– Пус-сти! – Он попытался вырваться, но в моих руках откуда-то взялось столько силы, что ни сантиметра прорезиненной ткани не выскользнуло из-под моих стиснутых пальцев. – Ты что, не видел, что они сделали с ребенком?!
– Видел. Я почувствовал его смерть с самого начала, едва мы вошли сюда.
– И что, тебя это совсем не трогает?! – Эти слова военный почти выплюнул, словно ему было крайне омерзительно не только говорить со мной, но и видеть меня. – Ты уже настолько потерял человеческий облик, что тебе вообще все безразлично?!
– Я не хочу терять то подобие человеческого облика, что у меня еще осталось, – ответил я твердо, четко проговаривая каждый слог, – и поэтому не позволю тебе никого здесь убивать. Но я чувствую твою жажду смерти даже через твой красивый костюмчик. Так скажи мне, Нулевой, может это ты растерял свою человечность, и теперь просто ищешь повода пролить кровь?!
Ответное обвинение произвело на солдата такой эффект, будто я залепил ему под дых. Его округлившиеся глаза глупо хлопали под стеклами маски, а сам он замер, силясь придумать хоть какой-нибудь вразумительный ответ на мои слова.
– Это гражданские, Нулевой, – продолжил я додавливать солдата. – Простые люди, которые еще вчера сидели в офисах, стояли за прилавками в магазинах, фотографировали туристов или раздавали рекламные буклеты на площади. У них нет ни оружия, ни навыков, о них некому позаботиться. Они до смерти напуганы и вообще не понимают, что происходит в городе. Они ежедневно умирают десятками и сотнями, причем не только в руках мертвых, но и сами по себе, от голода и болезней. У них и так нет шанса выжить, подумай лучше над этим.
Насупленные брови командира немного разгладились, но взгляд не становился легче, поэтому я немного сменил тактику.
– Очнись, – встряхнул я его, – на тебе висит камера, которая записывает то, как ты собираешься совершить военное преступление. Ты уже забыл, насколько наша нынешняя операция особенная? Всерьез думаешь, что тебе простят убийство граждан чужой страны? Да если ты это сделаешь, твой труп закопают так глубоко, что Кольская сверхглубокая покажется тебе оттуда сусличьей норкой. И всех свидетелей, кстати, ждет та же самая участь.
Я кивнул головой в сторону остальных озадаченных членов группы, которые все порывались к нам подойти, но трое покойников не пропускали их.
– И все это будет только ради того, чтобы правда об этом твоем «героическом» поступке никогда не выплыла наружу. Смекаешь?
Вот эти аргументы наконец-таки сумели пробить броню упрямства вояки, и он перестал пытаться освободить «Вал» из моей хватки.
– Связи с Айсбергом нет, с тех пор, как мы спустились в канализацию, – буркнул он мне напоследок, будто этот факт мог хоть что-нибудь изменить. – Командование сейчас ничего не видит.
Хм-м… интересно, конечно. Наверное, там сейчас в командном центре царит очень веселая и расслабленная атмосфера. Сто процентов, нашу группу уже считают погибшей, и тот, кто отдал приказ сунуться в логово Темного, уже подумывает о том, какой способ сможет избавить его от жизни наименее болезненно.
– Говори сам с этими ушлепками, – бросил напоследок военный, – а то я, боюсь, не выдержу и сорвусь.
Я выпустил его, и командир быстрым шагом пересек помещение, просто снеся плечом не успевшего убраться с его дороги итальянца. А я обратил свой взор на ютящийся в этом канализационном отнорке сброд.
– Кто у вас тут за старшего? – Я поинтересовался вполне мирно, но от звуков моего голоса изможденные люди боязливо поежились и встали немного кучнее, как стадо баранов, испугавшееся лая пастушьей собаки. Сложилось впечатление, что стоять под прицелами автоматов для них было гораздо уютнее, чем перед моим взглядом.
Когда я уже устал ждать реакции и собирался уже повторить вопрос, вперед выступил тот самый парнишка, что разговаривал с нами на английском. Не знаю, был ли он в действительности здешним лидером, либо его послали как парламентера, но мне оно было как-то до фонаря.
