— Саша-Саша-Саша-Саша, не уходи, пожалуйста, не уходи, ты мне нужен, очень, нужен, нужен, нужен, пожалуйста, останься, прости, я не хотел, я не из-за тебя, не уходи, останься, пожалуйста, пообещай, что не уйдёшь, Саша, Саша, Саша, Саша, Сашенька…
— Ш-ш-ш, — бормочут, наконец, ему в макушку. Тёплые руки ложатся неуверенно на плечи; скользят к лопаткам, накрывая спину, защищая от другой, враждебной темноты, от кошмаров и мыслей. Яр чувствует, как его осторожно прижимают ближе, и сам всем телом льнёт, прячась у своей личной темноты в объятиях. Выдыхает чуть ровнее, всё равно сорвавшись на судорожный всхлип. — Я здесь. Я не ухожу. Я с тобой. Никто не доберётся, я с тобой, я не ухожу, я здесь, слышишь? Ш-ш-ш.
— Пообещай, — всхлипывает Яр. — Пообещай мне, что не уйдёшь.
— Я обещаю, — шепчут над ухом. — Что не уйду, пока ты сам меня не прогонишь.
— Не прогоню, — Яр мотает головой, сжимая руки сильнее, цепляясь, будто он может в любой момент исчезнуть. — Никогда-никогда-никогда, ты мне очень нужен, ты мне таксильно_нужен_, С-а-ш-а, прости, я не испугался, не тебя, ты не виноват, я просто — это кошмар был, не про тебя, я тебя люблю, люблю-люблю-люблю, это просто кошмар, я не хотел, прости, прости, прости, не думай, я не…
— Ш-ш-ш, — тёплые пальцы успокаивающе зарываются в волосы. — Тише, тише, тише, я с тобой, я никуда… я здесь, Яр, тише. Тише… давай ты ляжешь, ладно?
— Только с тобой, — Яр мотает головой снова. — Будь рядом, пожалуйста, будь рядом, ты мне нужен, очень, я тебя люблю, ты мне…
Саша осторожно помогает ему, дрожащему, лечь — и сам опускается на кровать. Яр не отпускает его ни на секунду, льнёт к груди щекой, всем телом прижимается ближе, утыкается куда-то в шею — и замирает, вздрагивая. Его колотит крупно, как в лихорадке; слёзы не унимаются никак.
К макушке прижимаются тёплые, вполне человеческие на ощупь губы. Осторожные руки гладят его по голове и плечам; Яр чувствует, как его бережно кутают в одеяло, снова обнимая поверх.
— Может, тебе тёплого налить? — тихо спрашивает Саша через несколько минут тихих всхлипов. — Чаю, молока, людей это, кажется, успокаивает… ты дрожишь очень.
Яр головой трясёт отчаянно:
— Не отпущу. Я тебя не отпущу, мне страшно, я… ты не уйдёшь? Саш? Не уйдёшь?
— Не уйду, — обещает тот негромко.
И, вдруг поднявшись, без труда поднимает его на руки. Яр тихо вскрикивает, тут же снова к нему прижавшись, за шею обхватив удобнее.
— Глаза не открывай, — напоминает Саша.
Яр кивает — Яр с ним спорить боится сейчас, в голове всё ещё стучит мысль, что он уйти может, — да и сил возражать тоже нет. Только цепляться. Только греться в родных руках, столь бы нечеловеческими они не были.
И любить-любить-любить.
Его осторожно опускают на табуретку — Яр тут же обхватывает руками сашин пояс, испуганно прижавшись. Тёплая рука осторожно гладит спину:
— Я здесь.
Яр слышит, как щёлкает электрический чайник, как начинает шуметь, нагреваясь — такой будничный звук сквозь пелену охватившего его ужаса немного проясняет мысли.
Когда шумит чайник, всё не может быть слишком плохо, правда? Шумящий чайник в его долбанутой жизни давно стал якорем, чем-то неизменным. Если он добрался до кухни и чайника, значит, он жив.
Они молча ждут, пока закипит вода — Саша гладит его по спине и волосам, чуть покачивая в объятиях. Яр даже отпустить его решается ненадолго — достать чашку и пакетик заварки; прислушивается напряжённо к его возне, обняв себя руками за плечи.
Бесполезно — колотить всё равно начинает сильнее. Так хочется приоткрыть глаза, убедиться, что он всё ещё здесь — Яр для верности закрывает лицо руками. Он обещал.
Саша, угадывая его состояние, возится нарочно громко и напевает что-то под нос. Яру от этого легче совсем чуть-чуть, мысли всё равно испуганно мечутся бестолковыми аквариумными рыбками — Яру его о-щ-у-т-и-т-ь необходимо, коснуться, держаться изо всех сил.
