- Раньше здесь поддерживался ритуальный огонь и все время звучала музыка, впрочем, сейчас сами все поймете, пойдемте вниз.
За небольшой площадкой, гладко вымощенной гранитом, была широкая лестница вниз. С площадки открывался вид на небольшую низинку, заполненную ровными рядами квадратных холмов. За низинкой была вторая лестница, вверх, и большая статуя женщины, держащей в опущенных руках цветочную гирлянду. Айдиш знал это место по фотографиям и статьям в интернете.
- Пискаревский мемориал... Полина Юрьевна, зачем мы здесь?
Она наклонила голову:
- Сейчас увидите.
Спускаясь по ступенькам, Айдиш заметил, что от холмов к ним начинает струями плыть туман. Он знал, что это братские захоронения, коллективные могилы, места упокоения многих и многих людей, даже даты смерти которых были обобществлены и ограничивались годом. И этот туман совсем не понравился ему. Полина, заметив его замешательство, сказала, что лучше ему будет идти вслед за ней, и, держась середины центральной аллеи, прошла с ним вместе к монументу Матери-Родины. Встав за подножие скульптуры, она повернулась к своему спутнику.
- Досточтимый Айдиш, я не хочу давать длинных объяснений о том, кто здесь лежит. Вы можете просто прочесть надписи, - она сделала жест головой в сторону стены, ограждающей статую с обратной стороны от входа. - Прошу вас.
Она дождалась, чтобы он прошел вдоль стены за спиной монумента и прочитал весь текст на ней, и встала лицом ко входу в кладбище. Айдиш сделал то же самое. Туман уже заполнил всю центральную аллею и дорожки между холмами захоронений и лежал невысоко, ниже вершин холмов, но плотно. Поверхность его шла легкими волнами. Полина, держа руки в карманах куртки, стояла по своему обычаю прямо, как свечка, и глядела на этот туман.
- Вы знаете, как их на самом деле хоронили? - вдруг сказала она. - Да впрочем, откуда вам знать, у всех вас вечно же ни на что нет времени... Слушайте, что ли. Там, в могильных холмах, земли очень немного. Ровно столько, чтобы росла вот эта мелкая трава, сантиметров десять. Остальное все кости, на метр вверх над землей и на три метра вниз. Трупы складывали слоями, и когда яма заполнялась полностью, отрывали следующую, а предыдущую засыпали и ставили временную табличку с годом, в течение которого она заполнялась. Персональных захоронений очень немного: вот тут, справа, лежат команды двух крейсеров, а во-он там, дальше и правее пруда, где яблони - похоронены летчики. За нашей спиной и далее к северу был аэродром. Улицы проложены после войны прямо вдоль взлетных полос и свободной рулежки. Отсюда пилоты отправлялись на боевые вылеты и дежурства, сюда их и привозили... кого удавалось. Еще в той части кладбища офицеры, медсестры, политруки - все те, кто погиб во время военных действий, и те, кто умер вскоре после войны от ран, полученных при обороне города.
Маг оглядел мемориал еще раз, попытался сосчитать количество квадратных холмов, запутался и сбился. Некромантка повернула к нему голову:
- А теперь, Айдар Юнусович, то есть, досточтимый Айдиш, мы с вами спустимся вниз, и, - она повернула к нему лицо, и в ее взгляде был вызов, - я хочу, чтобы вы услышали эту землю. Я настаиваю на том, чтобы вы послушали эти холмы. Для этого надо просто подойти к любому из них и приложить ладонь к земле.