– Послушайте, – сходу начал он, – я понимаю, как это выглядит, но уверяю вас, никто из присутствующих не хотел такого исхода! То тело… тот мальчишка… мы подобрали его почти неделю назад. Он был один, без родителей, и постоянно плакал. Вдобавок, у него была астма, а при себе он имел всего один ингалятор, а новых взять было неоткуда. Мы пытались помочь ему, но на все наши попытки он отвечал громогласным криком. Этот ребенок был обречен, а помимо этого мог и выдать нас шумом своих истерик Охотникам! Так что у нас просто не было выбора, нам пришлось…
Я взмахнул рукой, прерывая поток оправданий, и мой собеседник закрылся руками, подумав, что я собираюсь его ударить.
– Ты пытаешься в этом убедить меня или самого себя?
– Я... я… – Смущенный своей реакцией и моим ответом парень что-то начал неразборчиво мямлить, мешая в своей речи два языка. – Нам пришлось… он бы и так не выжил… мы голодаем…
– Никто из вас не выживет, – жестоко припечатал я, и молодой человек снова обмер. – Каждый из вас обречен не меньше того ребенка, потому что скоро мертвые спустятся и сюда. Но я не собираюсь вас упрекать или судить. Мы пришли за информацией. У нас есть провизия, и если вы нам поможете, мы ею поделимся.
– Нас устраивает! – Слишком поспешно согласился переговорщик и еще больше смутился, когда его брюхо издало протяжный монотонный стон. Он поспешил сгладить собственную неловкость, перейдя к обсуждению нашей проблемы. – Вы хотите выбраться из Рима, двигаясь под землей?
– Именно это мы и хотим, – кивнул я, подтверждая верность его выводов. – На поверхности, знаете ли, слишком суетливо.
– На поверхности… – глупо повторил мой собеседник, – вы можете сказать, что там происходит?! К нам идет помощь?! Нас спасут?!
Я лишь покачал головой в ответ сразу на три его вопроса.
– Там ад, и никто к вам не придет. Правительство Италии обращено в нежить и просто играет роль говорящих голов в средствах массовой информации, водя за нос целый мир. Площадь перед Ватиканом усеяна растерзанными полутрупами, и легион мертвых с каждым днем становится все более многочисленным. Единственный ваш шанс – бежать за пределы города как можно скорее.
Пока я емко и предельно понятно описывал положение дел на поверхности, парень сникал на глазах, становясь сам больше похожим на покойника. Но с последней фразой он вдруг вскинулся, преисполнившись надежды.
– Вы можете взять нас с собой?! Вы солдаты, у вас оружие, вы наверняка сможете пройти по подземке…
– Это исключено, – безжалостно зарубил я на корню попытки навязаться к нам в отряд, и переговорщик тут же поник, сдавшись под напором черного отчаянья.
Вообще причин, по которым я не мог их взять с нами, было много. Первая, и самая основная, это та, что они слишком слабы и измождены. Эти люди не выдержат нашего темпа и будут задерживать группу, с каждой секундой все больше снижая и без того невеликие шансы на выживание. Вторая заключалась в том, что на этот раз уже мои бойцы окажутся не рады компании детоубийц, и могут устроить во время марша целый бунт. Этого было уже вполне достаточно, так что выдумывать третью и последующие причины я не стану.
– Тогда смысл нам помогать вам? – Проговорил потухшим голосом итальянец. – Если вы не поможете нам, мы все равно умрем…
– Я же сказал, мы поделимся едой, этого мало?
От упоминания еды живот парня снова громко заурчал, и я понял, что никуда они не денутся, помогут, как миленькие. Как бы они не пытались следовать логике, голод заставит их сделать все, что мы от них потребуем. Пусть даже они будут уверены, что это только лишь короткая отсрочка, они все равно приложат все усилия, чтобы заполучить хотя бы ее.
Так оно и случилось. Под испепеляющими взглядами солдат, которые от командира узнали о моей страшной находке, итальянцы постоянно тушевались и пугливо оглядывались, но все-таки продолжали делиться информацией. И из их рассказа я понял, что ускорить нашу эвакуацию вполне мог городской… метрополитен. Да-да, несмотря на отсутствие электроэнергии во всем Риме, по запасным путям курсировал аварийный мотовоз. Его двигатель работал на дизеле или бензине, а сам он предназначался именно для ситуаций, когда требовалось отбуксировать составы метрополитена, которые по какой-то причине вышли из строя.