Саша со звоном ставит перед ним чашку и тянет его за запястье, касаясь его пальцами ручки. Сам обнимает со спины, кутая в одеяло и свои руки — Яру спокойнее от горячих ладоней, прижавшихся в районе живота и солнечного сплетения, от груди, к которой он прижимается спиной, от снова неловко ткнувшихся в макушку губ. Яр свободной рукой сжимает его предплечье.
Когда Саша стоит за спиной, Яр не ощущает себя таким уязвимым и беззащитным. Сашины руки сковавший сердце лёд ужаса заставляют хоть немного оттаять.
Яр всё ещё задыхается.
— Пей чай, — шёпотом просит Саша. — Сладкий. Тебе сейчас надо.
— Можно… открыть глаза? — так же тихо спрашивает Яр. — Я не буду на тебя смотреть, правда. Я просто… руки дрожат, пролью…
— Не надо.
Яр чувствует, как его пальцы накрывает сашина ладонь, помогая поднести чашку к губам. Яра так трясёт, что зубы стучат по краю; он морщится от этого звука, через силу делая несколько глотков.
Удавка на горле как будто немного разжимается. Саша гладит его осторожно, в другую руку вкладывает кусок шоколадки. Яр нервно, истерично смеётся, но послушно ест. Сладость на языке и горячий чай помогают немного расслабиться; Яр ставит чашку почти без помощи и прижимается лопатками к родной груди.
— Ляг со мной, — просит тихо, смаргивая слезинки. — Пожалуйста, будь со мной.
Саша мог бы, наверное, ответить, что и так всегда рядом, что незачем столько просить, но он молчит — только целует в лоб и снова бережно поднимает на руки. Яр устало опускает голову ему на плечо — знает, что Саша не уронит и не зацепит ни один дверной косяк.
Саша позволяет ему лечь почти полностью на себя и снова прижаться-прильнуть-вцепиться, уткнувшись. Яр притихает — заснуть, когда так колотит, не получится, но мертвенная усталость накрывает с головой, не давая пошевелиться. Глаза горят от слёз.
— Я здесь, — шепчет Саша очередным обещанием. — Ты расскажешь?..
— Я не помню, — выдыхает Яр еле слышно, вздрагивая. — Такая… мешанина безумная, образы, хаос… и очень страшно. Ужасно страшно. Страшно и холодно, страшно-страшно-страшно, — он сбивается на лихорадочный шёпот, скулит тихо, когда в голове проносится тот же вихрь, так напугавший его во сне. Саша гладит его по напряжённо вывернутым лопаткам. — А потом я проснулся, но не понял, что проснулся, вот и… прости, Саш, прости, не думай на себя плохого, я бы так же стула с одеждой испугался, или шторы, или тени, вообще чего угодно, прости, прости, прости меня, я не хотел…
Саша шепчет еле слышное «тише», чуть крепче прижимая его к себе. Яр судорожно вздыхает.
— Я без тебя бы… мне было бы хуже, я бы лежал, и плакал, и с ума бы сходил один, шевельнуться боялся бы… со мной раньше часто такое, по несколько раз в неделю, так холодно, и страшно, и… а с тобой вот в первый раз за всё время так случилось. Мне с тобой хорошо, мне с тобой спокойно, надёжно, кошмары не достают почти, они тебя боятся, наверное, а я не боюсь, ты только не уходи, Саш, пожалуйста, не уходи…
— Я никуда не уйду, — обещает тот снова. — Никуда. Я с тобой. Я здесь. Я никому не дам до тебя добраться, не дам сделать больно или навредить, клянусь. Я рядом.
— Ты хотел, — Яр всхлипывает грустно. — Когда я закричал, ты… ты хотел ведь. Уйти. Ты что, правда ушёл бы?..
— Если бы тебе от этого было лучше…
Яр отчаянно мотает головой:
— Не было бы. Не могло быть лучше, ну какое без тебя «лучше», ты сам моё «лучше», я…
Саша гладит его, пережидая очередной испуганный поток сознания. Яр выдыхается, затихает снова и прижимается крепче.
— Часто такое было, говоришь? — рассеянно, будто невзначай, спрашивает Саша.
Яр жалобно кивает.
— Мне кажется, это из-за соседей.
— И в чём провинились соседи? — тихо хмыкает Саша.