Он не понимал, что происходит, но спрашивать не было никакого желания. Даже не потому, что она учила его основам местной некромантии, кажется. В основном потому, что место не располагало к вопросам, которые он мог задать осмысленно и выслушать ответ с пониманием. Маг спустился по лестнице вниз и поставил ногу прямо в этот белый туман. Туман был вязкий и прохладный. Он не казался особенно опасным, но зябкость начинала чувствоваться, стоило лишь перестать двигаться. Айдиш прошел два холма, подошел к третьему по счету и приложил ладонь к земле. Видения ворвались ему в голову потоком тьмы, холода, блуждающих в небе лучей прожекторов, омерзительного воя и звуков взрывов, щелканьем метронома, от которого все мышцы сводило холодом, безнадежностью длинных очередей и бесконечно долгих троп среди ледяных торосов, громоздящихся на улицах... Красный мячик, укатившийся из детских рук, и никак не получается встать и пойти за ним, потому что осколок порвал пальто. Ведро, выскользнувшее из вдруг ослабевших не вовремя пальцев и утонувшее в полынье, в квартире дети без воды, нет сил дойти домой, снег, мягкий и теплый. Книга, которой нельзя топить печку, потому что в ней стихи про "что такое хорошо", и так холодно, все время холодно, но пока читаешь - вроде лето и еще нет войны. Бомбардировщики, которые больше не могут прорваться в город, и неважно, что видно только небо и почему-то никак не повернуть голову. Погашенная своими руками зажигалка, шипевшая и плевавшаяся огнем; цепочки зеленых огней в небе, стремительный пробег по дворам, пойманный шпион с ракетницей, вражина, тварь, ненавижу...
Маг отнял ладонь от земли, хотел было отряхнуть руки, но что-то его остановило. Он стоял между двумя квадратными холмами, смотрел на свою ладонь так, как будто она ему больше не принадлежала - и не мог понять того, что только что пережил.
- Что это было, Полина Юрьевна?
- Я не знаю, - она легко пожала плечом. - Это же вы здесь колдун, вот вы мне и объясните.
Позже, уже в замке, Айдиш чуть не вынул душу из знакомого некроманта, который нехотя поведал, что посмертная греза - именно с ней соприкоснулся директор школы - бывает двух типов: благая и мучительная. Как сны бывают хорошие, а бывают не очень. Благая греза считалась собранной из прижизненных воспоминаний самых лучших моментов, мучительная обычно содержала причины и обстоятельства смерти и ближайшие к ним сюжеты. Для некроманта не было ничего удивительного в том, что живые ощущали связь со своими мертвыми. В конце концов, в Северном Саалан до сих пор чуть не в каждом доме можно было найти землю с Прозрачных Островов, а Святая стража делала вид, что даже не догадывается о такой практике. Но на Пискаревском кладбище лежали люди, которые не могли разделить свои посмертные грезы на благую и мучительную. И значит, не могли выбрать даже из этих двух оставшихся им вариантов. Некромант не был рад это услышать, и Айдишу это тоже совсем не понравилось. То, что местные мертвые готовы были говорить с чужими живыми, его испугало. Если не лгать об этом на конфиденции, то именно испугало. Но пока что он отряхивал ладони и с тупым заторможенным удивлением смотрел на траву холма, безмятежно тянущуюся к серому небу. Полина, стоявшая все это время меньше чем в шаге от его плеча, двинулась вперед по центральной аллее:
- И тут еще спокойно для начала мая. И всегда было спокойнее, чем где-либо. Это мемориал федерального значения. То есть - был федерального значения. На других кладбищах этого периода сейчас еще веселее. Но это еще не все, смотрите дальше.
Неожиданный экскурсовод досточтимого Айдиша развернулась и пошла с центральной аллеи мимо двух холмов на дорожку, отделявшую первый ряд захоронений от следующего, виднеющегося за рядом вязов. Там нашлась целая скамейка, на которую она присела сама и кивком головы предложила ему присесть рядом. Когда он занял место, она стала насвистывать какую-то мелодию, простенькую и явно старую, похожую на вальс. Услышав отзвук мелодии в шуме веток, еще не набравших листву, а затем и в шелесте ветра по траве, он почувствовал себя очень неспокойно. Это была чужая магия. Плохая чужая магия. Поняв, что он различает шелестящие голоса, подпевающие ей, и даже, кажется, может узнать слова, он не поверил и прислушался. И услышал: "и мне не раз снились в предутренний час кудри в платочке, синие ночки, искорки девичьих глаз..."
Да, подумал он. По крайней мере этот приговор был совершенно точно заслужен и полностью справедлив. И она продолжала не понимать, что делает. Досвистав мелодию, видимо, до конца текста, она выдохнула и облизала рот. Айдиш надеялся, что она сделала все, что хотела, и они могут наконец уйти из этого странного места, но оглядевшись, понял, что шелестящие голоса и летающие во все стороны одновременно легкие ветерки все еще рядом, их очень много и они почти вплотную к скамейке. Ему стало совсем не по себе, и поддержало его только то, что чистый негромкий женский голос у него за плечом повел другую мелодию.