Об этом знали почти все итальянцы, поскольку кто-то из них, или чей-то родственник, я точно не понял из их сбивчивых объяснений, был работником подземки. Невольные узники канализации даже сами хотели доехать до конечной станции на таком мотовозе, но ни разу даже не сумели дойти до тоннелей, потому что натыкались на мародеров. И да, вы все правильно поняли. В захваченном мертвецами городе орудовали целые кланы грабителей и бандитов, стихийно сформировавшиеся не только из преступных группировок и иных криминогенных элементов, но и из спортивных команд, дезертировавших полицейских и даже целых спасательных расчетов.
Они быстро смекнули, что подземелье практически свободно от врагов, и прямо сейчас, невзирая ни на что, грабили итальянскую столицу, выметая все ценное из бутиков, премиум-отелей, музеев, дорогих апартаментов и даже обычных квартир. Жажда наживы в этом случае оказалась куда сильнее инстинкта самосохранения и страха перед неумолимыми зомби. Один из таких кланов как раз и приспособил захваченный подземный транспорт под вывоз награбленных трофеев. И вполне естественно, что за красивые глазки они помогать никому не станут.
Мой нынешний собеседник как раз и обрисовывал первую встречу с мародерами.
– Вы, вероятно, заметили, – бормотал он, – что у нас здесь одни мужчины. Это все потому, что те негодяи, самовольно занявшие метрополитен, потребовали с нас плату за проход по их территории! Будто они… будто они здесь хозяева!
Парень, имя которого я не знал и узнавать не собирался, задохнулся от возмущения, сжимая кулаки.
– Они назначили нам совсем не подъемную цену за каждого человека! За каждого! – Продолжал разоряться итальянец, а остальные, кто понимал наш разговор, согласно ему поддакивали. – В сумме она превышала несколько миллионов евро! Откуда у нас такие деньги? И когда выяснилось, что у нас даже близко нет требуемой суммы, они забрали всех наших женщин и девушек, сказав, что не отдадут их, пока мы не принесем им деньги! А это ведь наши жены, сестры и дочери! Вы можете себе такое представить?!
Он постоянно поглядывал на меня, ожидая, что я вдруг поддержу его праведный гнев, но я оставался безучастным к их общему горю, испытывая некоторую двойственность. Ведь совсем рядом стояли российские солдаты, за жизни которых я чувствовал ответственность, а эти чумазые бедолаги, вынужденные спать под землей на голом бетоне, воспринимались мной как ходячие трупы, которым ничем уже не поможешь. Вот такой вот выверт моей больной психики, и ничего я с ним не мог поделать, под каким бы углом не смотрел на ситуацию. Я приговорил этих людей заочно, уже заранее решив, что даже не стану пытаться их спасти. И не потому что я чудовище и безжалостный монстр, а просто потому что нам с ними просто не по пути. Вот такая вот C'est la vie…
Не дождавшись от меня проявления никаких эмоций, хотя бы отдаленно напоминающих сочувствие, парень понуро вернулся к пересказу своей истории. Он подробно рассказал, в каком направлении следует двигаться, чтобы выйти к аванпосту мародеров, и даже начертил осколком кирпича подобие карты на куске картона. На этом мы с ними и распрощались. Солдаты презрительно швырнули людям под ноги пакеты с сублимированным питательным порошком и, не удостоив презренных детоубийц даже прощанием, покинули их прибежище.
И группа двинулась дальше, вглубь смрадных коридоров древнего города, ощущая на своих спинах взгляды нескольких десятков изможденных и отчаявшихся людей.
Глава 6
К логову мародеров мы вышли примерно через два с половиной часа изматывающего марш-броска. Хоть я и старался вести группу в среднем темпе, но ресурсы человеческого организма были небесконечны, и солдаты утомлялись все быстрее. Вперед, на всякий случай, я выслал пару покойных бойцов. Им не были страшны пули, так что если даже здешние обитатели решат пальнуть по неизвестным пришельцам, завидев в темноте их силуэты, мертвецам от этого хуже уже не станет.
