапно навалившегося осознания опасности, от нерешительности и злости. Итан, должно быть, это чувствовал и потому просто был рядом, делясь теплом и поддержкой. Он не пытался ни прижать меня крепче, ни отстраниться — ровно на ту же долю ласки и принятия я могла рассчитывать у своих сестер, и от этого отчего-то было горько.
— Карина? — переспросил Итан, осторожно опершись бедрами о стол, не выпуская меня из рук.
Я не протестовала. Под ладонями колотилось суматошно и быстро, и это настолько не вязалось с его мягким, ровным тоном, что я отчего-то не решалась поднять глаза. Здравый смысл орал во всю глотку, требуя немедленно отойти на противоположный конец квартиры, а лучше — страны.
— Одна из моих старших сестер, — невнятно отозвалась я, проигнорировав все призывы здравого смысла. — Это у нее я попросила живую воду для… — не особо раздумывая, я попросту провела ладонью вдоль поблекшей метки на его груди.
Мягкая ткань футболки неожиданно легко смялась под прикосновением. Итан затаил дыхание. Я замерла, отчего-то необычно остро ощущая холодок метки под пальцами и отчетливо понимая: вот она, черта, которую мы оба так демонстративно отказывались пересекать, и хватит всего одного неосторожного движения, чтобы сорваться с грани.
Я сглотнула и медленно, опасливо отступила назад. Итан не препятствовал. Ему явно не хватало куртки, чтобы можно было запихнуть руки в карманы, и в конце концов он попросту слегка откинулся назад, чтобы упереться ладонями в столешницу.
— Я рассказала Карине про охотника, — нарочито легкомысленным тоном продолжила я, изо всех сил делая вид, что ничего не случилось. Выходило бы, наверное, гораздо убедительнее, если бы я все-таки рискнула поднять глаза — но это было выше моих сил. — И она велела мне убираться в Уфу ближайшим рейсом.
Итан промолчал. Его пальцы вдруг до побелевших костяшек стиснули край столешницы.
— А я не послушалась, — все-таки не выдержав заданный легкомысленный тон, созналась я и рухнула в кресло, тут же неизящно ссутулившись. — Хотела сначала дождаться гомункула, протестировать… а драпать, выходит, нужно было еще неделю назад.