Редко, друзья, нам встречаться приходится, но, уж когда довелось, - вспомним, что было, и выпьем, как водится, как на Руси повелось.
Шелестящие голоса, трава, ветви и ветер пели вместе с Полиной.
Пусть вместе с нами земля ленинградская вспомнит былые дела, вспомнит, как русская сила солдатская немцев за Тихвин гнала.
Досточтимый Айдиш, дворянин не из трусливых и маг с семидесятилетним опытом почувствовал, что его знобит, и дело здесь вовсе не в прохладной местной погоде. Полина вместе с хором призраков пела про тех, кто "неделями долгими в мерзлых лежал блиндажах", про тех, "кто в Ленинград пробивался болотами, горло ломая врагу", и наконец завершила поминальную песнь словами "выпьем за мужество павших героями, выпьем за встречу живых". Она замолчала, и Айдиш увидел, как белый туман начал иссякать и уходить обратно в узкие дорожки между холмами, услышал, как ветерки улеглись, заметил, что замерли ветки деревьев, почувствовал, что озноб отступил. Полина поднялась со скамейки и улыбнулась ему:
- Концерт окончен. Пойдемте?
Проходя второй раз мимо чаши для огня, она заметила, как бы невзначай:
- Со стороны местной администрации восстановить огонь - и тут, и на Марсовом поле - было бы очень здравым шагом, я так думаю. Но ведь вряд ли догадаются.
Они сели в машину, Айдиш попросил водителя включить отопление и ехать в сторону центра. Захлопнув за собой дверь салона, Полина молча смотрела в окно. Айдиш откинулся на спинку сидения и закусил губу. Связь между живыми и их мертвыми неразрывна. Любой местный уроженец может учудить то же самое, даже не понимая, что именно он делает. Ведь именно так Полина и привлекла внимание Святой стражи - "просто спев песенку" в парке Победы на Московском проспекте. Мертвые тут спали очень некрепко, особенно теперь, когда обстановка стала напоминать обстоятельства их гибели. Человека, решившегося на такое, не будет в живых к утру: разбудить мертвых - пара пустяков, а вот направить их волю... Но судя по тому, что она проделала у него на глазах, отважившегося это вряд ли остановит. Если он вообще сообразит, что происходит и какова доля его участия в этом.
В районе Финляндского вокзала Полина подала голос. Она попросила водителя притормозить и предложила Айдишу выйти из машины ненадолго. Отказать ей он почему-то не смог, хотя на улицу из тепла вовсе не хотелось. Выйдя из машины, она с минуту смотрела на реку, дожидаясь, пока он подойдет к парапету набережной. У реки было ветрено. Воздух пах свежерастаявшим льдом и немного сталью. Женщина стояла, положив руки на холодный гранит парапета, и никак не реагировала на резкий ветер, выдувавший из-под одежды остатки тепла.
- Так вот, вы учтите, пожалуйста, - сказала Полина, - что каждый следующий расстрел приближает людей к некой красной черте, миновав которую, любой из родившихся здесь может обратиться к опыту предков. И скорее всего, сделает это - нечаянно и мимовольно. А предки у нас такие. И не только такие. И еще: каждая следующая сгоревшая библиотека, разрушенный музей, погибшая статуя, сломанная чугунная решетка - работают так же. Дело, повторяю, не во мне. А в том, что вы, саалан, сами это из нас делаете. И преуспеете, если не остановитесь. И если кто-то не выдержит, - она пожала плечами и продолжила, - в этом всяко буду виновата не лично я со своими исключительными талантами, а удивительно неконструктивная политика предыдущей и нынешней администрации саалан.
Айдиш смотрел на коллегу, понимая и не понимая ее, и совершенно не знал, что сказать. Полина некоторое время щурилась на ярко блестящую под внезапным солнцем реку, видимо, ожидая ответа, потом, не дождавшись, развернулась к нему от воды:
- Айдар Юнусович, теперь давайте как коллеги поговорим. Вы понимаете, что после всего весеннего мне надо не к вам в программу, а на супервизию, и лучше бы на терапию? И, кстати, что никто, и в первую очередь я сама, не даст вам гарантий корректности моих рабочих решений? По-хорошему, мне надо отказываться работать в школе. Прямо сейчас. Потому что все, что я сделаю, будет сделано не лучшим образом просто в силу моего состояния и характера... эм... недавних эпизодов. И потому, что я только что уже сделала то, чего делать была не должна.