Но предосторожность оказалась лишней, мы все равно их обнаружили раньше. Первых людей я почувствовал за несколько десятков метров. Сначала нащупал их очертания едва осязаемыми щупами Силы, а затем и уловил ворох их обрывчатых эмоций. В противовес недавно встреченным итальянцам, от этих веяло вовсе не безнадежностью и отчаяньем, а алчностью, злым весельем и предвкушением, в которые изредка вплетались серые нити скуки. Даже издалека было заметно, что здешние обитатели вполне довольны своей долей, а на дальнейшую свою жизнь имеют очень обширные и широкие планы.
– Ждите здесь, – приказал я военным, – я скоро.
– Мы вообще-то солдаты, а не кисейные барышни, – попытался было возразить Нулевой, – нас воевать учили, а не прятаться.
Я резко развернулся к командиру отряда и буквально хлестанул разгневанным взглядом своих темных глаз. Видимо, все мои мысли настолько отчетливо проступили на лице, что боец непроизвольно стиснул свой «Вал», но направить оружие на меня не посмел.
– Я сказал, ждать здесь! – Грозно пророкотал я, словно команду для непослушной собаки, и на этот раз спорить со мной никто не решился. Посчитав, что мои слова услышаны, я ушел, взяв с собой одного покойника, а солдаты остались ждать моего возвращения.
Когда спина Аида исчезла за ближайшим поворотом, Артем наконец смог выдохнуть. Судя по облегченно опустившимся плечам его соратников, они сделали сейчас то же самое.
– Если выберусь отсюда, уйду со службы нахер, – вполголоса пообещал парень, приподнимая край осточертевшей маски, от которой рожа уже превратилась в сплошной синяк. Прохладный спертый воздух подземки, в котором уже не витал смрад канализационных испарений, приятно охладил разгоряченную кожу, и почему-то напомнил о детстве. О том, как они с пацанами, будучи безусыми юнцами, прыгали через турникеты в метро и убегали от грозно орущих им вслед контролеров.
Товарищи сделали вид, словно бы и не заметили реплики Артема, и только теперь парень осознал, насколько тяжело далась ребятам эта вылазка. Все были настолько измотаны и напуганы, что не оставалось даже сил на разговоры. Хотя, конечно, открыто признавать это многие бы не захотели, однако он слишком хорошо знал своих братьев по оружию, чтобы их молчание могло его обмануть.
Проклятый Рим своими ужасами вдарил по бойцам так мощно, что даже их закаленная в сотнях боев и десятках конфликтов психика поддалась этому жестокому напору. Воспоминания о виденных ужасах и бродячих трупах, волочащих пойманных пленников, не желали оставлять их даже во сне. Напротив, мозг додумывал еще больше отвратительных и леденящих душу подробностей, отчего пребывание в объятьях Морфея становилось настоящей пыткой. Во время последнего отбоя, бойцы то и дело вскакивали, рефлекторно хватаясь то за оружие, то за сердца, и удивленно хлопали глазами, пытаясь отделить реальность от кошмаров. Остальные спецназовцы смотрели на такие побудки с пониманием, и не ворчали на неспокойных соседей. Потому что прекрасно понимали, что через десяток минут они сами подорвутся, обливаясь холодным потом и будоража неспокойный сон товарищей.
– Как думаете, а он не захочет нас кинуть? – Поинтересовался один из парней, доставая бездымную электронную сигарету и делая умопомрачительно глубокую затяжку. Многие тут же поспешили последовать его примеру, ведь в присутствии Аида особо не покуришь…
– Пока что он не давал повода усомниться в своей честности, – реплика прозвучала из-за спины Артема, и тот, обернувшись, увидел Макса. Того, кого Секирин наградил позывным «Третий» и взял с собой на разведку в Святой Город.
– А то ты знаешь, что у него на уме! – Возразили ему с другой стороны, но Макс оказался непоколебим.
– Знаете, робзя, вы можете говорить что угодно, но я ему верю. Он в огонь нырнул вместе с той древней мразью в обнимку, рискуя собственной шкурой, а на такое, скажу я вам, не всякий способен.
– Ага, легко геройствовать, когда тебя даже пули не берут…