Яру от насмешливой ласки в его голосе тепло. Он расслабляется немного, ворчит, пытаясь заставить голос не дрожать:
— У них телевизор работает иногда по ночам… и ужастики мне тогда же снятся. Каждый раз, вряд ли совпадение, я не знаю, почему так… может, они там хорроры смотрят, а я во сне как-то к этому прислушиваюсь и атмосферу к себе в подсознание утаскиваю, а? Когда не сплю, ничего разобрать не получается. Бормотание какое-то только. Но каждый раз… я им даже в стенку стучал. Не впечатлились.
— И сегодня бормотание? — спрашивает Саша.
Яр кивает устало.
— Ты не слышал, да? Оно было, как раз вот вечером, когда спать… раздражает так, ужасно. Ой, и сейчас вот!.. Неужели не слышишь? — он зевает невольно. — Господи, как я устал…
Сашины руки чуть напрягаются на его плечах.
— Яр, — говорит он чуть слышно, — отпустишь на минуту?
— Зачем? — сонно расстраивается Яр. — Я засыпаю совсем, я не хочу без тебя…
Саша вдруг дёргает его вверх, заставив сесть. Яр ворчит неразборчиво и роняет голову ему на грудь. Саша его вдруг встряхивает легонько:
— Открой глаза. И держи их открытыми, понял? Не засыпай только. Дай мне две минуты, слышишь? Сиди, смотри и не засыпай. Главное — не засыпай.
— Что… — Яр ёжится, с трудом разлепляя веки. Вздрагивает, увидев то, что бережно держит его за плечи. — Саш, — шепчет, будто за имя цепляясь и самому себе напоминая, — что случилось?
Тот-кто-стоит-перед-ним, кивнув, его отпускает — и вдруг, вытянув руку, касается обоев над кроватью. Яр непонимающе оглядывается и сглатывает испуганно — бумага на глазах стареет, расползаясь, а под ней…
— Сиди на месте, — почти приказывает Саша, угадав его желание отскочить как можно дальше.
Под обоями вздувается пузырь — и прорывается не то мелкими букашками, не то капельками темноты, норовящими разбежаться в разные стороны. Их много, как в ночном кошмаре; они никак не заканчиваются, и копошатся, и пытаются спрятаться, забиться во все доступные щели.
Яра начинает мутить.
Саша им броситься в рассыпную не даёт — рыкнув, собирает в один ком, будто лепит снежок.
Здоровенный такой, чёрный и пытающийся развалиться на составляющие.
Саша оглядывается — Яру, по крайней мере, так кажется; Яр всё ещё не до конца понял, где глаза у того, кто рядом с ним стоит.
Веки ужасно тяжёлые. Глаза закрыть хочется хоть на минуточку.
То, что служит Саше рукой, вдруг касается волос Яра — тот наблюдает, замерев, и вздрагивает от привычного прикосновения тёплых пальцев. Из-за контраста этого ощущения и того, что видят глаза, и без того взбудораженное сознание сходит с ума; хочется зажмуриться, убирая диссонанс, но Саша сказал смотреть, значит…
Яра передёргивает, когда он понимает, что один кусочек тьмы Саша вытащил из его волос. Спать сразу хочется меньше.
Саша присоединяет последнюю «букашку» к тем, которые уже у него в руках, и те переплавляются во что-то цельное — что-то, вселяющее ледяной ужас просто от взгляда на это, что-то, слишком хорошо приковывающее внимание, бормочущее гипнотически, заставляющее комок подкатывать к горлу. У Яра не получается отвести глаза.
На веки ложится тёплая ладонь.
— Вот теперь зажмурься, — тихо говорит Саша. — Теперь можно.
Яр послушно жмурится. Ладонь пропадает.
Яр язык прикусывает, чтобы не пискнуть испуганное «Саш, ты где?» — тот, впрочем, подаёт голос сам:
— Это… те твои образы, мешанина и кошмары. И холод. Они обычно вместе с Той, Кто Прячется Под Кроватью… но к тебе ходят только они. Может, Та просто сбежала, когда я появился… вот наглые, даже меня не побоялись. У тебя, наверное, очень вкусный страх, раз они так пожадничали.
— Совсем не соседский телевизор, — хмыкает Яр нервно.
Саша тихо смеётся. Яр слышит, как открывается окно; в комнате на миг становится холодно, потом рама снова хлопает.
— Они больше не придут, — обещает Саша устало. — Обычные кошмары, твои собственные, могут быть, но такие… больше нет. Их больше нет.
Яр вздрагивает всем телом, вспомнив «букашек», шмыгает носом и тянет вслепую руки:
— Саш?
«Мне засыпать теперь ещё страшнее, будь рядом будь рядом будь рядом».
«А вдруг они не все, вдруг ты упустил что-то».
«Вдруг я умер бы так, я ведь мог умереть вот так, от страха, от холода, согрей, Саша, Сашенька…»
Тот мягко давит ему на грудь, заставляя лечь, и сам рядом опускается. Яр прижимается — и растерянно гладит его чуть дрожащие плечи.