Айдиш повел плечами: продувало тут весьма ощутимо. И говорить совершенно не хотелось. Но какого-то ответа этот вопрос все-таки требовал.
- Хорошо, Полина Юрьевна. Давайте говорить как коллеги. Для начала, найти второго специалиста вашего профиля и с вашим опытом в Озерном крае нереально, Московия уже вытянула отсюда всех, кто почему-то не уехал в Европу и дальше. Спасибо князю и за то, что мы получили вас хотя бы так, как получили. Я понимаю, что вы не в лучшей форме после всего случившегося, но в моих условиях остается только надеяться, что ваш опыт работы это компенсирует. В противном случае вместо психолога у школы будет, - он развел руками, - в лучшем случае ничего. Я постараюсь прикрыть вас, когда смогу, но это все, что в моих силах. Кроме того, личная супервизия вам уже и не нужна, вы же в штате учебного заведения. Сертификация у вас будет в общем порядке, вместе с педагогами интерната, я не думаю, что с этим возникнут какие-то проблемы.
- Вы не понимаете, - начала было Полина, потом осеклась и махнула рукой. - А, ладно, черт с ним. Хуже, чем есть, уже не будет.
Она постучала водителю в окно, он опустил стекло, она показала ему на телефоне карту города и некое место на ней:
- Нам надо попасть вот туда, разбирайтесь с маршрутом, я сейчас прибегу.
Минут через десять или даже меньше она вернулась с сигаретами и водкой, чертыхнулась, мол, в этом городе не найти папирос уже днем с фонарем, и сказала, что можно ехать. Машина тронулась. Полина, помолчав немного, сказала Айдишу:
- В этот раз все будет серьезнее, поэтому, пожалуйста, не выходите из машины, смотрите из окна. Не бойтесь, - усмехнулась она, - не убегу. И досточтимый Айдиш, окна машины надо закрыть плотно, и дверь тоже ни в коем случае не должна быть открыта ни на миллиметр, пока я не подойду. И пожалуйста, досмотрите до конца. А то пока вас всех носом в воду не натыкаешь, вы реку так и не увидите. Может, хоть так... - договаривать она не стала, и некоторое время они ехали молча.
Около какого-то оврага на окраине она сказала водителю: "Можно вот здесь". Положила пачку сигарет в карман куртки, бутылку водки оставила просто в руке, вышла из салона, очень быстро закрыла за собой дверь и так же быстро пошла к краю оврага. Водитель спросил: "А она не уйдет?" Айдиш, наблюдая за Полиной из окна, сказал только, что это, пожалуй, было бы самым приятным из возможных исходов. Но она просто дошла до края оврага и остановилась. Навстречу ей из оврага поднимался серый то ли туман, то ли ветер. Айдиш увидел, как Полина открывает водку, на миг прикасается губами к горлышку бутылки, как выпрямляет руку и как ветер выбивает эту бутылку у нее из руки. Он мысленно охнул, но заставил себя смотреть, как полная поллитровка кувыркается по ветру и клочкам тумана, постепенно пустея, и никак не может достичь земли, и как она, опустев, падает наконец на землю и откатывается куда-то к тропе. Потом он увидел, как женщина прикуривает сигарету и снова отводит руку в сторону, и как сигарета тоже вылетает из ее руки. И так повторилось двадцать раз - пока Полина не истратила, или не раздала, все сигареты, что были в пачке. А потом Полину крутило и трепало этим ветром, и Айдишу казалось, что он видит прозрачных людей, грязных и в скверной одежде, и что эти почти невидимые люди трогают ее, хлопают по плечам, по спине, так что ее пошатывает, но она все равно стоит. Наконец, этот серый ветер свалился обратно в свой овраг, и маг почти с радостью увидел, что женщина возвращается к машине. Перед тем как сесть в салон, она сняла куртку и свернула ее подкладкой наружу, и только после этого открыла дверь машины.