— Они мелкие, но сильные, — объясняет Саша, не дожидаясь вопроса. — Даже меня… проняло вот немного.
Яр осторожно ведёт ладонями выше, на лицо; дрожащими пальцами, как слепец, отслеживает линию нервно сжатых губ, по переносице скользит к нахмуренным бровям с залёгшей между ними глубокой складкой.
Гладит невесомо его лоб — Саша чуть заметно подаётся к его руке.
Яр, подтянувшись, прижимается губами к его губам.
Саша замирает, будто боясь ему ответить. Яр ласково гладит его висок и щёку; Саша отстраняется вдруг:
— Ты… уверен? Ты ведь видел меня только что, я… и испугался. Ты всё-таки меня испугался, я же…
Яр вздыхает устало:
— Я тебя потерять боюсь сильнее, чем когда-либо мог бояться тебя, ну как ты не понимаешь? — он прижимается лбом к его лбу. Просит тихо: — Пожалуйста, Саш, мне так нужно… ты рядом. Я просто…
Саша не даёт ему договорить и, подавшись вперёд, целует вдруг сам — Яр отвечает, жмурясь и вцепившись в его плечи.
Привкус слёз не мешает чувствовать себя ж-и-в-ы-м-и.
========== Самайн ==========
— Яр.
— Ммм? — тот недовольно урчит и утыкается в сашино плечо, пытаясь спрятаться от бьющего в глаза света.
— Завтра Самайн.
— Круто, — Яр обнимает его крепче и вслепую тычется носом в шею. — Твой профессиональный праздник…
Его легонько щёлкают по лбу и привычно накрывают ладонью глаза. Яр урчит возмущённо:
— Я и не собирался открывать.
— Я тебя всё-таки заставлю надевать маску для сна, — ворчит Саша. — Ты собирался подглядывать.
— Я не могу в маске спать, — Яр хмурится. — Она давит. И вообще, когда ты так делаешь, это почти романтично. Спасаешь меня… собственноручно, — он хихикает, прижимаясь губами к его запястью.
Саша издаёт неодобрительный звук — Яр тянется к его лицу и довольно фыркает, обнаружив улыбку. Яр за проведённое с ним время наловчился определять эмоции на слух и на ощупь — неудивительно, когда зрение выдаёт слишком непостижимую картинку.
Яра это почти уже не раздражает. Почти уже не хочется машинально открыть глаза или к собеседнику повернуться — он привык к необходимым мерам на удивление быстро.
К самому сашиному виду привыкнуть пока не выходит никак, но Яр старается — и, действительно, нередко подглядывает, пытаясь приучить сознание не входить в сводящий с ума диссонанс со зрением.
Саша это замечает, конечно. И ворчит.
Яр и ворчание его тоже любит. И утра эти ленивые любит, когда можно лежать с закрытыми глазами, в объятиях греться и пальцами невесомо отслеживать черты лица и линии гордой шеи.
С-а-ш-у любит. Вот и всё.
А Саша всё никак не поверит, кажется. Дурак.
Яр снова целует его запястье и льнёт ближе, подставляясь под руку. Саша рассеянно гладит его по спине.
— Самайн, ага, — возвращается к теме Яр. — Я знаю правила, Саш. На улицу не высовываться, шторы задёрнуть, окна не открывать. Ещё зеркала завесить, но их у нас и так нет. Ну выживал ведь я как-то до тебя? Не переживай, я не совсем дебил.
— Именно что до меня.
Яр хмурится — у Саши в голосе напряжение, страх почти.
— Я ушёл бы вообще на эту ночь, — бормочет тот, — но…
— Нет! — Яр в него вцепляется. — Я тебя не отпущу, ты никуда не…
— Я никуда не, — Саша успокаивающе касается губами его лба. — Просто потому, что я вряд ли смогу вернуться, а без меня они доберутся до тебя при первом же выходе на улицу.
Яр невольно вздрагивает. Утро перестаёт быть ленивым и расслабленным.
— Не сможешь… вернуться, — медленно повторяет он. — Саш? Не говори мне, что… каждый раз, когда ты думал уйти, ты собирался идти на смерть.
Саша бормочет что-то о том, что всё на самом деле не так, он бы справился, просто в Самайн все сильнее и злее, а они там и так на него злы, так что…
Яр стискивает руки на его рёбрах.
— Никуда не отпущу, — бормочет куда-то в ключицы.
Саша гладит его бережно-виновато.
— Не уйду, — шепчет. — Но… Яр?
Тот урчит вопросительно.